Сборник драбблов

Серое небо, серое утро, серая жизнь. Кёнсу не вспомнит уже, когда его жизнь утратила краски. Год назад, больше? Кёнсу обрывками помнит свою прошлую жизнь. Вот он закончил военную академию, вот подписал контракт, пытаясь что-то кому-то доказать. Вот его отправили в горячую точку, подавить очаг мятежа и попытаться создать видимость мира. Было очень жарко и пыльно, грязно и громко, но в целом Кёнсу нравилось. Нравился адреналин, нравились армейские шутки, нравилось чувство вершения судеб. Сколько людей он спас, сколько негодяев приговорил к смерти, не сосчитать даже. Его боготворили и проклинали, уважали и смешивали с грязью. И этот контраст, эта дикая разница приводила в восторг. До одного злосчастного дня. Война никогда не обходилась без жертв, это знают все, но разве каждый не надеется на собственную удачу? Кёнсу не помнит момент собственного провала. Когда впервые его судьбу сжали в чужих руках. Тот день вычеркнут из памяти оглушающим треском в ушах. Этот звук будто выедал сознание, медленно убивал. Продолжает до сих пор. Кёнсу урывками помнит громкий звук взрыва и жар, а потом… Потом ему сказали, что две недели он провёл без сознания, что врачи отчаялись надеяться. А чуть позже его просто уволили из армии, заявив, что контуженный человек кто угодно, но не солдат. Контузия. Кёнсу много об этом слышал, но и подумать не мог, что это произойдет с ним. Теперь у него пенсия по инвалидности, полное отсутствие смысла в дальнейшем существовании, тотальное одиночество, кровотечения из ушей и носа, мигрени и беспокойные сны. Но за ужасами войны, в которых он находил толику удовольствия, в полудрёме видится что-то незнакомое. Завораживающее. Отталкивающее. Чьи-то губы тянут ухмылку. Слабую, почти сливающуюся со светлой кожей. Кёнсу в темноте, покрытый холодной испариной, щурится. Сердце стучит бешено даже после осознания, что в реальности — ничего, кроме тесной комнаты. А сознание раз за разом пытается вспомнить. Но лицо — пустота, имя — загадка. Перед ним, во все той же одинокой темноте, только ухмылка. И скребущее чувство под лопатками. Кого он видит в своих мрачных снах? Он знает его? Этот человек был важен? Быть может, Кёнсу и вспомнил бы, если бы видел чуть больше. Не фрагменты. Не блестящие глаза, не ухмылку, не наморщенный нос, но лицо целиком. Он пробует обратиться за помощью к бывшим коллегам, чтобы составить фоторобот, пробует подолгу медитировать, пытаясь отыскать в сознании убегающий образ, но тщетно. Пусто. Психолотепаревт говорит, что это — последствия травмы, что пройдёт со временем, стоит пропить курс дорогостоящих колёс. Кёнсу считает разумным промолчать и не послать психотерапевта в далёкое эротическое. Он не сошёл с ума, он не болен. По крайней мере, в этом смысле. Эта ухмылка, это лицо существует в самом деле, нужно только вспомнить. В открытых архивах — пустота, последнее задание — загадка для большинства. Кёнсу ногтём скребёт сколы на крышке стола, разбираясь во внутренних ощущениях — ни черта. Неизвестность выедает изнутри, а незнакомо-знакомая ухмылка в клочья разрывает сознание. Кёнсу тяжело выдыхает, падая лицом в руки, взглядом лениво обводя коленки и под мерное тиканье часов засыпает. — Не меня ищешь? — в черном полотне вакуума оглушает будто взрыв гранаты. Кёнсу понимает, что снова сон. Видит тёмную размытую фигуру, и только ухмылка горит ярким пятном. — Кто ты? Ухмылка становится шире, а сразу после этого Кёнсу ощущает, что падает. Кёнсу проснулся, но не спешит раскрыть глаза. Пробует ухватить сон за хвост. Пытается анализировать. Чувство падения как настоящее, но Кёнсу не помнит, падал ли он когда-нибудь. Почти ничего не помнит. Встаёт, бредёт варить кофе и умываться, понимает, что кончилось молоко. Он всегда пил кофе с молоком? Одевается, выходит на улицу и понимает, что погода на самом деле дивная. Что давно уже не гулял просто так и решает пройтись немного. Немного не вписывается в «немного», оказываясь на оживлённой улице центра города. Вокруг шум, жизнь бурлит яркими красками, но Кёнсу отчётливо понимает, что не на своём месте. Это не его жизнь. «В той пекарне самые вкусные на свете буше» Кёнсу останавливается и вертит головой из стороны в сторону. Голос. Голос в его голове не принадлежит ему. Он ни разу в жизни не был в пекарне, напротив которой сейчас стоит. Ни разу не пробовал пирожных из этой пекарни. В ушах шум, глаза застилает пелена. Кёнсу не помнит, как добрался домой, так и не купив молока. Приступы случаются всё чаще. Ему нужны новые таблетки, новый рецепт. Ему снова нужно к специалисту. Только ни черта не помогает. Кёнсу жмурится сильно-сильно, вновь выпивая свои лекарства под бешеный сердечный ритм и смотрит пустыми глазами на замерзшие кривые ветки деревьев за окном. Под тихий выдох чьи-то руки касаются его плеч. Так знакомо. Под немой вопрос слышится смех. Какой-то родной. Кёнсу оборачивается — он как обычно один. Он всю жизнь был один. Кёнсу просыпается. В следующий раз голос посетил его на приёме у психотерапевта. «Так высоко… Ужасно страшно, правда?» Кёнсу не страшно. Он не боится высоты, никогда не боялся. Но чужой страх чувствует отчётливо. Кёнсу раскладывает обрывки воспоминаний по полочкам. Вот он сидит в бараке, весело переговариваясь с кем-то. Вот он успокаивает кого-то во время грозы в пустыне. Кто это был? Всё такой же нечёткий образ, всё такое же бесконечное множество вопросов. И это полное сумасшествие. Пустота вместо четкого силуэта сводит с ума. Там же был кто-то. Точно был? Кёнсу удручённо смеётся, взгляда не отрывая от вихрей в чашке, помешивая чай. А в памяти мелкими цепкими языками пламени армейская горелка с потрёпанным котелком и тихим бурчанием под ухом. Кенсу усмехается — да, это не в обустроенном штабе сидеть. А ему улыбаются в ответ. И это скребёт под рёбрами — он точно не сошёл с ума. Точно не помешался. Там кто-то был. Всё это время. Кто-то, кого он забыл. Кого он должен вспомнить. Кёнсу не знает как ему быть. В идеале ему нужно сделать запрос в службу, узнать, что именно произошло на последней операции. Что он делал, с кем общался. Ему необходимо знать каждое имя, с кем он был в контакте! Только вот как добыть нужную информацию? Друзей, которые могли бы помочь, просто нет. Обращаться непосредственно к начальству — верх глупости. Самое разумное — просто научиться жить с этими снами. Не обращать на них внимания. Со временем это забудется, Кёнсу знает это. Но если бы Кёнсу попытался, если бы попробовал, он узнал бы, что ухмылка эта принадлежит Хану — дипломату, что должен был вести мирные переговоры. Вспомнил бы, как взаимно влюбился и что Хан вытолкнул его из горящего самолёта. А ухмылка, что ночами видит Кёнсу, на самом деле горькая улыбка прощания. Последнее, что Кёнсу увидел перед взрывом самолёта.