Утро

Несмотря на угрозу уйти, Чонгук остался. Ему нравился коллектив, нравилась работа, заставлявшая сидеть допоздна, нравилось всё, кроме Тэхёна, который теперь то и дело оказывался рядом, словно дразнил. Словно не понимал, что не дразнит, а только жестоко натирает больное место. Чон решил, что у него хватит сил его игнорировать. Теперь для изъеденной разочарованием, ревностью и болью души это действительно было проще. — Достаточно того, что он когда-то смог сломать мой характер, завязав со мной дружбу, — думал он часто, приходя вечером домой и пропуская стаканчик виски. — Больше я не позволю мной манипулировать. Я останусь тут ему назло. Докажу и себе, и ему, что я больше не тот мальчик, готовый ради него на всё, которого он так любил за послушание. Чонгук больше никак не отвечал на личные приписки редактора, сосредотачиваясь только на работе, а, когда тот приходил, чтобы сделать какие-то замечания лично, представлял на его месте говорящую стену, которая имеет большое влияние в мире издательства. Когда Тэхён однажды попытался с ним поговорить, он едва не ослабил защиту, едва не поддался его скудному в тот раз красноречию и нежным рукам, слишком неожиданно оказавшимся на его щеках. — Я дурак и только теперь понимаю, сколько боли тебе причинил. Но ты даже не даёшь мне шанса оправдаться или исправиться, — пальцы чуть надавили, и Чонгук поднял глаза на Тэхёна. — Больше мне это не надо. Пожалуйста, забудь всё, что между нами было. Теперь мы только коллеги, — выговорил Чон, давно приготовив эту речь, не сомневаясь, что она когда-нибудь пригодится — Тэхён смотрел на него слишком недвузначно. Но потом вырвался случайный экспромт, показывающий, что ему всё-таки не всё равно. — Иди к Юнги, там тебя точно примут, — презрительно выплюнул он, сумев побороть желание простить всё и не податься вперёд, получая первый поцелуй с человеком, который когда-то — слишком давно, чтобы верить, что когда-то это было правдой — казался единственным. Он мягко убрал руки Тэхёна со своего лица и, шумно вдыхая, чтобы не расплакаться, сбежал из редакции, потом полночи сидя на полу и глотая смешанные с алкоголем слёзы и крики. Больше Тэхён не настаивал, и Чонгук мог вернуться к своей тактике «ничего не замечаю». Только иногда, когда Чон слышал резкие шаги Юнги, он взволнованно оборачивался. Сердце обмануть было сложнее, чем разум. Он снова ревновал, ненавидя и себя, и Тэхёна за всё это. А Тэхён, видя, как сильно обижен Чонгук, но всё-таки немного зная его характер, не давил. Вечером, всё так же задерживаясь на работе, как и Чонгук, он иногда приходил к нему, старался говорить только по делу — просто потому что ему хотелось с ним поговорить, а по другому поводу он бы его не принял, — но сопровождал свои слова какими-нибудь жестами, которые непременно приводили к лёгким прикосновениям, заставлявшим Чонгука еле заметно вздрагивать. Но и этого хватало, чтобы видеть, что надежда на спасение всё-таки есть. Правда, Тэхён не понимал, что они спасают. Теперь, когда на дружбу наслоилось слишком много событий, стало совершенно невозможно разобрать, что из этого было этой самой дружбой, а что — чем-то большим, тем, что надо сохранить. Он не понимал, за что бороться, но продолжал, зная только, что это необходимо. Сначала ему казалось, что Чонгук остынет быстро. Он вспыльчив, но всегда быстро остывает — таким он его запомнил, забыв те три года, которые теперь их разделяли. Он старался вести себя так, будто ничего не произошло, ожидая, когда во взгляде Чонгука снова загорится хоть какой-нибудь огонёк. Пускай не страсти, пускай не любви и привязанности. Хотя бы ненависти — он был готов даже на это, каждый раз неизменно встречая лишь бесконечную тоску, от которой перехватывало дыхание. Лишь тоску, и никакой надежды на прощение. Он верил, что их отношения изменятся, но надежда таяла с каждым днём. Чонгук неожиданно оказался сильнее, чем Тэхён ожидал его увидеть. И это вызывало панику, страх, непонимание, что делать дальше. Когда Тэ, поймав его, уходящего домой, решил, что плоть слаба и перевесит чашу весов в нужную сторону, попытался подготовить идеальный момент для поцелуя, Чон беспощадно отверг эту попытку. И в тот момент осознание того, насколько серьёзную ошибку — много ошибок — он совершил, ударило по разуму. — Что мне делать? Я всё испортил? — бубнил он, оставаясь в одиночестве. — Могу ли я что-то исправить? И каждый раз ответы на эти вопросы твердили лишь одно — уверенное «Нет, ты не достоин прощения. Он не простит».