Серо-голубые

Тишина. Почти. С крана мерно капает вода, разбиваясь о раковину, за окном слышен вой ветра и тихое шуршание жухлой листвы, за стеной — говор завуча и громкий гогот опоздавших, что бегали «за угол». Фил понимает, что тишина — относительна. Он никогда не думал, что поймёт нечто подобное, — фундаментальное и вечное, — в такой паршивой ситуации. Относительно кабинета истории — слишком уж много звуков и голосов. Относительно их троих — слишком уж мало. А напряжение, что повисло между ними, можно уже спокойно на кубики резать этим дурацким раскалённым ножом. Мирон, сконфуженный столь неловкой ситуацией, нервно бегает глазами по полу, не решаясь поднять взгляд и посмотреть на парочку застуканных и раскрасневшихся парней. Илья до сих пор рвано, судорожно и порывисто дышит, пытаясь выдрать дрожащие руки из лап Фила, а сам блондин жмурится смущённо и ещё крепче сжимает пальцы на тонких кистях. Видно — пытается понять и осмыслить, что только что произошло и что происходит сейчас. Пытается взять контроль под контроль, как бы это странно не звучало. Немного прокашлявшись, таки пытается начать оправдываться:  — Эмм… В общем…  — Отпусти меня!.. Но его резко перебивает загнанный и сиплый голос рыжего. Блондин, цыкнув едва слышно, поворачивает голову и, не ожидавши, хмурится, ведь Илья перед ним впервые такой… Такой. Злобно прищуренные и покрасневшие глаза, закушенная губа и полный смущения и беспорядочной паники взгляд. Рыжий непривычно растерян, что не может не радовать. Он пытается вырываться, слабо трепыхаясь в руках Фила, при этом стараясь не особо ёрзать нижней частью тела, что, в общем-то, смотрится весьма жалко. Филлип, наблюдая за этим, почти забывает о том, что на них смотрят. Почти.  — Мир, слушай. Внезапно и слишком уж серьёзно произносит блондин, отчего патлатый непроизвольно вздрагивает, тут же отрывая взгляд от пола и всматриваясь в жёсткий, заворожённый профиль.  — Н-ну? Чуть подозрительно.  — Надо перетереть. Уверенно. Фил говорит это так чётко, что у Мира от старых плохих привычек начинают чесаться шрамированные костяшки пальцев. Рыжий пищит и сипит, едва не перекрикивая их обоих:  — Отцепись, ты от меня! Мир сглатывает, пытаясь игнорировать подкипающую злость. Только этого тут ему не хватало. Уточняет, скорее для приличия:  — О чём же?  — То, что только-что…  — Отпусти! —… Произошло…  — Фил! Пусти меня! —… Это…  — Пусти!  — ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ УЖЕ!!! Рычит. Натурально. Сжимая пальцы до хруста чужих костей и сучьего скулежа напротив. Рыжий трясётся, зубы сжал до скрипа и скалит защитно, пока из глаз чуть ли не градом слёзы катятся. А Фил уже вновь готов размозжить ему голову и разодрать смазливое личико, лишь бы заткнулся и не перебивал. Мирон будто просыпается. Прикусив губу, показательно-осторожно подходит к парочке и, положив руку блондину на плечо, легонько, но настойчиво, давит. Отстраняет. Фил недоумённо распахивает глаза и быстро-быстро моргает, всё ещё злостно хмуря острые брови, но подчиняется, отступает и даже отпускает руки рыжего, не забыв выдрать из тощих холодных пальцев камеру. Муромова, в свою очередь, колотит, как в горячке; он тут же сгибается в полтора раза, принимаясь потирать тёмные следы на запястьях. Синяки точно останутся. Сочные. Лиловые. Представив их, Фил на миг задрожал в предвкушении. Всего лишь на миг.  — Мы поговорим. Но, сначала, надо его успокоить. И вряд-ли сейчас это сможешь сделать ты. Мирон говорит это холодно и неприлично спокойно. Для того, кто от силы минуту назад видел этакое непотребство, - похвальная выдержка. И это спокойствие маньяка-хирурга почему-то выводит Фила из себя. Но он сдерживается. Громко втягивает носом горячий воздух, выдыхает его же сквозь зубы медленно и шумно, морща нос; тряхнув головой, резко разворачивается и выходит наружу, с размаху хлопая дверью в мужской туалет. Патлатый тут же будто сдувается, опуская доселе напряжённые плечи, сдавленно выстанывает нечленораздельное «бля-я-я» и, чуть помешкав, поворачивается лицом к рыжему. Мир, блять, не умеет успокаивать людей. Поддержать - может, защитить - может, но вот успокоить - нет. Неа. Вообще никак. А рыжего трясёт. И слёзы у него не останавливаются. И вообще жуть. Мир матерится тихо, берёт свои яйца в кулак и крепко обхватывает руками чужие костлявые плечи. Илья вздрагивает, вскидывает руки, уже хочет отмахнуться, вырваться, в панике поднимая взгляд на лохматого новобранца, но передумывает. Просто застывает, не в силах шевельнуться - лишь грудная клетка всё ещё ходит ходуном и сотрясается от рваных хрипов. Мирон смотрит. Не злобно. Не с укором. Не с жалостью. Немного неуверенно, но прямо. И взглядом этим говорит, мол: «Мы трое по-уши в дерьме, приятель.»  — Пусти меня. Вырывается тихо и сипло, сорванно - слишком сухая глотка, слишком забит нос. Плечи рыжего всё ещё крупно подрагивают под тонкими костистыми пальцами.  — Нет. Иначе ты куда-нибудь сбежишь и натворишь глупостей. А нам этого не надо. Верно? В ответ молчание. Муромов лишь опускает голову и мелко, душно кивает, спустя несколько долгих секунд.  — Отлично. В общем. Думаю, мы с тобой сможем договориться. Я никому не скажу, что видел ваши любовные дрязги, а ты промолчишь про…  — Чего? Какие?.. Что?.. Илья, растерянно уставившись на патлатого, лопочет что-то хриплым голосом, пытаясь привести в порядок мысли и заплетающийся язык.  — Оу, да ты совсем не в адеквате, походу. Хотя, сейчас о другом. Ты не скажешь, что я курил, лады? Иначе мне влетит не только от директора, но и от брата, а он…  — А? И осоловело хлопает янтарными глазками. Мирон застывает на секунду, будто прогружается, обрабатывая какую-то информацию, и, улыбнувшись уголком рта и нервно хихикнув, несильно хлопает парня ладонями по предплечьям.  — Это я курил, а не Фил. Ты же, вроде, должен был почувствовать, пока вы… Ладно, неважно. Сам спалился. Сам виноват. Сорян. Я молчу про вас, ты молчишь про меня. Копишь? Минутная заминка. Илья всё ещё смотрит на него, как на восьмое чудо света, но всё же кивает. Очень, очень тормознуто.  — Вот и отлично. А сейчас тебе лучше по-быстрому разобраться с эм… Проблемкой. И рыжий, расцветая, аки маки в начале июля, резко опускает руки вниз и закрывает ладошками пах. Мирон тут же убирает свои руки с чужих, отходит к двери в коридор, напоследок бегло оглядывается, чтобы увидеть, как рыжик нервно забегает в крайнюю кабинку, запираясь там на замок, и, наконец, выходит наружу. За дверью, сложив руки на груди, подпирая собой стенку, стоит Фил, суровым взглядом явно пытаясь скастовать какое-нибудь проклятье. Мирон, аккуратно прикрыв дверку, чтобы, не дай Боже вызвать тайфун, в виде отборного грубого мата в свой адрес, ласково, почти по-детски заводит беседу:  — Уже успокоился? И осекается, чуя, что ляпнул что-то не то, на автомате нервно проводя по сухим губам языком. Фил отмирает, раздражённо фыркает и, моргнув, переводит атомный взгляд со стены прямиком на Мирона.  — Тебе ответить честно или вежливо? Его губы слегка искревляются в изломанной усмешке, отчего патлатому снова становится немного не по себе. Но на подначку он отвечает:  — Вежливо? Фил хмыкает, водит своими глазами по закрытому чёлкой лицу.  — Не совсем. Ещё хочется что-нибудь сломать. Или кого-нибудь. Мдэ, влип так влип. Если они тут устроят сейчас драку, брат точно будет разочарован. Мир закусывает внутреннюю сторону губы. Нет. Не сегодня. Не в первый день в новой школе. Его и так взяли с горем пополам, после того инцедента. Надо подрубить все способности дипломата и любой ценой избежать рукоприкладства. Сглатывает, спрашивая первое, что приходит на ум:  — А если бы я попросил ответить честно?  — Я бы тебя послал далеко и надолго. Резко, отрывисто. Грозно. Фил вновь фыркает и отворачивается - теперь его лица не видно даже в профиль.  — Я… Мы с рыжим договорились. Ну, или что-то вроде того. Мирон начинает осторожно, заходя издалека, но это не помогает: Фил вздёргивается, желваки натягивают кожу, а улыбка больше смахивает на что-то животное, нечеловеческое:  — Да неужели? Голос звучит саркастично и агрессивно, даром, что тихо. Камера в руках Фила жалостливо трещит от натиска неродных грубых пальцев.  — Да. Он не скажет, что я курил в пределах школы, я не скажу, чем вы тут, блин… Занимались. Явно смутившись под конец фразы. Мир, блять, ненавидит дипломатию. Он чувствует себя сконфуженным. Ему это пиздец, как не нравится. Фил, косо взглянув на новобранца, бурчит что-то не особо внятное себе под нос. Замирает секунд на пять, будто что-то решая, тут же слабо кивает своим мыслям. Оттолкнувшись локтём от стенки, он вышагивает вперёд и, вмяв кулак в стену рядом с головой не ожидавшего подобного выпада Мирона, наклоняется близко-близко к его правому уху.  — Ну, тогда и для меня должно быть условие, не так ли? Тихо. Его тон настораживает. Слишком уж бархатный для человека в гневе. Мир сглатывает шумно, стараясь как можно дальше отодвинуться от блондина, ибо ему не особо приятна подобная близость с кем-то мало-знакомым, однако тот не спешит его отпускать. Наоборот, наклоняется ещё ниже, зажимая патлатого у самой двери. Мирон бесится и, цыкнув, резко поворачивает голову, впериваясь своими глазами прямиком в глаза Фила. Прямо. Нагло. Жёстко. Уверенно и недовольно. Даже с вызовом. «Серо-голубые,» — думает Фил. Не к месту, но всё же.  — Должен будешь. Срывается с тонких губ. Патлатый бьёт по чужой руке и выворачивается, в припрыжку отправляясь к кабинету истории. Опоздал. В первый же день. От учителя явно влетит. Но это ничего. Ведь, можно сказать, что на их шеях свились особые петли. Их небольшой секрет.