Сборник драбблов

      Фейри знал, что Чондэ — последний из пропащих мальчишек. Потому что фейри никому больше не позволит пропасть, никто не сможет быть таким, как Чондэ, таким, как когда-то был предатель Питер. Питер, который клялся, что всегда будет с ним, будет оберегать от нападок стервозных русалок, но, встретив проклятую Венди, бросил. Попросил немного волшебной пыльцы, отправился в Лондон, да так и остался там. Вырос. Забыл. Впрочем, как забыли все, кто попадал на Остров, только вот в этот раз фейри уверен, что не переживёт очередного ухода.       Он живёт на Острове столько, сколько существует сам Остров. У фейри было множество имён, множество образов. Он менял их так часто, подгоняя под идеальный образ для нового мальчишки, что не помнит даже, каким был в начале. Но сколько бы ни старался, сколько бы ни делал для других, оставался один. Каждый уходил. Самый первый мальчишка прожил на Острове какую-то неделю. Потом заскучал по родителям, по друзьям, и фейри отпустил его. Он тогда поблагодарил за весело проведённое вместе время, за то, что скрасил долгую и бесконечно одинокую жизнь. И отпустил. Второй задержался на два десятка лет. Третий, четвёртый, фейри помнит каждого! Питер был с ним почти тысячу лет. О, как весело и беззаботно они проводили время! Кидались в русалок ягодами, выдирали перья из роуча вождя, даже приручили крокодила! А потом появилась Венди, и Питер влюбился. Жалкое зрелище. Было бы жалким, если бы фейри сам не был влюблен в мальчишку. Горевал ли он? Ещё как. Он так привык, что Питер был с ним, что стал его частью, и каким болезненным оказался разрыв.       Тогда крылья фейри утратили блеск и звон, волшебства в пыльце стало не более чем в пыльце тигровых лилий. Тогда он впервые подумал, что больше не является фейри. Но время шло, раны затягивались, и на остров попал новый пропащий мальчишка. Чондэ.       Чондэ озарил Остров не хуже, чем солнце. Слишком озорной, слишком говорливый, слишком добрый. Он был просто слишком. Для Чондэ фейри стал Чанёлем.       — Чанёль, пойдём русалок кормить?       — Чанёль, а давай с тарзанки прыгать?       — Чанёль, любоваться закатом сегодня будем?       — Чанёль…       Дни на Острове превратились в настоящую сказку. Чанёль не мог не радоваться общению, не мог не влюбиться. Чондэ всё больше и больше напоминал Питера, и тем страшнее фейри становилось, что и он захочет вернуться в свой настоящий мир. Захочет по-настоящему повзрослеть, захочет новых знакомых и ощущений, захочет любви. Жаль только, не любви с Чанёлем. Впрочем, жаловаться было не на что. До некоторых пор.       Беда пришла, откуда не ждали. На рассвете Чанёль привычно почистил крылья, насобирал пыльцы для полётов Чондэ, потом они позавтракали и хотели было отравиться за западный берег, но внимание привлёк корабль в небе. Фейри стало не по себе. Он видел подобный корабль когда-то очень давно, помнил, кто был капитаном этого корабля. Джеймс, который ненавидел Питера чуть меньше, чем сам фейри. Джеймс, который вырос вопреки своему желанию. Джеймс, который давно уже на том свете. Это не мог быть он. Однако корабль всё же плыл по небу, медленно опускаясь на воду.       — Чанёль, смотри! Какой огромный… Слетаем туда?       У Чондэ так горели глаза, что Чанёль не нашёл в себе силы ему отказать. На корабле они оказались через считанные минуты.       — Привет! Меня зовут Чондэ, а это — Чанёль, — Чондэ, беззаботно перебирая ногами в воздухе, кружил над головой незнакомца. Не боялся, но в любой момент был готов отлететь подальше.       — Доброго утра. Чунмён.       Что-то в этом Чунмёне ужасно не понравилось фейри. Чунмён был человеком. Таким же, как Чондэ. Чанёль не понимал, что человек делает на Острове, почему находится здесь без его ведома, по какой причине его корабль плавал по воздуху (единственная причина — пыльца, но из запасов фейри ни песчинки не пропало). Чунмён вызвал острое чувство опасности.       Предчувствие не обмануло. Чунмён ворвался в их жизнь стремительно, подобно урагану. Все больше времени он проводил в их обществе, все меньше внимания Чондэ уделял фейри. Оно было и понятно. Чондэ мог плавать вместе в Чунмёном, в то время как Чанёль решительно отказывался мочить крылья, мог соревноваться в стрельбе из лука, мог держаться за руки и обниматься. Люди подходили друг другу больше, чем крохотный фейри.       С каждым днём Чанёль чувствовал перемены, с каждым днём настроение на Острове становилось хуже. Даже погода, будто разделяя метания фейри, портилась. Небо было свинцовым и низким, вода казалась чёрной, даже стервы-русалки не поднимались на облюбованные камни.       — Чондэ, уйдём со мной? Что на этом острове делать? Я покажу тебе мир. Ты не представляешь, как он прекрасен и огромен! Не представляешь, сколько чудес хранит! Ну же.       Чанёль хотел сообщить, что собирается дождь и что их рыбалку лучше отменить, да так и опустился на ветку, стараясь не звенеть и не быть раскрытым. Крохотное, переполненное любовью сердце сжалось, замерло и будто отказалось биться вновь. Чондэ, он… Уйдёт? Фейри снова останется один? Но почему так скоро?!       — Нет, ещё чего! Я не брошу Чанёля. Ты только подумай, какой он маленький и несамостоятельный. Да он даже ягоды сорвать без моей помощи не может — такой слабый. Тебе разве не нравится здесь? Не нравится втроём? Здесь же чудесно, не понимаю, как можно хотеть покинуть это место!       Чондэ или в самом был дурачком, или умело прикидывался. Не видеть чувств Чунмёна было невозможно. Не понимать, чего хотел Чунмён, было невозможно. Но Чондэ был не глуп, но слишком добр. Его доброта и наивность и мешала видеть какой-либо подтекст.       — Ты любишь… Чанёля? Фейри?!       В голосе Чунмёна звучали удивление и злость. А ещё, самую, малость, свирепая ревность. Чанёль знал в ревности толк. Мог отличить каждый её оттенок.       — Конечно, люблю. И тебя люблю. Потому и не понимаю, как ты можешь хотеть уйти и всё бросить.       — А если… Если бы фейри здесь не было, тебя здесь ничего не будет держать?       — В смысле, не было? Чанёль куда-то собирается? Ай, ладно, завтра в него спрошу. Уже поздно, он, должно быть, спит, и нам пора. Ну, доброй ночи!       Чондэ ласково улыбнулся своей особенной улыбкой, потрепал Чунмёна по плечу и юркнул через дупло в жилище самых первых пропащих мальчишек.       От сердца фейри отлегло. Чондэ не хочет уходить, он останется. По крайней мере пока. Ночь сгущала свои тёмные краски, но на сердце Чанёля было светло.       Он не успел раскрыть глаза, как уже понял, что что-то не так. Под телом был не бархатных лист дикой фиалки, а холодное шершавое стекло. Вместо щебета птиц слышал плеск волн, а вместо ласково рассветного солнышка был затхлый полумрак. Единственным источником света были его собственные крылья.       — О, ты проснулся.       Голос Чунмёна испугал — такой он был непривычно жестокий и злой. Чанёль поднялся на ноги, сделал шаг вперёд и упёрся ладонями в прозрачную стену. Он… В банке?       — Представляю, о чем ты думаешь. Что хочешь сказать. Но вот незадача: ты не можешь. Право, мне тебя так жаль. Мне всегда было тебя жаль, ещё до нашего знакомства. Прадушка Питер часто рассказывал о тебе, особенно в бреду перед смертью. Динь то, Динь сё. Я сразу тебя узнал, даже несмотря на то, что для деда ты был фейри-девочкой. Я так долго искал путь сюда. На самом деле так глупо, но я обещал деду найти тебя и передать кое-что он него. Никто не верил в бредни старого маразматика, только я. Он просил у тебя прощения. И любил тебя.       Чанёль отшатнулся от стекла и нервно дёрнул крылышками. Что?..       — Зачем я говорю это? Зачем делаю тебе больнее, чем есть?       Чунмён, казалось, был первым, кто понимал каждую мысль фейри без слов. Без жестов. По одним только глазам.       — Затем, что мне тебя в самом деле искренне жаль. Я бы не хотел оказаться на твоём месте. Жить целую вечность, пускать в свою жизнь людей, которые равно или поздно в любом случае уйдут, а ты даже не будешь знать, что они скучают по тебе и помнят. Откуда я это знаю? Русалки. Они болтливы и особенно словоохотливы, если перемывают кому-то кости.       Чанёль опускается на колени, переваривая услышанное. Он не верит Чунмёну. Не хочет верить. Чунмён не мог быть знаком с Питером. Питер не мог скучать по нему.       — Я предлагаю тебе помощь, — Чунмён опускает руку в карман и вынимает английскую булавку. — Эта крохотная вещица подарит тебе свободу. Излечит душу от страданий. А я заберу Чондэ и покажу ему настоящий мир. Вам не быть вместе, глупый, наивный фейри. Даже при большом желании не получится. Ты же понимаешь, что ты только мучаешь себя и его? Ну?       Даже если бы Чанёль мог говорить человеческим языком, он не проронил ни слова. Даже если бы в человеческом языке существовали слова, способные передать всю его боль, их было недостаточно.       — Если хочешь, я могу это сделать. Я собирал в детстве бабочек, я сделаю быстрый и аккуратный укол. Ты даже не заметишь.       Чанёль чувствовал пустоту в душе и жжение в глазах. Чувствовал дикий шум в ушах и тошноту. Чанёль не знал слова для этих ощущений.       Чунмён открутил крышку, и фейри полнялся на его палец. Чунмён мягко сжал тонкие крылья, и фейри закрыл глаза. Всего мгновенье было больно, а потом Чанёль ничего не чувствовал. Ни того, как горячие слёзы Чунмёна тяжело падали на его тело, ни того, как Чондэ тряс его в пальцах, умоляя проснуться.       — Гляньте, сумасшедшая букашка снова разговаривает с воображаемым другом! — длинноволосая русалка с удивительно высоким голосом указывает пальцем на фейри и звонко смеётся в окружении подруг.       Они существуют столько, сколько существует Остров. Сколько существует фейри. Только им нет нужды воображать друзей и другую жизнь. Они счастливы в своей вечности.