Серо-голубые

Илья немножко в ахуе от своей смелости. За двадцать минут доскокав до дома, за пятнадцать — сделав чай и проверив телефон на наличие повреждений, сейчас мирно сидит в одних домашних штанах и майке на своей кровати и тупо пялится в одну ничем не примечательную точку перед собой. Тянет руку к тумбочке, подхватывает под бок любимую кружку, сюрпает остывающий чаёк и думает. В основном — о Филиппе Черных. В основном — о нём. Илья уже успел просмотреть запись, на которой они с Филом самозабвенно сосутся; успел пару (сотен) раз прокрутить воспоминания об их совместной немного насильственной дрочке в подсобке; успел раз пятьдесят разочароваться в себе (при этом сидя с непроницаемым лицом). Илья успел немного поехать кукухой — так он это назвал, ибо целовать парня, который почти в открытую насмехался и издевался над тобой довольно длительный период времени немного… Немного тупо и походит на стокгольмский синдром. Только в более мягкой форме. «Либо же, — думает рыжий, — я просто мазохист. Хотя, хрен знает, что хуже…» Илюша вздыхает тяжело, ставит кружку обратно и откидывается на кровать полностью. Такая лютая кутерьма в башке заставляет пересматривать своё поведение в обществе на протяжении последних двух-трёх учебных лет, и рыжий постепенно осознаёт, что натурального в нём маловато будет, разве что цвет кожи, глаз и волос. Илья смотрит в потолок долго, пока глаза не начинают слезиться от яркого света встроенных ламп. Смотрит, смотрит, смаргивает солёную плёнку пару раз, до мутных разводов под веками, закрывает глаза с концами, жмурясь и грубо стискивая в тонких пальцах переносицу. Илья помнит свои сомнения в прошлом. Помнит, что помимо девочек с параллели, засматривался и на, так сказать, «сослуживцев» мужского пола. Помнит, как неуютно ему было, когда он заметил, что начал залипать ещё и на Арта и его неизменную компашку. Для Ильи это было едва ли не концом света — те, кого он пытался ненавидеть, ему, сука, нравились. В плане дружбы, конечно. К примеру: к Кире, почему-то, он всегда немного тяготел. Его тянет к этой хулиганке даже сейчас, причём на каком-то подсознательном уровне (даже не смотря на то, что нередко рыжий отхватывал и продолжает отхватывать от неё по щам и под рёбра). Кира кажется властной и это по-своему подкупает. Её братец, как обозначил для себя сам Илья, был не совсем тем типом людей, с которым рыжему нравилось общаться — робкий, что не говори, а совсем не похож на сестру; скромный парнишка с честными глазами и широкой душой. Слишком хороший. Слишком. (Муромов не признается, но иногда ему совестно за собственную сучью натуру и желание использовать такого добрячка в своих целях). К Арту, как к некому главарю, он всегда испытывал подобие уважения. У него была своя харизма, вспыльчивый нрав и жёсткий голос. Илюша хотел дружить со столь сильным мальчиком, но сильные мальчики не нуждаются в дружбе таких вот рыжих вертихвостов. Возможно, это обида. Обида за некое одиночество. Только вот сейчас Илья понимает, что симпатия к сильному мальчику гораздо глубже этой самой обиды (несмотря на вечные стычки, склоки и драки). Да ещё и эти его сверкающие зелёные глаза… А Фила он не воспринимал, до какого-то времени, совсем. Серьёзно, вот хоть палкой по лбу. Хитрый и в то же время глуповатый блондин, признаться, очаровал при первой встрече, однако, как только он открыл свой громкий рот, все чары тут же нахрен пропали и рассыпались. Фил предстал немного надоедливым и дурашливым, пусть с ним и получалось хоть как-то общаться, не нарываясь на кулак или крепкий посыл. С ним вражды, почему-то, было на уровень меньше. Ну, до недавнего времени. Все эти безумные события в последние дни, да ещё и чёртов чмок в переулке… Фил красавчик, это понятно — устоять перед этой растерянной моськой было невозможно. Не понятна реакция самого Ильи. Муромов, честно, даже не думал, что под слоем придурковатого простачка живёт сексуальный садист. Эти острые брови, по-злому изогнутые в моменты, когда Черных не в себе или растерян; эти светло-голубые глаза, что так завораживающе темнеют, когда его застают в расплох; эти губы, растянутые в глумливой улыбке на один бок, когда наглый подъёб наконец проканывает — всё это не даёт ему покоя. Илья Фила не воспринимал, однако, сейчас не может игнорировать столь явно всплывающие факты. Не может не соотносить его со своими прежними… Людьми, в которых был «заинтересован». Сначала их местный «тигр» с параллели, потом Кира со своим строгим лицом и Арт с его офигенной рассечённой бровью, а теперь… А теперь Фил. Такой вот противоречивый, глупый, заносчивый и местами агрессивный, но такой пиздец красивый и всё-таки очаровавший снова, Фил. «Походу, теория с мазохизмом близка к действительности…» Рыжий поднимает веки, пока уши и щёки планомерно розовеют, закусывает губу и зарекается больше не думать про свою ориентацию, свои симпатии и свои ебучие загоны. Рыжий молится, лишь бы завтра всё было как обычно. Лишь бы ничего не менялось. Лишь бы всё это просто прошло. (На телефоне Муромова всё равно появляется новая трижды запароленная папка с одним-единственным «особым» видео в ней). ***  — Фил? Чего застрял? Нам ещё вверх по этой чёртовой скале взбираться! Топай живее! Арт немного на взводе, рычит и рявкает на каждый промах. Сказывается не только подготовка к «Новогоднему аду» и дивные танцы со «своим пацаном», но и увеличившаяся нагрузка в учёбе и прохождении чёртовой игры. Кира на подобное его поведение фыркает, едва ли не убивая взглядом, но молчит. Ссоры сейчас мало кому нужны, а через лес идти долго, нудно и тяжело.  — Да я сейчас, сейчас! Просто ищу один спелл… Маг подшаркивает подошвами, на ходу убирая за спину посох: одна гениальная идея пришла к нему в голову около часа назад и он как уткнулся в планшет, так и залип там. После дневного, кхм, выпада Ильи Фил немножко… Ладно, Фил приличненько ахуел и назад так и не выхуел. Такой простой поцелуй знатно выбил почву из-под ног, а природная эмоциональность ещё и с размаху добила — хэдшот Черных отхватил такой, что аж забыл, как дошёл до дома. Фил едва ли не с визгами по комнате круги наматывал около получаса, ероша встрёпанную шевелюру и прикасаясь дрожащими пальцами к своим губам. Его метания, правда, прервал как раз немного негодующий Арт с вечным вопросом: «Ты где шляешься?» Прогулка до школы, можно сказать, отрезвила сознание. Немного. Именно поэтому сейчас он думает, что блядь. Какого хера, он же не в первый раз с рыжим целуется, с чего такая бурная реакция? Потом поправляет себя, тушуется, пока кончики ушей и шея в раз пламенеют: «С того, что рыжий сам это сделал, идиот…» А что за вундер-хуюндер-идея? А всё просто — кое-кто решил рискнуть. Попытать счастье, разрулив всю несуразицу своим, так сказать, признанием. Каким же, блин, образом? Заклинанием-сука-смелости. Черных довольно хмыкает себе под нос — нашёл. Гений, блядь. Чёртов, сука, гений. *** Фил в полной заднице. Бахнув на себя эти сраные чары (которые так удачно нашёл вчера) с утра пораньше, не удосужился прочитать длительность действия и побочные эффекты. Да, у заклинаний они тоже есть, оказывается — узнал он это как раз две минуты назад, когда выпалил в лицо школьным Орденоносцам какую-то лютую дичь (зато капец правдивую), секундой позже поняв, что смелость как-то резко закончилась, а нарвался он при этом нихеровенько так. Не подумал Фил о путях отступления. Не подумал, а теперь уёбывает со всех ног от своры гоп-стоп криминала. Скачет едва ли не как «сайгак», в три прыжка пролетает лестницу, в четыре — пол этажа, на автопилоте заруливает в столовку — облом, закрыто. Только второй урок, всё-таки. Фил замирает, в башке крутится дохреналион мыслей, в крови столько адреналина, сколько не было с выхода последнего Дума, руки лихорадочно дрожат, а глаза мечутся в поисках выхода. Слышит топот, эхом разносящийся по лестнице и его дёргает с места, как сраный затвор — маг-недоучка летит обратно к пролётам и едва успевает увернуться, пока чужие руки тянутся к его загривку и серому джемперу, соскальзывает с пары ступенек, чуть ли не наворачиваясь, и дрифтует в подвал (в догонку летит мат и обещание разъебать смазливой рожей кирпичную стенку). У Фила дыхалка сдыхает на раз-два, но желание жить — подстёгивает и, мимо старых кабинетов, кладовых и разных коморок, он проносится до самого заворотка в библиотеку — срезает мимо, выныривая на пожарную лестницу, с ноги открывая библиотечную дверь (типа, умный самый, чтобы сбить преследователей с пути). По заполошным мозгам бьёт звонок, когда он выбегает на второй этаж. Отлично. Добежать бы до туалета, а там и пересидеть можно, хотя бы пол урока. Но хер там плавал, хуй там выл, как говорится.  — Ты чего не в классе? Выглядишь, кстати, ужасно. Знакомая ехидная рожа и невыносимые глаза. Черных разгоняется с места моментально, хватает Муромова за локоть и уволакивает за собой — пока по мозгам хреначат гармоны, почему бы и не попробовать, да? Уволакивает, закидывает самого себя и ещё одну тушку в туалет, припирает рыжего к двери и затыкает возмущённый рот ладонью. Дышит тяжело, хрипло и надорванно. И нервно вслушивается в звуки за дверью (несмотря на то, что слышит лишь грохот собственной крови в ушах). Илья, честно, немножко в шоке от ситуации — такой вот перепуганный и перевозбуждённый Фил умиляет, но его волнение буквально через кожу передаётся рыжему. Чужое жаркое дыхание в ключицу, горячая, магмовая ладонь на губах и недостаток кислорода продирают до мурашек под футболкой и это раздражает. Рыжий фыркает, хмурит брови и зло прикусывает кожу на чужой ладони.  — Ай-ай, больно же…  — Пусти меня. Ты чего такой упыханный? Убегал от кого-то? Муромов картинно отплёвывается и вытирает губы рукавом накинутой поверх жёлтой футболки красной рубашки. Фил только сейчас замечает, что подобное сочетание капец как идёт рыжему.  — Да. Нарвался тут на одних… Идиотов. Встряхивает головой, вышвыривая ненужные мысли. В висках долбит не по-детски, голова уже начинает болеть, а язык, кажется всох в нёбо. Муромов в ответ закатывает глаза, незаметно приподнимая уголки тонких губ:  — Сказал идиот.  — Эй! Кстати, ты сам-то чего забыл в коридоре во время урока, а, паинька? Скалит зубки, приподнимая пальцами за подбородок. Рыжий слабо бьёт по чужой руке, отмахивается.  — Тебя искать вышел.  — Серьёзно? Восторга столько, что Илья аж смущается своей же подколки.  — Нет, конечно. Меня послали пройти по кабинетам и сообщить, что после этого урока совещание в 309-м. А ты меня в туалет, блин, уволок. -… Фил натурально дуется. От этой обиженной моськи Илье вдруг становится смешно и он, не удержавшись, прыскает себе в ладонь — плечи трясутся от лёгкого, звонкого смеха, а на щеке проявляется едва заметная ямочка. Черных на этом просто залипает. На сощуренных глазах, на искренней улыбке, на милых веснушках. Думает: «Красивый.» Думает: «Хочу.» Когда Илья наконец поднимает глаза и пересекается с внимательным изучающим взглядом — вздрагивает. Улыбка постепенно уходит. И они смотрят друг на друга как-то странно, впервые видя настолько близко. Буквально играют в гляделки. Пять секунд, минуту. Рассматривают каждый миллиметр лица напротив. Каждую ресницу, каждую едва заметную морщинку. И, не выдержав, Фил подаётся таки вперёд. Их поцелуй выходит скромным. Они мажут губами по губам, прикрыв тяжёлые веки. Они целуются неумело, как подростки. Наверное, потому, что подростками и являются. Они стукаются кромками зубов, сталкиваются носами, покусывают невесомо мягкую кожу губ. Они жадно, но робко, зарываются руками в волосы друг друга: Фил гладит короткие волоски на висках и за ушами, а Илья ласково теребит прядки на блондинистом затылке. Отстраняются оба медленно, так же медленно и открывают глаза. Фил слышит, как гулко колотится собственное сердце, чувствует — как быстро рыжего. Фил тихо хихикает себе под нос, несильно стукается лбом о чужой лоб, притираясь тесно-тесно, и снова смотрит.  — Эй… А я вернул тебе должок~ Игриво. Илья тупит ровно две секунды. А потом — снова театрально закатывает глаза.  — Пфф, я же говорю — идиот. Илья юрко выскальзывает из сильных рук, открывает дверь, на ходу приглаживая растрёпанные волосы, и выходит в коридор, бросая немного хрипло через плечо:  — Возвращайся в класс, спидранер. И скажи, что был в медпункте, тебе поверят. Под конец — язвит. Фил выходит за ним, чешет затылок неуверенно, останавливается, набираясь сил, сглатывает тупую сухость в глотке, говорит:  — Стой! Мы ещё увидимся? Илья оборачивается, приподняв бровь, и, как отсталому, объясняет:  — Конечно увидимся, мы с тобой в одном классе учимся, как бы.  — Я не об этом. Смотрит с надеждой, в голубых-голубых глазах искрит от нетерпения и чего-то ещё. Чего-то светлого, тягучего и невыносимого. -… Молчат. Оба. Долго. Вслушиваясь в мерное тиканье настенных часов. Рыжий лукаво щурится и хмыкает своим мыслям. Разворачивается и уходит, произнося елейным, сладким и приторным, но безумно пошлым в своей манере голосом:  — Увидимся, из~вра~ще~нец. И до дрожи. По позвоночнику, до самой трахеи и обратно, к копчику. Фил теперь больше похож на спичку — вспыхнул в раз, чиркнувшись о чужие слова. Руки колотит от нервов, колени сводит судорогой, а чёртово ворошение в желудке доводит до эйфории — коконы и куколки внутри едва ли не взрываются от столь лютого напора рождающихся безумных бабочек. Он сейчас от эмоций в обморок хлопнется, серьёзно. Шатнувшись, судорожно и тихо выстанывает стандартное «бля», опирается скрюченным хребтом о светлую стену и едва держится, чтоб в голос не заорать от переполняющего его чувства. Чувства безоговорочной лёгкости и странной, сладкой победы. ***  — Бля, удрал, козлина…  — Выбесил, сраный блондинчик. Не отделается потом простой трёпкой, я ему зубы нахер…  — Не ори так. Он наверх побежал, сейчас перехватим.  — Притормозите, все трое. Слыш, патлатый! Ты здесь не видел блондика? Свора «чётеньких», выруливающих из-за угла, Мирона не смутила. Как вышел по-делам, так и шёл бы дальше. Но зря. Школа не настолько безопасное место. Ещё на перемене Мир заметил, как Черных больно борзо тявкал на них, тут же, правда, дал нефиговую дёру от этой самой своры, но не в счёт. Он либо бессмертный, либо дебил, подумалось Миру. Не справится же потом с ними. И отхватит, и огребёт, не дай Бог, ещё и инвалидом останется (патлатый по пунктам вспоминает то, что этот самоубивец тем чертям базлал). И, будь неладна эта его тяга к геройству, весь, блять, в братца пошёл — суёт руки в карманы широких штанов, висящих на костлявых бёдрах, как мешок с картохой, ловко вползает пальцами в братишкин кастет и напоказ тянет дружелюбную лыбу:  — Так он на улицу выбежал. Я видел, куда он свернул, могу показать. Щерится как псина, смотрит своими серо-голубыми глазами с выражением оголодавшей шавки. Как же давно, боги, как же давно он в последний раз с кем-то дрался… Предвкушение расползается по венам червями, заполняя стукнутую черепушку восторгом и чистой яростью. — Опа. Ну, потопали, патлатик. Надеюсь, этот сударь успел попрощаться с мамочкой. Гы-гыкающие мудаки пошли за Мироном к пожарному выходу. Как поляки за Сусаниным, ей Богу. Мир бы заржал. Только вот въебать хорошенько какому-нибудь рандомному бедолаге хочется раз в сорок больше. Природная жестокость, что с неё взять.