Сборник драбблов

— Сехун? Ифань не верит своим глазам. Прошло столько лет… Пять? Семь? Больше? Но Сехун, кажется, неподвластен времени. Такой же стройный, такой же невозможно красивый. До сих пор такой же родной. — О. Привет. Голос Сехуна не отражает каких-либо эмоций. Впрочем, как и пять — или семь — лет назад. Но в интонации его что-то неуловимо влечёт, что-то возвращает в прошлое, в то время, когда они были счастливы. Ифань целовал Сехунову скулу, а тот жмурился довольно, доверчиво. Ифань шептал в его ухо какие-то романтичные глупости, а Сехун только улыбался, нисколько не стесняясь вида по уши влюблённого дурачка. — Не думал, что встречу тебя (боже, как я рад тебя видеть!). Ты же, кажется, уехал (я так по тебе скучал). Всё очень быстро началось. Всё стремительно развивалось. Их чувства были сродни цунами, что накрывает с головой без остатка. Их разрыв был столь же стремителен, как ураган. Снёс обоим крыши, не оставив ни единого остова. — Да, я уезжал на время (пытался забыть). Теперь вернулся (так и не смог). Ты всё там же? Работаешь на правительство? Сехун не выглядит хоть сколько-нибудь в самом деле интересующимся. Так, спросил из вежливости. Как если бы встретил одноклассника. Они не могли друг без друга. Но и не могли друг с другом быть. Чувства выжигали дотла, иссушали души. — Да, куда я денусь (жизнь тогда будто остановилась). А ты? Как… Шиён? Ифань во всю разглядывает родное, до сих пор любимое лицо. Сехун стал старше, притягательнее, желаннее. И недоступнее чем когда бы то ни было. — Да ничего. Сейчас дома, занимается ребёнком. Ифань, мне!.. Сехун обрывается на полуслове, жмуря глаза и поджимая губы. «Мне пора»? «Мне очень жаль»? Мне так тебя не хватает»? Ифань не знает. Не может понять чужие мысли. Ни сейчас, ни тогда. Но подспудно на что-то надеется. Ифань делает шаг навстречу и зачем-то обнимает Сехуна за плечи. Тот шмыгает носом, вяло пытается отстраниться, но очень быстро затихает. — Ифань, я… За эти пять — или семь — лет они ещё трижды виделись. И снова цунами, снова ураган. Так и не похороненные чувства топили своей мощью, заставляя барахтаться в себе с ощущением полной беспомощности. — Тш-ш, всё нормально. Ифань прижимает Сехуна ближе. Ближе, кажется, невозможно. Разве что пустить внутривенно. Ему сейчас так хорошо, так спокойно. Так, как должно быть, а не как правильно. — Не надо. Пожалуйста. Я ведь только… Ифань не верит в это Сехуново «только». Сехун не забыл. Сехун и не думает забывать. И Ифань малодушно улыбается своей маленькой, но абсолютно бесплодной победе. — Только на минуту, Сехун. Не больше, обещаю. Только минуту постой так. Сехун обмякает как-то резко и несмело сцепляет руки на Ифаневом поясе. Помнит. Помнит до сих пор. — Я люблю тебя. Всегда любил. Ты в моих мыслях. Всегда — ты. Сехун прижимается крепко, вдыхает неизменный прохладный аромат Ифаневой шеи, трётся носом о плечо и отстраняется. Глаза сухие и красные. Дыхание неровное и частое. — Мне пора. Ифань неохотно кивает и размыкает руки. Держится из последних сил, чтобы ураган не сломил его соломенную крышу. Сехун прячет взгляд и разворачивается. Сутулит всегда прямую спину и сжимает кулаки. Так, наверное, и должно быть. Бывшие всегда остаются бывшими. Возможно, с не до конца умершими чувства, с не полностью высказанной болью. Ифань хотел бы не любить Сехуна. Хотел бы его ненавидеть. Хотел бы, чтобы их чувства были фарсом. Ураган сносит крышу его карточного домика. Разносит в щепки. Сехун порывисто прижимается к его губам — всего на секунду — и стремительно уходит. И Ифань не держит. Он себя едва держит на ногах. Он знает, что это болезненное чувство, одно на двоих, со временем выветрится. Может, через год. Может, через десять. Или через всю жизнь.