Сборник драбблов

Вот бывают дни, когда бесит всё на свете. И тупые люди, пялящиеся в телефон на лестнице, и сучьи пробки в самых неожиданных местах, и уродские трамваи, которые должны ходить каждые пять минут и не появляющиеся уже в течение пятнадцати! Последние, сука, вообще вымораживают. И дубак такой, что хоть вешайся. Июль, мать его. Нормально вообще, что в июле всего одиннадцать выше нуля? Впрочем, стоит трамваю всё же подъехать, Минсок успокаивается. В трамвае тепло, полно свободных мест, так что можно занять местечко у окна, воткнуть в уши любимые «капельки» и спать до самой конечной. Красота. И так бы он спал в своё удовольствие, если не чужая рука, решившая, видимо, нащупать спинку сиденья сквозь его тело. — Ох, простите! Минсок удивлённо смотрит вполоборота на парня, что занимает сиденье прямо за ним. Смотрит в окно, на Минсока не обращает и капли внимания, нос вздёрнул. Будто и нет его тут. Тц. Вот такие Минсока особенно раздражают. Ну и в задницу таких. До конца поездки Минсок иногда всё же поглядывает на соседа сзади, смотрит прямо в его глаза в отражении, а тому хоть бы что. Это ж насколько человека не должно ни что волновать, чтобы не ловить чужой взгляд в ответ? Это Минсока тоже страшно раздражает. Может, ему пора в отпуск? Злой он какой-то в последнее время. А раздражительность копится, ага. И достигает своего апогея рано или поздно, да. И апогеем этим становится тот самый выскочка. Трамвай приезжает на конечную, открывает двери, система просит покинуть вагон, Минсок и выскочка встают одновременно, одновременно идут к выходу, одновременно заносят ноги над ступенькой. Выскочка совсем невежливо выходит первым и стоит себе, осматривается. Ну, сука… — Ты слепой, что ли? — орёт Минсок, которому этот раззява вот вообще не с руки. — Мамочка не учила пропускать инвалидов? Раззява вздрагивает, поворачивается на звук, всё так же не смотрит в глаза, и Минсок понимает, что придурок. Долбоящер. Невероятный обмудок. — Да, простите. Незнакомец вынимает из кармана палочку, раскладывает её, превращая в трость, и уверенным шагом удаляется. — Ну бля… Нет, ну нормально вообще? Слепые не должны ходить в чёрных очках и с золотистым ретривером? Придурок, бля. И под машину ведь может попасть. И в руки каких-нибудь хулиганов. Придурок. Минсок вздыхает, смотрит в небо секунду, собираясь с мыслями, удобнее перехватывает свой костыль и скачет за незнакомцем. — Стой, погоди. Некрасиво получилось, извини. Мы прям как в том анекдоте, да? Я Минсок. — Хан, — мягко улыбается, а у Минсока аж костыль подгибается. — Я могу угостить тебя кофе в качестве извинения? — Я не пью кофе, — Хан продолжает улыбаться и не сбавляет уверенного шага. — Чай? Пиво? Воду? — Чай прекрасно подойдёт. Когда после больницы, куда, оказывается, оба и направлялись, они занимают столик в уютной кофейне недалеко, Минсок и не вспоминает даже, как его всё бесит. Всё внимание он уделяет Хану, при взгляде на которого и не подумаешь даже, что тот слеп, разве что водит ладонью по столу в поисках сахарницы. Хан рассказывает, что ослеп ещё в детстве, поэтому вполне комфортно себя чувствует, рассказывает, что работает в реабилитационном центре для слепых деток, показывает на своём примере, что жизнь продолжается. С интересом слушает рассказ Минсока о занятиях футболом, о травме ноги, из-за чего он теперь прыгает на костылях и вряд ли вернётся в профессиональный спорт. И Минсоку в какой-то момент становится дурно от своей тупости и жалости к себе. Подумаешь, открытый перелом. Подумаешь, не сможет больше пинать мяч. Он ведь может стать тренером или учителем физкультуры. У него ведь просто море возможностей! А у Хана — нет. И так жалко его становится, что появляется желание стать его проводником. Путешествовать вместе и рассказывать, как выглядят здания, описывать цвет неба. И если это не любовь с первого взгляда (ладно, не с такого уж и первого), то Минсок уйдёт в монастырь, раз с карьерой футболиста точно покончено. После кофейни Минсок провожает Хана до дома (надо же, живут всего в одной остановке), берёт номер телефона и договаривается о новой встрече. Встречаются они довольно часто. И в кино ходят, и в тактильные музеи, и даже на балет! Хан совершенно не чувствует себя каким-то ущербным и не позволяет так о себе думать Минсоку. Он может ровно столько же, сколько и остальные. А может, даже больше. Хан чуток к чужому настроению, ощущая чужой хмурый вид, замечает мельчайшее изменение дыхания. А ещё Хан смелее всех, кого знает Минсок. На очередной прогулке по парку Хан вдруг берёт Минсока за руку, улыбается, смотря на него, и Минсоку кажется, что действительно смотрит на него, в и д и т. А потом Хан вдруг останавливается, касается Минсокова лица, проводит большим пальцем по губам и целует. И Минсок в таком шоке, что даже не отвечает на этот поцелуй. — Прости, я думал, что… Извини, ладно? — Хан спешит отстраниться, но Минсок не даёт этого сделать. — Я… Нет! Просто не ожидал. Прости. Давай снова попробуем? И они пробуют. Вот так, в тёмном парке под одиноким фонарём, стоят и целуются. Минсок обнимает Хана за пояс, а тот сжимает в руках его футболку. И им нет ни до кого дела. Они молоды, влюблены и полны стремлений. Через полгода Минсок возвращается к привычной жизни без костылей, но с изменениями. Теперь парни живут вместе, поддерживают друг друга во всём, становятся настоящим остовом друг для друга. Минсок покупает продукты, а Хан виртуозно придумывает из обыкновенных продуктов какие-то невероятные блюда. Хан играет на флейте, а Минсок читает ему свои любимые романы. А ещё Минсок нашёл работу. В том самом реабилитационным центре, где работает Хан. Им не хватает друг друга, хочется проводить вместе максимально много времени. — Я на светофоре, вижу тебя, — улыбается Минсок, притоптывая на месте в нетерпении. — Три, два, один… Иду к тебе. Блин, почему светофоры не оборудованы звуковым сигналом? Хан слышит бодрый голос Минсока, улыбается, внутренне крепя силы, чтобы не чмокнуть его по привычке, а потом слышит визг шин, и внутри что-то обрывается. Обрывается, когда Минсок не отвечает ему, обрывается, когда слышит крики людей и призывы вызвать скорую. — Минсок… Минсок! — кричит Хан и пытается сделать шаг вперёд. — Минсок! — Эй, я тут, — Минсок берёт Хана за руку и отводит подальше от дороги, где лихой урод на внедорожнике зацепил велосипедиста. — Всё хорошо, ничего не случилось, все живы. Куда ты пошёл? Я же сказал ждать на этой стороне. — Я… — Хан не плачет, но состояние его близко к истерике. — Я… — Эй, я знаю. Я тоже. Пойдём скорее домой.