Сборник драбблов

Чунмён живёт в окружении серости, запаха табака и растворителя. Чунмён художник. Невостребованный и никому не нужный. Но Чунмёну очень даже комфортно. Чунмён так думает. Чунмён откладывает кисть, хмуро глядя на только что законченную картину, и тянется за пачкой сигарет, цыкает раздражённо, потому пачка оказывается пуста, и переводит взгляд на окно, за которым стоит тёмная ночь. Он не любит выходить на улицу, тем более когда за окном непогода, но курить хочется ужасно. Чунмён ныряет в кеды, надевает куртку и выходит. На улице дрянь — не погода. Морось, ветер заставляет деревья биться ветками в окна, а тучи до того низко, что кажется, будто можно вытянуть руку и коснуться неба. Чунмён ёжится и накидывет капюшон. До магазина добирается очень быстро, так же быстро делает покупки, и словом не обмолвившись в продавцом, выходит и вздрагивает, слыша невдалеке раскат грома, а через секунду совсем близко сверкает молния. Чунмён поднимает пакет к груди и до дома решает пробежаться: совсем уж не хочется попасть под будущую грозу. Но лучше бы гроза. Ох лучше бы гроза. Чунмён не доходит каких-то пятьдесят метров, когда видит на асфальте человека без сознания. Подходит ближе, склоняется, прислушивается к дыханию. Живой. — Сейчас, господин, вызовем вам скорую. Чунмён тянется в карман и снова раздражённо выдыхает: не взял телефон. Вот сколько раз он самому себе говорил брать его? Пусть ему никто и никогда не позвонит, но могут же быть случаи подобные этому! — Так, ладно, давайте-ка вас поднимем и унесём в тепло. Чунмён поднимает человека, однозначно выше него, но вполне лёгкого, по крайней мере Чунмён не чувствует особенной тяжести или неудобства. Поднимается на свой четвёртый этаж, открывает дверь (благо, не закрыл её на ключ), проходит и укладывает тело на кровать. — Так, скорая. Телефон… Если телефон всё же где-то есть, то найти его будет непростой задачей. Ветоши, баночки и тюбики с краской, обрывки холстины. Она всегда жил в таком беспорядке? — Н… Чунмён оборачивается на звук и понимает, что найдёныш приходит в себя. Тем лучше. — Вы в порядке? Что с вами? — В порядке… Просто… Ещё немного… посплю… Человек в секунду начинает ровно и глубоко дышать, сворачивается в клубок, а Чунмён столбенеет. Из лопатки человека торчит осколок стекла, и будь Чунмён проклят, если это просто стекло, а не кинжал! Форма, рельефы на острие. Кинжал без рукояти, однозначно! Чунмён знает, кому может принадлежать такое оружие. Знает, но отказывается верить. Утром, только последняя звезда успевает скрыться, человек просыпается. Всю ночь Чунмён неотрывно смотрел на нежданного гостя, смотрел и курил. И думал. — Доброго утра. Вам лучше? Что с вами случилось? Человек тянется, обнажая тонкую полосу смуглого живота, и садится, оглядывая комнату Чунмёна. Комната ему не нравится: маленькая, тёмная и разящая химией. И бардак повсюду. Это огорчает больше остального. — Спасибо, что помог. Я пойду. Человек встаёт, только делает шаг, как стонет и тяжело садится обратно. — Вот падла крылатая… — Это же ангельский клинок, я прав? — Чунмён говорит без какой-либо эмоции в голосе, но внутри весь дрожит. Неужели? Человек удивлённо смотрит на своего спасителя, а потом медленно и с опаской кивает. Не может же ему так не везти в самом деле? — А вы, значит, демон? Человек — демон — ещё больше дивится, но согласно кивает. Вот же чудеса. — Кай. Царь мира демонов. — Угу, тогда плохи ваши дела. С этой штукой в спине вы подохнете не сегодня-завтра. — А ты… — А я Чунмён. Наделённый ангельской силой, чующий существ из Верхнего и Нижнего миров, и бла-бла-бла, и бла-бла-бла. Но я в этой канители не участвую. Сами между собой разбирайтесь. Сказать, что Кай удивлён — ничего не сказать. Мало того, что бешеный ангел так по-крысиному напал, так ещё на сай напоролся. Кай, в общем, был уверен, что сай перевелись давным-давно. А тут на-те. — Ты можешь вытащить эту штуку? Кай выглядит жалко. Чунмён почти чувствует его боль. Но Чунмён поклялся себе, что никогда в жизни больше не будет участвовать в чужих разборках, равно как и помогать кому бы то ни было. — Пожалуйста… Ну клялся ведь. Чунмён вздыхает, тушит сигарету, берёт нож и садится на кровать подле демона. Делает надрез на футболке и безжалостно рвёт, оголяя широкую спину. Кожа вокруг клинка чёрная, дымится, и Чунмён даже представить себе не может, что на самом деле испытывает Кай. Касается дрожащими пальцами стекла, пробует потянуть, как Кай вскакивает и шипит. — Больно! Сейчас Кай похож на ребёнка. Надул губы, сжал кулаки и смотрит обиженно-обиженно. Царь демонов, ха. — Терпите. Или возвращайтесь домой и ищите местных докторов. Кай сильнее дует губы, вздыхает и садится обратно. — Я не могу вернуться. Во мне не осталось энергии. Если только у тебя не припасено немного душ. Тогда давай их, я поем и вернусь. Чунмён закатывает глаза и снова возвращается к клинку. Снова тянет и снова Кай взвивается и шипит на него. — Ну больно мне! Нежнее нельзя?! — Нельзя! Эта штука очень глубоко, к тому же магическая! Что я могу сделать? Какие же эти царьки неженки, а! Впрочем, если Кай хочет нежнее, Чунмён может кое-что придумать. Одной рукой он касается Каевой груди, поглаживая, касается губами шеи. И кусает сильно и неожиданно, одновременно с укусом вытягивая стекло. — А-а-а! Ты чего творишь, человек?! Вместо ответа Чунмён встаёт и бросает Каю кинжал. — Не стоит благодарности. Души кончились, но можете прогуляться по округе и поискать. Чунмён садится за мольберт, отворачиваясь от Кая, и думает, всё ли с ним в порядке. Притащил неизвестно кого в дом. А если бы это был маньяк? Или просто кто-то буйный? Или демон, но не такой ребёнок, как этот Кай? Неужели ему в самом деле настолько одиноко? — Эй, чело… Чунмён? Спасибо. Чунмён кивает, не оборачиваясь, а через секунду слышит звук закрывающейся двери. Ещё минуту Чунмён смотрит на пустой холст, а потом швыряет мольберт в сторону. Чудесно, Чунмён. Помог ты нуждающемуся, но кто поможет тебе? Ещё с час Чунмён бродит по квартире, иногда зачем-то выглядывая в окно. Небо за ним светлое, без облаков, будто не было никакой грозы несколько часов назад. Будто Чунмёну всё просто приснилось. На руках не осталось копоти от ангельского кинжала, смятое покрывало не успело впитать в себя чужой запах. Кай… Был ли он вообще? Или мрачное воображение, с помощью которого и создаются его многочисленные, никому не интересные картины, снова сыграло злую шутку? Может, просто надышался растворителем? Чунмён ведь совсем не думает о себе, не проветривает квартиру, не смягчает руки кремом, даже о какой-либо защите для одежды не думает! Только вот всё равно на душе неспокойно, будто упускает что-то. Чунмён никогда не был склонен к рефлексии, никогда не думал о чём-то кроме себя и своего творчества, но сейчас он будто чувствует некое подобие ответственности. Как если бы приютил щенка, накормил, погладил и выбросил на улицу под проливной дождь. Чунмён перестаёт метаться по квартире, суёт в карман найденный телефон и ключи, немного наличности, закрывает дверь и выходит. Необходимо проветрить голову. Раннее утро, едва ли он встретит по пути слишком много людей. Встречает лишь одного. Да и то — не человека вовсе. Кай сидит ссутулившись, закрывши глаза и дышит прерывисто и тихо. Будто последние силы покидают его. — Эй, Кай. Давайте, просыпаетесь. Не время и не место отдыхать. Кай в ответ лишь слабо мотает головой и совсем не помогает Чунмёну поднять себя. — Ну же. Вас же очевидно хотели убить. А если это повторится? Давайте, помогите мне немного. Кажется, от тормошения Каю становится всё хуже, потому что он вовсе теряет сознание. Чунмён медленно выдыхает, вертя в голове: «А нахрена я это делаю», нагибается, подхватывая Кая подмышками, поднимает его с бордюра и снова тащит к себе в квартиру. Снова укладывает на постель. Зачем-то накрывает тело демона лёгким покрывалом (придурок же даже новую футболку не попросил, так топлес и попёрся на улицу). И до того сейчас Кай выглядит уязвимым и трогательным, что Чунмёну аж дурно становится. Да, гости в его доме крайне редкое явление, чаще конец света объявляют, но такая реакция на Кая чересчур странная, даже для ненормального (как все вокруг говорят) художника. Этот Кай, хоть и слаб сейчас, притягательный, сексуальный. Красивый в своей мрачности. Чунмён уже представляет, сколько картин с Каем в главной роли напишет. Представляет, что такие картины всё же будут иметь успех на выставках и у именитых коллекционеров. — Кай, очнитесь, — трогает за плечо и понимает, что оно слишком холодное. Холодное для человека, что уж говорить об изнутри горящей коже демона? — Откройте глаза, вы должны помочь мне. Как вы черпаете энергию? Кай не просыпается. Кай дышит совсем тихо. И сердце даже почти не бьётся. — Да чёрт вас возьми! Что Чунмён знает о демонах? Что это такие же существа, как люди и ангелы, только живут в последнем из трёх миров. Что у них особенная иерархия. Что главная их пища — чужая энергия. Они могут поглощать других демонов, поменьше и слабее, могут победить ангела и полакомиться его душой, насыщаясь почти на год вперёд. Чаще они питаются страхом людей, иногда — гнетущим чувством вины, иногда — похотью. И у каждого, будь они неладны, свой рацион! Что из всего меню ест Кай? И какого дьявола Чунмён вообще решил помочь этому ребёнку и неженке? Сейчас Чунмён однозначно боится и определённо чувствует вину, только вот Каю, кажется, не сильно помогает. Может, он сам должен быть источником страха, чтобы всё работало? Или… Чунмён отчётливо понимает, что времени всё меньше. Что каждая секунда его размышлений может стоить Каю жизни. Он должен рискнуть, должен попробовать все известные ему способы. Чунмён снова садится на кровать, убирает со лба Кая чёлку. Нет, красивый всё же. Пусть и умирает. Поцелуй, на самой грани, и замершее дыхание. Чуть смелее, и поцелуй глубже. Кай шумно втягивает воздух, сердце его начинает яростно биться. Чунмён успел. Чунмён догадался. Чунмёну повезло. Чунмён хочет отстраниться, поговорить, узнать, чем покормить голодного демона, но тот не позволяет. Не открывая глаз, почти в бреду шепчет: «Ещё!», и Чунмён не находит силы отказать. Проходит больше получаса, когда Кай позволяет отстраниться и перевести дыхание. Губы Чунмёна жжёт, они значительно припухли и кое-где даже кровоточат. — Я чувствую, что ещё немного, и вы выпили бы мою душу, — как бы между прочим заявляет Чунмён, возвращаясь на своё кресло. Находиться на одной постели с Каем сейчас кажется опасным. — Нет… Нет, я смог бы остановиться, — отвечает Кай, и Чунмён понимает — не смог бы. Кай всё ещё выглядит болезненно, очевидно голоден. Одному Богу известно, почему он всё же остановился. — Почему ты снова спас меня? Ты не боишься? Вопросы огорошивают Чунмёна. И в самом деле, почему? Может, из чувства альтруизма или одиночества, может, из-за самого Кая. Что-то в этом демоне неумолимо влечёт, что-то тянет прикоснуться. Чунмён даже отсел подальше, чтобы не сорваться самому, чтобы не допустить близости с Каем. — Насколько вы всё ещё слабы? И что поможет вам восстановить силы? — Пара-тройка человеческих душ. Или несколько душ других демонов, но они такие мерзкие на вкус, что лучше голодать. О, или… — Или? — Чунмён подаётся вперёд, до того голос Кая стал тише. — Или плотская энергия… — голос, будто смертельно смущённый, едва слышно, — жидкости вроде слюны или… Но это совсем крохи, потому её нужно действительно много. Чунмён догадывается, что имеет в виду Кай. И не понимает, отчего тот так смущён. Вроде взрослый демон, а краснеет как подросток. — Сколько вам нужно, чтобы вернуться домой? Одного раза будет достаточно? Кай вспыхивает моментально, понимая, что предложил ему человек, а через секунду взгляд его тухнет и опускаются плечи. — Мне нельзя домой. У нас там, типа, революция. Кто-то из братьев хочет мой трон и заключил договор с ангелами. Поэтому свои последние силы я потратил, чтобы оказаться в мире людей. Здесь меня будет сложнее найти, особенно если я буду жить как люди. Мне только надо придумать, как это сделать. Ну, дом, работа, что там ещё? Чунмёну жалко демона. Пацана совсем. Чунмён вспоминает себя, как он сам оказался в ситуации, когда домой нельзя, когда надо учиться жить самостоятельно. Чунмён понимает, что очень пожалеет вскоре. — Вы можете пожить здесь какое-то время. «Какое-то время» тянется почти полтора месяца. Кай оказывается совершенно неприспособленным к обычной, человеческой жизни. — Ай! — кричит Кай на всю квартиру, и Чунмён лишь устало выдыхает, отрываясь от мольберта. Кай воюет с плитой в намерении сварить лапшу и случайно обливает руку горячим бульоном. Чунмён ругает его за неосторожность и аккуратно наносит заживляющую пену на пострадавшую руку. — Да ты ж!.. — шипит Кай, а Чунмён всерьёз думает, где и что пошло не так. Кай в десятый раз режет пальцы, когда пытается приготовить сендвичи, но героически сжимает зубы и приносит угощение Чунмёну. Чунмён закатывает глаза, едва сдерживая улыбку, а потом обрабатывает Каевы пальцы и заматывает бинтами да пластырями. Сендвичи оказываются не самыми вкусными, но Кай в своём желании угодить кажется невозможно милым. А ещё Чунмёну всё время кажется, что у него поселился ребёнок. — Чунмён… — обращается к нему Кай, неловко переступая с ноги на ногу. — А ты можешь включить мне телевизор? Там скоро Пороро должен начаться… Чунмён откладывает кисть и поворачивается, взглядом пытаясь отыскать пульт. Почему бы Каю не включить телевизор самому? А потому что в прошлый (самый первый) раз его ударило током, и теперь он боится брать пульт в руки. И вообще находиться от него на расстоянии ближе трёх метров. Чунмён включает мультфильм, Кай устраивается на кровати, обнимает плюшевого медведя (непонятным образом появившегося в квартире) и принимается увлечённо наблюдать за приключениями нарисованного пингвина. И вот разве это царь демонов? Самый настоящий младшеклассник. Игривый, шкодливый, очень ранимый и ласковый. Чунмён невольно вспоминает Каев «обед». Как он тянулся к чужим рукам, как выгибался навстречу, как жадно пил поцелуи и просил «сделать это в него». Хотел, просил, умолял и невозможно смущался. Прятал лицо в изгибе Чунмёновой шеи, но просил не останавливаться и «отдать ему каждую каплю». Чунмён ни разу не пожалел, что помогает демону таким образом. Всё лучше, чем если бы тот шпынял по району и выпивал человеческие души. Всё лучше, чем если бы за очередной «трапезой» его нашла полиция или наёмные ангелы. Чунмёну совсем не хочется вникать в политику нижнего мира, не хочется знать, что творится наверху, раз ангелы стали с ними сотрудничать. Ему хочется остаться в своей тёмной квартирке навсегда. Сначала «накормить» Кая, а потом, со смаком выкуривая две сигареты подряд, наблюдать за довольным и разомлевшим демоном, писать его очередной портрет. С появлением Кая изменились и картины Чунмёна. Мрачные мотивы сменились красными всполохами и светлыми линиями, всё чаще появляются не скрюченные фигуры, но одна, плавная и манящая. Фигура Кая. Одно только не даёт покоя. После каждой близости Чунмён чувствует не только сексуальное удовлетворение, но и какую-то вселенскую усталость. Апатию. Максимальный упадок сил. Приходится ждать несколько часов, прежде чем самочувствие приходит в норму. И с каждым разом время для этой нормы почему-то увеличивается. — Чунмён? Чунмён, всё в порядке? — спрашивает Кай, с обеспокоенным лицом нависнув над Чунмёном. Всё сильнее заметна его слабость после «кормления», всё бледнее становится его лицо. Чунмён ходит держась за стены, скрывает боль за вымученной улыбкой, не признаёт своей слабости, не признаётся в ней Каю. А Кай не может понять причины его плохого самочувствия. Разве сай не должны быть всесильны, в том числе и физически? Разве не потому Кай черпает живительную энергию и становится сильнее раз от раза, будто энергия на дрожжах растёт? Но этой энергии всё ещё недостаточно, чтобы отвоевать трон, чтобы дать достойный отпор братьям, Каю нужно ещё немного. Ещё чуть-чуть энергии Чунмёна. Ещё минуту времени, проведённую вместе. Ещё миг обычной человеческой жизни. — Да… Да, всё хорошо. Слегка кольнуло в сердце. Не переживай, — Чунмён улыбается, треплет Кая по макушке и легко касается поцелуем по-над ухом. — Я освежусь, и всё пройдёт. Чунмён тяжело поднимается с постели, пресекая любую Каеву помощь, и идёт в ванную. И только там позволяет себе рухнуть на пол и глухо простонать. Боль в сердце невыносимая, даже дышать трудно. Чунмён прикрывает глаза, силясь позорно не разрыдаться. Он знал, что так будет. Знал, но всё равно готов отдать Каю свои силы, свою жизнь. Подумать только, мальчишка всего за несколько месяцев так глубоко пророс в его сердце, что даже смешно. Наивный мальчишка, неподобающе для своей сущности добрый, очаровательно неприспособленный к самостоятельной жизни и трогательно любящий крепкие объятия. Любит водить пальцами по лицу Чунмёна, пока тот спит, любит шептать слова нежности, уверенный, что никто его не услышит. Но Чунмён слышит. Чунмён трепетно любит в ответ, оттого вдвойне горше. Раньше Чунмён не придавал значения своей силе, своей сущности сай, считая ненужным умением. Сейчас он благодарен ангелам за их дар. Если бы не они, Чунмён не смог помочь Каю, не смог бы его полюбить. Так и не увидел бы смысла в своём существовании. Но теперь у него есть Кай. Кай, которому нужны силы, чтобы занять своё законное место. Кай, которому нужны любовь и забота. Любовь и забота, которую Чунмён с удовольствием продолжал дарить, если бы была возможность пожить чуть дольше. Чунмён понимает, что времени почти не осталось. У него нет никаких гарантий, что сердце протянет ещё полгода. А может, перестанет биться через несколько недель. Или уже завтра. Он только надеется, что силы его души хватит, чтобы наполнить Кая, что тому будет достаточно, чтобы вернуться на законное место и противостоять врагам. Жаль только, что Чунмён этого уже не увидит.