Утро

— Эй, ты! — позвал Чонгук, когда на следующий день Тэхён оказался достаточно близко, чтобы услышать его. С пелёнок Чона окружали безграничной любовью, больше похожей на поклонение маленькому божеству. Из-за этого он рос избалованным и злым. Он всегда получал то, что хотел, как бы плохо себя не вёл, и он никогда не боялся накосячить, зная, что его всё равно не накажут. Никогда не наказывали. Даже за разбитую губу Тэхёна, родители которого долго отказывались от материального возмещения, Чонгук лишь услышал суровое «Не делай так больше!», а потом сентиментальное «Чонгуки», которое тут же нивелировало серьёзность этого замечания. — Ну эй! — продолжал Чонгук, когда Тэхён, прошедший совсем близко, никак не отреагировал на этот плебейский призыв. Тэхён, собиравший цветы, напевал под нос какую-то милую песенку, периодически улыбался то ли своим мыслям, то ли тому, что фальшивил, и старательно не замечал Чонгука, ходившего вдоль решётки. — Тэхён! — наконец крикнул Чонгук, и Тэ сразу же поднял на него глаза. — Так-то лучше. Я тебе не собака, чтобы отзываться на убогое «эй», — Тэхён подошёл к Чонгуку, но не слишком близко, чтобы тот его в случае чего не мог стукнуть. — Сходи к моей маме и скажи, чтобы отпустила меня погулять с тобой, — стал командовать Чонгук, высоко поднимая голову, чтобы показать, что смотрит на Тэхёна свысока. — Но гулять со мной ты не будешь? — Конечно, нет! Сдался ты мне! — возмутился Чонгук. — Всего хорошего, — пожал плечами Тэхён, снова отходя. — Вернись! — запаниковал Чонгук. — Тэхён, вернись. Но в тот день он так и не вернулся, хоть Чонгук едва не разорился на «пожалуйста». Тэхён пришёл к его дому на следующий день. — Тэхён, — начал Чонгук, бесконечно страдая сразу от трёх вещей. Во-первых, оттого, что впервые ему не удавалось заполучить желаемое, во-вторых, из-за того, что он никак не мог на это повлиять, и в-третьих, потому что ему приходилось общаться с каким-то упёртым ребёнком — более упёртым, чем он сам, — да ещё и говорить ему: — пожалуйста. Услышав в голосе недружелюбного Чона отчаяние, Тэхён едва заметно потёр руки и подошёл. — Ну что, будешь со мной играть? Цокнув языком, Чонгук шумно задышал, в бессилии сжимая проклятые прутья решётки. — Немного поиграю, а потом ты меня отпустишь, — уверенно отвечал Чонгук. Он решил, что пойдёт на компромисс, но сдаваться полностью не станет. Ни за что. — Понял, принял, — усмехнулся Тэхён, опять уходя. Если бы Чонгук в том возрасте знал какие-нибудь ругательства, он бы непременно проводил ими Тэхёна, но их короткое знакомство уже научило его, что, когда он решил уйти, звать его бесполезно. Борясь с остатками упрямства, Чонгук не спал полночи. Его возмущало в Тэхёне решительно всё, но другого выбора не было. Из-за скверного характера с ним никто не дружил, поэтому надежды выбраться за забор не было. Одного его не отпустят, а гулять с родителями или няней — совсем не то. Но на следующий день Тэхён не пришёл. Чонгук ждал его с самого утра, примерив на себя роль сторожевого пса, который ждёт хозяина и готов ради него на всё. Свои уступки он смог показать только спустя неделю — бесконечную неделю ожиданий, под конец которой Чонгук решил, что, если Тэхён когда-нибудь придёт к его дому, он не будет ему ничего говорить. Просто изобьёт за то, что тот заставил его так долго ждать. Правда, когда Тэ всё-таки пришёл, его решимость ослабла. Он выглядел паршиво. Настолько паршиво, что даже неуважительное «Эй», которым Чонгук хотел его встретить, само собой заменилось на: — Тэхён? Ты в порядке? Выглядишь, как испорченный банан. Тэхён медленно подошёл к забору и прислонился к нему лбом. — Ты, наверно, думал, что я решил тебя наказать за то, что ты такой вредный? Была такая идея, — проговорил Тэхён, улыбнувшись, — но в итоге я просто заболел. Его волос неожиданно коснулась чужая рука, и Тэхён только собирался сказать что-нибудь вроде «Соскучился?», когда рука неожиданно поднялась и мягко опустилась обратно, легонько ударяя. — Это тебе за то, что так долго не появлялся, — Чонгук сложил руки на груди, но потом уголки губ поползи вверх. — Ну что, идём к моей маме?