Серо-голубые

Проебался, думает Фил. Господи, он так проебался. Фил уже второй час, как гоночная на корте, нарезает по дому круги, метаясь то от ванной к коридору и входной двери, то от зеркала в комнате к чёртовому телефону рыжего на диване в гостиной. Он изгрыз все губы, а нервы растратил лет на десять вперёд. Фил думает, блять. Это ж надо, а. Как идиот. Как имбицил. Как последний мудак. Довёл рыжего. Просто перешёл грань. Как дорогу. В неположенном месте. Блять. Блять. Фил понимает, что не знает номера рыжего. Понимает, что не знает адреса. Понимает, что пиздец. Приплыли, приехали. Это край. Фил понимает, что не знает, как всё это исправить. *** Нет. Его нет. Фил в домике. Вне зоны доступа, оставьте своё сообщение после того, как он перестанет утробно стонать. Фил не спал. Все выходные. Ни разу не сомкнул глаз за два дня дольше, чем на десять минут. Фил нервный, дёрганый, злой какой-то, как когда его разум захватила та алчная шкатулка. Рычит, скулит, кричит и ноет. Его эмоциональное состояние скачет, как у биполярника. А всё из-за того, что рыжий не пришёл. Пай-мальчик, который никогда даже допы не прогуливал. Просто взял. И не пришёл. Фила потряхивает. Он готов Убить кого-нибудь прямо сейчас. Лучше всего — себя. Всем сразу минус одна огромная блондинистая проблема.  — Слыш, Голум, ты чего? Где кольцо посеял? Мир. Его сейчас пиздец вот не хватало. Жуёт яблоко, параллельно закидывая руку на плечо нервному, скривившемуся блондину. Его глаза сверкают слишком уж лукаво из-под длинной белёсой чёлки.  — Неужто так сильно заездил свою прелесть на выходных, что она даже в школу прийти не смогла? И ступор. Вик роняет чипсину, Кира распахивает глаза, приостановив истязания Арта, а последний и вовсе-таки и валится на пол, тут же подскакивая и, с неподдельным ахуеванием, сверлит Фила своими зенками. Фил дёргается, шипит, как вампир под солнцем, хватает Мира за лиловую жилетку и тащит вон.  — Не знаю, о чём ты пиздишь, пиздёныш, но пойдём-ка выйдем. И они выходят. Мир всё ещё грызёт своё сраное яблоко. Фил всё ещё хочет самоубиться. Оба сверлят друг друга непонятными взглядами. Фил срывается первым. Кабе-дон в исполнении русского старшеклассника в студии. Ждём сраных аплодисментов.  — Патлатый, какого хера? Ты обещал не распространяться про нас с рыжим.  — Да ну? Разве тебе? Да и я вроде не упоминал имён и других намёков не делал. Жмёт плечами, прикрыв глаза. Глотает. Снова кусает. Снова жуёт. Вокруг какие-то возгласы, визги. Люди. Много людей.  — Мир, я предупреждал. Фил наклоняется ближе. Мир замирает. Жевать перестаёт. Глаза с блюдца делает. Непроизвольно рассматривает нависшее грозное лицо. Хотя, грозное — слишком громко сказано. Фил усталый. Глаза его тусклые, серые. Под ними — мешки. Почти синие. Сам бледный, а брови в таком жесте изломлены, что его даже жалко как-то. И голос сиплый. Больной. Но не как во время болезни, по-другому больной. Фил кривит треснутые, искусанные губы в ухмылке, поддевает чужой острый подбородок средним пальцем и легонько касается губами кончика вздёрнутого носа. Секунда. Две. Мир вскидывается, сглатывает кусок яблока, давится, пока все девчонки вокруг свистят-визжат-попискивают. Фил похлопывает его по спине, прицыкивая под нос, наклоняется к уху потерпевшего и шепчет нечеловеческим голосом:  — Будь добр, не нарывайся. И так понял, что ты у нас гомофоб. Мир подрывается с места и тикает обратно в класс. Фил выдыхает рвано, звенит звонок. Фил заебался. Совсем чуть-чуть. *** Высотка. Почему-то Мир так и думал. Ладно, не сильно страшно, если учесть мои исключительные разговорные навыки — размышляет, пока подходит к будке. Консьержка не кажется таким уж непроходимым этапом. Плюс, Мирон Валентинович весьма красноречив, особенно с пачкой овсяного печенья под рукой. Женщина мило улыбается почти беззубым ртом, говорит, какой Мирон хороший мальчик, спрашивает, зачем и к кому пришёл. Узнав, что к Илюхе, как Мир его случайно обозвал, удивляется. Говорит — у Илюшеньки-то друзей она никогда не видела. Говорит, мол, рада, что он не якшается со всякими противными типами. Говорит номер квартиры, этаж и что Илюшенька сегодня из дома не выходил. Мир говорит в ответ спасибо, ворует три печеньки из раскрытой пачки и скачет к лифту. Думает, вряд-ли бы пошёл к рыжему, даже под предлогом смертной казни. Не потому, что рыжий ему неприятен, не подумайте. Просто Мир очень собственник. Никого не впускает на свою территорию и на чужие заходить не особо любит. Щёлкает дверь лифта, Патлатый выскальзывает из него, проходит к нужной квартире, трезвонит раз пять, отстукивает незамысловатый ритм и ждёт. За дверью — шаги, топот, грохот, ругань, тихое удивление. Мир посмеивается, отходя чуть назад перед тем, как дверь распахивается. На пороге — рыжий, закутавшийся в одеяло, в одном тапке и в пижамных штанах. Смотрит растерянно. Нихера не понимает — по взгляду видно. Мир показывает стопку распечаток, игриво посвистывает, глядя на забинтованное обнаженное тельце, отчего рыжий люто смущается. Говорит:  — Впускай на чай, страдалец. Твой спаситель принёс тебе конспекты. ***  — В смысле? Мир в шоке. И звучит это пафосно. Мир сидит на кухне, в квартире рыжего, цедит зелёный чай вприкуску с крекерами и готов кинуться утешать бедолажку прямо сейчас. Рыжий худой, бледный и дёрганый, похлеще Фила с утра. У рыжего синяков и царапин больше, чем у Лёхи, гопника с района. И, по словам рыжего, всё это он заработал от Фила. Ещё в пятницу. Мир в шоке от такой информации.  — Ну, в общем… Как бы… У меня просьба. Ты не мог бы, ну… У Фила мой сотовый забрать. Пожалуйста? Рыжий мнётся, теребит края мятой серой майки, которую нацепил на себя почти сразу. Опускает глаза и упорно поджимает в кровь изодранные губы. Рыжий вкратце обрисовал ситуацию, но самого сочного решил не упускать. Стыд его сейчас заливает с головой и уши чуть ли не дымятся — настолько ярко-красные. У Мирона дёргается бровь, а зубы непроизвольно сцепляются крепче нужного. Он осторожно ставит чашку обратно на стол, чтобы не разбить. Втягивает носом прохладный воздух, выдыхает его же, уже раскалённый, сквозь зубы и цедит, сжимая руки в кулаки до хруста:  — Заберу. Вот только проблемы это не решит, не думаешь? Этот мудак снова начнёт к тебе лезть и это может закончиться в разы хуже, понимаешь? Надо хоть какие-то меры предпринять.  — Н-не!.. Всё… Всё будет в порядке. Надеюсь, он поймёт, что совершил ошибку и всё снова встанет на свои места. Уверен, он не дурак и сможет образумиться довольно скоро…  — Не понял. И тишина. Рыжий вздрагивает, запинается, перестаёт говорить, поднимая золотые глаза прямо на Мирона и его тут же коробит так, что становится не по себе. Мир смотрит прямо. По-злому. Его серо-голубые глаза сквозь душу (хотя, у рыжих её и нет) — выстрелом. И при этом настолько пронзительно, что холодным потом прошибает. У рыжего внутри холодеет. Корочкой покрывается. Инеем. И хрустит ломко, как первый снег, когда он пытается сделать хотя бы один вдох.  — Неужели, сам этого хочешь? Да ты мазохист, Илюша. Мир усмехается, вздёргивая брови, щурит паскудистые глаза, встряхивая выбеленными волосами. Илья завис. Секунда. Две. Слишком долго до него доходит смысл сказанных только что слов. И слишком резко настигает осознание. Как обухом по голове. Как с разбегу в стену. Муромов подскакивает, ударившись коленями о столешницу, сверкает алыми щеками и горит от возмущения. Хочет сказать, мол, нет. Мол, чушь. Мол, не так это. Но не может. Лишь забавно пародирует рыбку, немо открывая и закрывая истерзанный рот.  — Я н-не… Всё не так…  — Ладно, успокойся. Я тебя выслушал, конспекты доставил и телефон твой у этого полоумного тоже заберу. Теперь моя очередь, рыжий. Верни кофту. Я пиздец как хочу сейчас сигарцу одну выкурить.  — Так это!.. гх… Илья порывается вклиниться руками в чужую грудь, как осекается. Сгибается, поджав колени, опускается на пол. Остервенело хватается за забинтованный бок. Мир щурится, хмуря брови, наклоняется к Илье, отрывая худые руки от раны. Беспардонно задирает майку и заглядывает под криво намотанные бинты, подмечая крупную гематому. Фил ещё и рукоприкладством занимался? — проносится у патлатого в голове. Однако, рыжий тут же дёргается из несильной хватки и отползает метра на два, в угол, там же сжимаясь в комок.  — Это тоже он? Рыжий молчит. Сидит, уткнувшись носом в колени. Подрагивает. Мир вздыхает как-то угрюмо, переводит обеспокоенный взгляд то на лицо Муромова, то на его же пробитую бочину. Вздрагивает, когда слышит вязкий, сыпучий голос.  — Нет. Это за сигареты. И за остальное. Рыжий грустно усмехается, потирая повязку на шее. Мирон тут же рвано выдыхает и резко поднимается с места.  — Ты чего?  — Где аптечка? Из тебя просто отвратный хиллер, братиш. Рыжий смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит. Задушенно. Зашуганно. Сглатывает боль, пока поднимается. Благодарно кивает.  — Пойдём. В комнате всё есть. Мир лишь чешет затылок, печально смотря на дверь. Покурить ему удастся ещё не скоро. *** В Фила сегодня прилетело бумажек пять. Или семь. Он не считал. Но в каждой было написано либо что-то ободряющее, либо был задан вопрос, мол, что вообще случилось. После выходки Мира, на Черных остальная братия смотрела косовато, однако это не помешало ребятам беспокоиться о состоянии вечно-находящего-неприятности друга. Фил лишь хмыкал себе под нос. И сейчас периодически хмыкает — ребята смс-ят со скоростью света в общий чат. Фил случайно забил на друзей в выходные. Слишком нервничал. Слишком много думал не о том. Благо, тогда больших миссий нет и не было, да и Кира с Артом хотели сегодня пройти пару данджей. Не хотелось бы мешать этой парочке. Особенно, вспыльчивому в последнее время, Арту. Арт, да?.. А Фил ведь так и не вбросил свой козырь. Правда, теперь он уже слишком сильно сомневается, стоит ли ему вообще к рыжему подходить со всем этим. Может, стоит прекратить игру? Да, стоит. Фил думает, хватит. Это было весело вначале и даже весьма возбуждающе, но безумно страшно в конце. Да и сейчас… Ничего, в общем-то, и не поменялось. Фил понимает, что не сможет успокоиться, пока не поговорит с рыжим. Нет, даже не так. Фил не успокоится, пока хотя бы его не увидит.