Don't Be My Valentine

- Билл?.. Билл? Ты в порядке?... Билл судорожно вздохнул, выныривая из своих мыслей, куда провалился как в колодец, разом и с головой. Он никогда не позволял себе размышлять на тему, какие бы интонации он хотел хотя бы изредка слышать в обычно глумливо сюсюкающем или вдохновенно верещащем пронзительном голосе. Не позволял, потому что понимал, что это дорога в никуда, и в конце этого пути его встретят рука об руку унылая супружеская чета: Безысходность и Разочарование. Пеннивайз был абсолютно прав: для человека естественно привязываться и любить. А еще естественно присваивать свойственные людям эмоции и поведение тому, что априори их лишено. И уговаривать машину поднажать и не сдаваться, выбираясь по бездорожью, а компьютер - не дурить с перезагрузкой посреди важного сеанса. Билл знал, что постоянно, непрерывно, и неосознанно наделяет своего клоуна чисто человеческими мотивами и характеристиками. Это обычное человеческое свойство - "телефон жалобно пискнул, разряжаясь", "мотор довольно заурчал", "ноутбук капризничал"- люди склонны все одушевлять. Особенно то, что им дорого, и с чем они постоянно контактируют. Смысла с мрачным упоением плескаться в болоте тлена Билл не видел, предпочитая этому принять вещи и расклады такими, какие они есть, если ни изменить их, ни обходиться без них не получается. Но отчетливо различенные им сейчас нотки беспокойства в услышанных словах ему определенно понравились. И он даже не считал что ему должно быть за это стыдно. - Я просто задумался. - О чем? О, Билл просто на секунду представил, каково бы это было - если бы он действительно избавился от наваждения. Его клоун больше никогда бы не пришел к нему. И больше никаких призраков, русалок, странных ночных встреч и загадочных случаев. Билл был уверен - уход Пеннивайза захлопнул бы дверь в другой мир, и ничто оттуда уже никогда не просочилось бы в повседневную жизнь. И сам Билл больше никогда бы не ступил на территорию запредельного для понимания тайного знания. И наконец начал бы жить жизнью нормального человека. В таком возрасте давно пора иметь свой дом и свою семью. Он обзавелся бы пятком детей и сыграл бы в марвеловском фильме, чтобы подрастающие чада смотрели на папу в любимом кино про супергероев и радовались. - Билл?.. Собственные зашкаливающие эмоции и собственное волнение - его не должна была так завораживать эта чертова близость - дежурно заставили искать способ удержаться на плаву, и Биллу даже удалось ненадолго отвлечься за мыслями о нормальном будущем, но его снова неотвратимо стаскивало в эту бездну. - Хватит уже, - прошипел Билл, не торопясь покидать гофр воротника, в который закопался лицом так, что только уши торчали, - все равно не растягиваешь, а только забавляешься. - А тебе не нравится? - Что мне тут может... да черт бы тебя взял! - явить себя из пышных складок все же пришлось, Билл попытался податься в сторону от настойчивых пальцев, вновь съездив кулаком по мускулистому плечу. - Я сейчас кончу, вот и все игры. - Кончай. На здоровье. Во всех смыслах. - Пенни! - Билли. Билл нервно сдул упавшую на глаза прядь волос. - Тебе обязательно быть таким засранцем?! - Пытаться доставить удовольствие - это быть засранцем по твоему определению? - Ты не доставляешь, ты намеренно издеваешься. - То есть, тебе не нравится? - То есть, убери руки! Сделав движение, словно был пробкой, выворачивающейся из бутылки, Билл - буквально - снялся с вазелинового якоря. - Ты хочешь трахнуть меня, или поиграть со мной? - спросил он, безуспешно стараясь смягчить голос, чтобы тот не звучал преступно хрипло. - Конечно, поиграть! Игра - это главная составляющая моей жизни, а в трахе что интересного, это не моя, это ваша, человеков, чашка чаю, - обиделся Пеннивайз, и глаза его злорадно блеснули, а Билл растерянно приоткрыл рот. - Ну, и... - он сообразил, что кричать сгоряча в ответ "черт с тобой, не больно-то и хотелось" - стопроцентно нарваться на то, что Пеннивайз назло ему просто застегнется сейчас на все свои тридцать три крючка и петельки и гордо свалит: на свою ли "работу", или участвовать в казни на электрической лежанке очередного больного. А сам Билл останется тут, растрепанный, раскрасневшийся, и несчастный. Один. И с эрекцией. А кто там что говорил про текущих ебливых сучек, сладко напомнил Внутренний Голос, и лицо Билла полыхнуло как мексиканский пожар. В конце-то концов, подначивал Голос, кому нужен этот - тем более ненастоящий - клоун! Ты же не какой-то озабоченный с недотрахом, готовый раздвигать ноги в любой момент, чтобы тебя расстраивала вероятность риска остаться неудовлетворенным сейчас. Или ты именно для этого оказался здесь? - Это нечестно, - похоже, данная фраза сегодня была королевой его лексикона. - Мой мальчик чем-то огорчен? - заволновался Пеннивайз. - Что-то не так, что-то не понравилось? Наверное, вазелин просроченный. - Катись к чертовой матери, если хочешь, - сипло напутствовал Билл, отсаживаясь подальше и сдвигая колени. Распашонка неведомым образом еще держалась у него на шее, хотя и сбилась на сторону, он одернул ее, закрываясь от ехидного взгляда. - Какой же ты грубый, Билли. Ну, как бы чего я хочу, я всегда знаю, а чего хочешь ты? - Сигарету и убраться отсюда. - Уверен? - Нет. - Тогда попробуй еще раз. Чего ты хочешь, Билли? Билл прерывисто вздохнул, окинул взглядом высокую фигуру в смешном подобии средневекового платья... и без штанов. Мда, с пафосом резюмировал Внутренний Голос, а как оно было легко клеймить текущими сучками других. Да, Билли? - Ты... - Билл откашлялся, потому что горло пережало спазмом, неожиданно для самого себя засмеялся. Для Пеннивайза неожиданно тоже - грим мешал, скрывал истинное отношение, но Биллу казалось, что в янтарных глазах он видит нечто, что можно было бы принять за досаду, - ты ведь не ждешь, что я брошусь тебе на шею, зарыдаю, и признаюсь что все, чего я хочу - это быть с тобой и давать тебе целые сутки напролет во всех возможных позах и на любых горизонтальных или вертикальных поверхностях?! - Нет, Билли, - охотно подтвердил Пеннивайз, - я этого не жду. Билл опять упустил из виду, каким стремительным может быть его клоун: только что Пеннивайз сидел, тараща свои круглые гляделки и сложив лапки на оборках кукольного кафтанчика, а уже в следующую секунду он, метнувшись и сграбастав Билла теми самыми лапками, устраивал его на себе. От резкого и грубого проникновения Билл вскрикнул, замолотил кулаками по чужим плечам. - Тишшшшше же ты, черт кудлатый!! Он уперся ладонями, чтобы остановить болезненно быстрое насаживание на чужой член, испугавшись, что чертов рыжий псих сейчас просто порвет его как нехрен делать, а потом будет лупить свои желтоплошки и наивно спрашивать, а чо не так и почему у его мальчика такая смешная походка. От боли и напряжения тело сотрясала дрожь, и это еще надо было сказать спасибо пресловутому вазелину, хоть на чем-то в этой идиотской больнице не экономили потому что в сотрудниках гребаные извращенцы очевидно сплошь через одного но даже и с вазелином - у Билла просто круги перед глазами поплыли. Непродолжительных поглаживаний и мини-массажа телу было никак не достаточно, о чем оно и сообщало сейчас Биллу в самой простой и доступной как для объяснения так и для понимания форме, категорически протестуя против бесцеремонного вторжения в себя. - Мне больно, мать твою, если твоей целью было добиться, чтобы у меня все упало, то поздравляю, она достигнута. - Но, Билли, у тебя по-прежнему стоит, - укорил Пеннивайз. Билл обескураженно поглядел вниз, убеждаясь, что сказанное соответствует действительности. Записывать себя на исходе третьего десятка лет жизни в мазохисты он оказался психологически не готов, и внутренний логик тут же предложил приемлемый обоснуй. - Это просто организм парализовало от болевого шока. В каком состоянии все было, в том же и застыло от ужаса, - нашелся Билл, хотя сейчас, когда его мягко подхватили и держали на весу, давая привыкнуть, боль уже не казалась такой невыносимой и разрывающей внутренности. - Твоя боль всегда в одном месте, Билли... - Вот это верно! Когда я с тобой, боль у меня и правда всегда в одном месте, и... - ... и не в том, на которое ты думаешь. - Пеннивайз качнул бедрами вверх, продолжая удерживать Билла неподвижно на весу, толкнувшись в него на этот раз осторожно, несильно, но попав по нужной выпуклости внутри так хорошо, что Билла выгнуло в его руках. - Твоя боль - твой выбор, и обитает эта боль там же, где и все остальное. Она всегда только лишь в твоей голове, Билли. Продолжая свои неторопливые, размеренные и небольшие по амплитуде движения он понемногу опускал Билла на себя, прижимая его к себе все сильнее и сильнее, так, будто хотел втиснуть в себя, вплавить в себя, сделать одним целым с собой, и не встречал в этом никакого сопротивления - наоборот, Билл сам вцеплялся в него все крепче, приникал все ближе, морщился от давления и болезненного чувства заполненности, но терпел как неизбежное условие этой близости. Нужен, нужен, нужен, стучало на подкорке мозга, ты нужен мне, не хочу отдавать, не хочу отпускать и ни с кем не буду делить. И когда вот так, накрепко, Пеннивайз вжимал его в себя, казалось что и ему Билл нужен тоже. Так же - отчаянно и полностью. И кто из нас больший собственник, мелькнуло у Билла, кто кого хочет присвоить?! Мой клоун - это именно мой клоун, ни у кого нет на него столько прав, сколько закреплено за мной - всем сложившимся на сегодняшний день порядком вещей, всеми обстоятельствами и условиями. Но - теми же самыми обстоятельствами и условиями - разве не закреплено за ним равное взаимное право на меня? И разве тогда не справедливы его требования не прогонять, принять, признать? Это словно обретение себя, наконец-то - полное, совершенное. Обретение цельности. Собираешь две части одного воедино. Чем мы становимся, когда мы вот так вместе? И на какие две части распадаемся потом? Как много друг от друга мы получаем в итоге, и насколько это изменяет каждого из нас? Сколько его - в себе - каждый раз выношу я из этого соединения, и сколько от меня остается каждый раз в нем? Когда он в облике Грея, он ведет себя совсем как человек. Я думаю, что он здорово похож на Роумэна Годфри, но ведь Роумэн тоже во многом состоит из меня. Грей тревожит меня своей непонятностью, но что если он - просто еще один узор калейдоскопа, получившийся из набора все тех же стеклышек? Нас даже могли бы принять за близнецов когда-нибудь. Если он все это почерпнул от меня, что получил от него я? Тут определенно было над чем подумать, но из-за оттока крови от головы думалось сейчас не так чтобы очень. Вот помнится давеча, когда один юноша с презрением к тем, кто впадает в зависимость от объекта своего сексуального влечения толкал речь про отсутствие у него недотраха, лирично вступил Внутренний голос, но Билл от него отмахнулся. - Чего только нет в моей голове, - заплетающимся языком с трудом оформляя в слова свои мысли пожаловался он, - в ней и боль живет, и монстры живут... что вообще за бардак там, в моей голове. Что еще за общежитие для всех неприкаянных, думать я чем вообще должен, если у меня там просто склад ненужных вещей?! Он айкнул - Пеннивайз довольно резко дернул его на себя, вбиваясь глубже, до упора, одновременно чувствительно куснув остренькими зубками в скулу. . - А я, Билли?! Я же тоже в твоей голове, так ты, во всяком случае, утверждал?! И я тоже ненужная вещь, получается?! - сердитая монобровь требовательно уставилась на Билла, пухлая сочная нижняя губа обиженно оттопырилась, делая приоткрытый рот похожим на вишневый пирожок. - Я не... гребаные_фрикции Пеннивайз чуть сдвинулся под ним - буквально на полдюйма, но очередное его движение пошло под другим углом (мой личный разговорник теперь пополнится новым перлом, подумал Билл мрачно, выражением "как по вазелину", придется следить за собой, не то брякну где-нибудь в приличном обществе, и все будут дружно сочувствовать Алиде). На этот раз было легче и не так туго. Член проскользил по стенке до простаты, уперся головкой, Билл дернулся, вздрогнув, и поспешно стиснул челюсти, чтобы не издать ненароком какого-нибудь хныканья или еще чего похуже. И, скорее всего, опять покраснел, и наверное аж до корней волос, потому что кожа так нагрелась, словно он на солнцепеке лицо под лучи подставил. - Очаровательный, когда краснеешь, - ну, собственно, никто и не сомневался, да, - просто очаровательный, - Пеннивайз чмокнул Билла в губы, хохотнул, когда Билл потянулся за продолжением поцелуя, - такой забавный в своей искренности и открытости. Мне нравится, когда ты даешь себе свободу, отпускаешь, позволяя хотеть то, что тебе нужно, и получать то, что хочется. - Заткнись нахуй, пожалуйста, - хрипло попросил Билл, - тебя невыносимо слушать, просто невыносимо. - Конечно, Билли, - легко согласился Пеннивайз, - понимаю тебя. Меньше слов - больше дела. Теперь он совместил свое движение с рывком Билла на себя, входя дальше и глубже, но под тем же совершенно замечательно выбранным углом. И тело Билла бесхитростно и откровенно демонстрировало, как оно одобряет этот выбор. - Б л я д ь , - процедил Билл, после очередной своей попытки сделать "мостик" прямо в удерживающих его руках, и Пеннивайз зашелся хохотом. - И не рефлексируй по поводу нерационального использования твоей головы, - отсмеявшись, посоветовал он, - ты, скажем прямо, не фонтанирующий концептуальными идеями гений, и от того что ты не потратишь очередной день на интеллектуальную деятельность, мир ничего не потеряет. - А вдруг бы я.... - упрямо возразил Билл, но подавился словом, когда почувствовал ладонь, которая легко и показательно небрежно обхватила его член: пока еще некрепко, дразняще, пробегаясь пальцами по всей длине. - Вдруг бы я изобрел новую теорию относительности? - на пределе сил добил он фразу, к концу ее окончательно теряя смысловую нить. Одновременно с окончательной потерей контроля. - Новая теория относительности?! Ты старую-то хотя бы схематически помнишь? Билл не был уверен даже в том, к какой области относятся обе. И когда его начали поглаживать - от основания к головке - то быстрее, сжимая, то замедляя темп, он и вовсе перестал понимать, каким чертом его вынесло на какие-то теории. И конечно, рыжее чудище не могло молчать там, где промолчать бы точно следовало. - Мой мокренький котеночек, - замурлыкал Пеннивайз, размазывая по головке выступившие прозрачные капли вязкой смазки, - в этом ты тоже потрясающе искренний, Билли. Становишься со мной настоящей мокренькой кисонькой. Искренне текущей от... - Да заткнись же!! Билл закусил губу. Почему чертов клоун всегда возводит естественнейший и обыкновеннейший процесс выделения секрета в статус какого-то сакрального исключительного события, как будто это происходит у Билла только и строго с ним, а не каждый раз при возбуждении?! Неизбежнее предэякулята в половом акте ничего не существует, даже если это акт с самим собой, но несносное создание преподносит все так, словно это какая-то его особая заслуга. - Билли, да я же не возражаю, мне нравится, - проворковал Пеннивайз, сияя полными космических бесов глазами, продолжая растирать все выступающие из отверстия уретры аккуратные капельки по стволу, облегчая ладони идеальное скольжение, - я люблю мокроту и влагу, и твоя... - Убери руки, - процедил Билл, Пеннивайз выразительно поднял брови: - Билли, ты что, музейный экспонат? "Руками не трогать"? Тебя прямо вообще нигде нельзя коснуться?! Именно руками не трогать? Чем-то другим можно? Только руками нельзя, да, да? Я правильно понял? Или именно в конкретных местах нельзя? Или - о, вот оно!! - это кодовая фраза, и она должна означать что-то вроде "а теперь быстрее", или "сильнее". Или это все-таки про руки?! Билл помотал головой, потом кивнул, "ясна" сказал Пеннивайз, сардонически ухмыляясь, но руку убрал, впрочем, тут же устроил ее у Билла на заднице, фактически полностью удерживая его вес на ладонях - подхватив под ягодицы, приподнимая и опуская, а Билл терялся, пытаясь определить, чего в этих действиях больше - реальной заботы, или стремления контролировать и управлять, лишив возможности проявления инициативы. Голову вело так, как будто Билл на голодный желудок накатил пару пинт, причем не пива, отпусти его Пеннивайз сейчас - и Билл бы на нем не удержался. В стремлении обрести равновесие он вцепился в визуально увеличенные костюмом плечи к слову насчет равновесия был какой-то разговор недавно Руки, сжимающие собственнически (Билл ни за что бы не признался что проявления подобного собственнического отношения ему откровенно нравятся: он не знал чем это было на самом деле, но это можно было трактовать как осознание ценности и желание обладать этой ценностью лишь самому), стискивающие до синяков, до онемения, ускорились в движениях, подгоняя и подгоняя их общий темп. Билл лишь старался удержаться от совсем уж откровенно блядского аханья и стонов - не то чтобы его это сильно смущало, но он знал, что его дорогой Пенни обязательно запомнит это и с энтузиазмом будет потом напоминать. Причем в самые неудобные и несвоевременные моменты, например, когда Биллу захочется в очередной раз поморализаторствовать. Впрочем, у Пеннивайза на мысленные Билловы страхи и опасения как радар внутренний был настроен, он вмиг уловил, что Билл натурально кусает губы, изо всех сил стараясь оставаться тихим, и тут же усердно принялся уговаривать его не зажиматься. - Я никогда в жизни не был разжат сильнее, чем сейчас, - выдохнул Билл еле слышно, склоняясь к нему, - неужели ты не чувствуешь?.. - Ну же, Билли, - умильно замурлыкал Пеннивайз, подаваясь навстречу, и по-кошачьи тыкаясь холодным гладким кончиком носа в лицо Билла, - не будь таким молчаливым! У Билла решительно не придумывалось ничего вразумительного, что он мог бы изречь, дабы перестать считаться молчаливым, но вместе с тем все еще продолжать считаться хотя бы относительно приличным, раздосадованно он дернул за дурацкий оранжевый помпон, наконец выдав что-то вроде "почему никогда не снимаешь". - Что именно, Билли? - даже сейчас обрадовался возможности прицепиться к словам его неуемный клоун. - Помпоны, или?... - Или. - Биллу казалось, что у него искры из глаз летят. Или это были искры из глаз Пеннивайза. Их обоих. Или это Мертвые Огни кружили свою сальсу вокруг них. Возвращая себе свою автономию Билл ненавязчиво соскочил с диктуемого ему темпа, соскочил с поддерживающих его рук (которые, впрочем, тут же нашли себе другое занятие), продолжил скользящие движения вверх-вниз самостоятельно, за счет собственных мускулов. Движения ласкающей его руки становились быстрее, незаметно подлаживаясь под его учащающееся дыхание, вжимаясь телом в тело Пеннивайза, Билл потерся о леденцово яркий кончик носа своим носом, исполняя поцелуй эскимосов. Потерся, прижался, пачкая лицо гримом. Отпечаток краски на лице, болезненная натянутость в нижнепоясничной области на протяжении ближайших нескольких дней - как послед соития. Что еще оно оставит в нем, помимо выступившей на месте покусов крови, выплеснувшейся спермы, пота, смазки и слюны? Что-то, что заметить будет несколько труднее, чем размазанную по телу и лицу помаду. Краску, которой рисовали ему рот на съемках Билл вспоминал с содроганием: она оставляла следы на зубах, впитывалась в десны, затекала в защечные карманы. Помада Пеннивайза была другой. Она словно была замешана на густом вишневом сиропе и крови, отдавала отчетливым металлическим привкусом и липла так, будто в ее основе и правда был сахар. Ухватив Пеннивайза за подбородок, пристроив вторую ладонь на щеку, удерживая его лицо и не позволяя отодвинуться, Билл прижался к влажным губам, провел по ним языком, слизывая помаду, слизывая чуть горчащий вкус крови, чувствуя, как собственные губы обжигает острой болью - Пеннивайз тоже пробовал его на вкус, как всегда, используя при этом зубы. - Не кусайся, - шепнул Билл, естественно, услышав в ответ уверенное: - Тебе это нравится, Билли. - Нет, мне больно, - Билл ощущал стекающую по подбородку струйку крови. Точнее, смеси слюны и крови. Еще точнее: слюны, крови, и вишневой помады. - Все правильно, тебе нравится, когда больно. - Нет. - Да. От боли у тебя стоит в два раза крепче. - Нет. Это стандартная для меня степень крепости. К боли это не имеет отношения. Это не благодаря ей, а вопреки. - Хвастать нехорошо, - упрекнул Пеннивайз, и Билл невольно рассмеялся. - Бип-бип, Пенни, - выдохнул он, так невозможно близко видя... голубые глаза Боба Грея?!.. а у меня надо полагать глаза сейчас оранжево-желтые так что же мы оставляем друг в друге и кто из нас кем становится когда мы снова разделяемся из нашего общего целого на составляющие части Билл напугался бы от этой мысли, если бы успел додумать ее до конца, но как сошедшей с гор лавиной или как Литуей это самая гигантская из всех волн цунами какая формулировка тебе больше по сердцу хотя при чем здесь сердце его накрыло оргазмом раньше, начисто лишая способности к каким-либо логическим построениям - и он почему-то был очень благодарен за это. Кончая, он ощутил горячую пульсацию внутри себя - чертов клоун, которому тридцать три раза говорено "когда ты спускаешь в меня из меня потом рекой течет", конечно же сделал все назло. И, абсолютно счастливый этим, тут же что-то сыто замурлыкал Биллу на ухо. И Билл снова был благодарен за то, что не в состоянии сейчас понимать те - несомненно - пошлости, что на него в эту минуту изливались. Он точно мог прожить без знания того, какой он потрясающе узкий, тесный, шелковистый внутри или мокрый, а Пеннивайз почему-то всегда считал необходимым делиться с ним этими вещами во всех подробностях. Не все в одни ворота троллить, напомнил себе Билл, и шепнул в ответ, обвив обеими руками шею под намокшими завитками рыжих волос: - Их девять, вообще-то. И умиротворенно устроился щекой на жесткой шершавой ткани плеча, чувствуя, что глаза неуклонно начинают слипаться. Пеннивайз только что не закаменел. - Девять... месяцев вынашивания плода, Билли? - дрогнувшим голосом почти робко уточнил он. - А при чем... - Да при чем тут плод! И оставь ты в покое свои мысли о потомстве, мы это обсуждали, я не готов становиться отцом неизвестно чему, и уж точно не собираюсь вынашивать что-то там. - Мммм... а Алида не согласится выносить? У земных женщин хорошо получается вынашивать чужое потомство. Правда, при этом они не понимают, что оно чужое и вполне чистосердечно принимают его за свое. А когда понимают, что это не так, уже слишком поздно. Алида ведь добрая женщина? Может быть, она помогла бы двум любящим сердцам дать жизнь объединенным генам? Билл содрогнулся, даже и не собираясь покупаться на любящие сердца. Два. - Не думаю, что у меня получилось бы объяснить ей это. Но я вообще не про сроки беременности говорил. Девять человеческих чувств, Пенни. Девять их, не пять. Так что я все-таки шире по диапазону, чем табуретка. - он повозился, надеясь выбрать максимально комфортную для себя позу, но тут же понял, что о каком-либо комфорте придется на несколько дней забыть. - Ты что, Билли, спать собрался? - Мне просто нужно пару минут полежать с закрытыми глазами, - неразборчиво пробормотал Билл, переворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди, движение тут же отдалось болью пониже спины, он скривился, тихо, но витиевато выругался, привычно поминая чертей в разных вариациях. - Чего тебе опять не так? - фыркнул Пеннивайз, устраиваясь за его спиной, пощекотал затылок, с аппетитом легонько куснул в плечо, потом в шею. - Да вообще все. Я вообще не так хотел. И вообще не этого. Пеннивайз захохотал. - Ну, Билли!! - сквозь смех пробулькал он. - У тебя стыд вообще есть?! - Нету, нету у меня стыда, - уже совсем сонно огрызнулся Билл, - кончился прямо на мне когда я за ним в очереди на раздачу стоял. Додавали другим, что нашлось. - Оно и видно. Сон и правда сморил его буквально на несколько минут - просто небольшой брейк, который потребовался организму для восстановления сил, и просыпаясь Биллу показалось что вот он только-только смежил веки. Но небольшой передышки хватило, чтобы вернулась способность связно мыслить. - Пенни, мне надо выбираться отсюда, - сообщил он, не открывая глаз. - С этим будут проблемы. От незнакомого голоса Билл резко сел на своей неудобной жесткой лежанке, в момент просыпаясь окончательно и стряхивая с себя томную хмарь. Быстро огляделся: Пеннивайза нигде видно не было. ...Ей было, похоже, лет пятнадцать, хотя взгляд был предельно не детский - пристальный и следящий, как у зверя в клетке, серая больничная униформа болталась на худой фигуре, как на вешалке, светлые волосы забраны в конский хвост. Билл невольно подтянул повыше простыню, которой был накрыт, и задался вопросом, как он сейчас смотрится со стороны - наверняка перемазанный во всех местах помадой, слюнями, спермой, и слизью, или хрен знает чем еще. - Ты как сюда вошла? - прошелестел Билл, пытаясь непринужденно и не привлекая внимания к своим действиям вытереться краем простыни. - Ключом открыла. - Я... - Билл снова огляделся. - Я тут один был, когда ты вошла? - Не знаю, - она пожала плечами в ответ на его приподнявшиеся брови и пояснила не особо поясняюще: - Ну я когда вошла кроме тебя никого здесь не видела. Но это же еще не значит что тут и правда никого не было. Ведь я не могу видеть твоих невидимых друзей. Она пациентка психушки, не забывай это. То, что она не ходит с пололовинкой чайника на голове, повторяя при этом "я хомячок, я хомячок" еще не делает ее нормальной. Просто учти это. - Тут есть какая-нибудь раковина или кран?! - не выдержал Билл, ерзая на месте и душевно терзаясь непотребностью своего внешнего вида. - Конечно, - она указала за ширму, - обязательно есть санузел, если сеанс терапии проводится без модификации, то от судорог у больных часто происходит недержание стула и мочи. Билл покосился на оборудование. - Эта штука еще и с модификациями делается?! Что, попеременно с обливанием ледяной водой?! Она помотала головой: - От сильных конвульсий у пациентов случаются переломы и травмы позвоночника, вывихи, поэтому если больной дает добровольное согласие на подобную терапию, ее проводят с предварительным применением препаратов. Обезболивающих, расслабляющих мышцы. Это снижает риск травм и уменьшает неприятные ощущения. - Добровольная терапия? А бывает еще и принудительная? - Только если больной ведет себя как буйный или опасный, - кротко произнесла она, - когда они боятся что он повредит другим, или себе. Ну, таковым, судя по всему, тут в любое время могли объявить любого пациента. Накатай в истории болезни, что Джон Смит с самого утра бьется головой о стенку, и о нее же пытался побить голову санитара - и развлекайся. Билл свесил ноги с лежанки, уже почти встал с нее, но резко вспомнил про нынешний минимализм своего одеяния и чуть сквозь этаж не провалился. Замотавшись в простыню, как древнеримский патриций в тогу - все под тем же немигающим, как будто холодно оценивающим его взглядом (и это было непривычно, Билл не помнил, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь из девушек так на него смотрел), он сполз на пол, испытывая желание поскорее добраться до крана и воды. - Ты кто? - спросил он попутно, и едва не сел где стоял, услышав в ответ: - Пенни, - она слегка попятилась, когда он сделал выразительное лицо совы, и добавила: - Пенелопа. Родители любили греческие мифы. Вроде бы это означает "хитрая ткачиха".