For Him

Из открытого окна поезда доносился полынный запах пшеницы и теплого, поистине французского лета. Солнечные блики невесомо касались кожи, оставляя на ней золотой отпечаток. Пальцы слегка подрагивали, держась за плотную материю холста, а глаза смешно щурились, пытаясь высмотреть первые, едва заметные наброски новой картины в пространстве купе, полностью окутанном светом. Штрихи карандаша смотрелись слегка нелепо — хотелось отбросить полотно и выбросить из головы эту странную, немного безумную идею, пришедшую в его голову совершенно внезапно. Но пальцы не останавливались: продолжали вырисовывать аккуратные, четкие линии, а взгляд то и дело исподтишка поднимался — эта самая «безумная идея» сидела как раз напротив Ньюта, с интересом читая новостную газету. Возможно, перед тем, как начинать рисовать, стоило поинтересоваться у темноволосого незнакомца — не против ли он, собственно, того, что его светлое лицо будут использовать сейчас как «вдохновение» и образ, в будущем запечатленный на холсте. Первые несколько минут Ньют даже пару раз порывался открыть рот, но из него, как ожидаемо, не вырвалось ни одного звука. Незнакомец, если и заметил странные порывы Ньюта начать разговор, вида не подал, лишь поудобнее устроился на сидении и пару раз томно вздохнул. Прямо сейчас его лицо было наполовину скрыто за черно-белой газетой, но блондин не видел в этом проблемы, — пока что — потому что все, что ему сейчас требовалось — это верхняя часть лица парня, который, к счастью, не поднимал глаза выше страницы. Ньют сколько не пытался, не мог разглядеть цвет радужки незнакомца — его веки были опущены, а ресницы оставляли слегка видимую сеточку теней. Свет касался его щеки, и Ньют невольно залюбовался — казалось, что темноволосый парень был целован закатом на горизонте. Палец дрогнул, и линия его глаза слегка съехала. Парень тихо хмыкнул и вновь посмотрел на темноволосого — тот с прищуром читал последнюю страницу газеты. Ньюту вновь не удалось рассмотреть цвет его глаз — на секунду даже показалось, что радужка была зеленого цвета, но юноша, к своему удивлению, был уверен, что этого оттенка там нет и в помине. Карандаш вновь начал делать штрихи, и на полотне появлялись первые следы того, что на нем был изображен именно человек, а не просто несколько несвязанных линий. Ньют расстегнул две первые пуговицы на хлопковой рубашке и свободно вздохнул, чувствуя, как теплый ветер ласкает кожу под одеждой. Поезд проезжал мимо подвесного моста, и парень, вытянув шею, разглядывал уходящие вдаль золотые колосья пшеницы. Полотно сверкало летними красками, и Ньют подумал, что неплохо было бы подарить этот портрет незнакомцу, чтобы тот запомнил эту дорогу в Марсель не только благодаря новостям в газете, но и безымянному художнику, подарившему ему картину. Ветерок развевал темные пряди незнакомца, и тот все время прикладывал ладонь к макушке, чтобы волосы не лезли в лицо. Ньют смотрел на него слишком пристально — действительно, удивительно, что темноволосый парень все еще этого не заметил. На холсте уже был готов образ «незнакомца из Парижа», и Ньют залюбовался своим творением, не веря, что он смог перенести парня из реальности на свое пустое полотно за такой короткий срок. Два с половиной часа поездки для него — действительно короткий срок, удивляться здесь нечему. Темноволосый молодой человек действительно был красив. На первый взгляд ему было около тридцати, и с осознанием этого Ньют почувствовал себя маленьким, нашкодившим мальчиком — ему-то самому было всего двадцать. Писать портрет незнакомого парня (мужчины, раз уж на то пошло) в поезде — последняя вещь, которую он хотел сегодня сделать. Незнакомец, наконец, дочитал газету и, сложив ее, отложил в сторону. Он повернул голову к окну, и — Ньют мог поклясться — его взгляд на долю секунды ненавязчиво мазнул по юноше; видимо, он его не заинтересовал, потому что теперь мужчина смотрел на простиравшиеся на сотню метров золотые поля с пшеницей. Ньют снова посмотрел на исписанное полотно; да, возможно, есть некоторые вещи, которые следует исправить (или подправить), но юноша посчитал нужным оставить портрет таковым— неидеальным, выполненным в легких штрихах и набросках — четкости хоть и не было, но образ темноволосого мужчины сразу проглядывался через контуры карандаша. Он думал, как правильнее поступить сейчас — отдать холст незнакомцу или дождаться прибытия в Марсель и выбросить из памяти момент «безумия». Ньют задумчиво потрогал языком губы и поднял голову. По спине пошли мурашки — и непонятно от чего — то ли от пробравшегося под рубашку ветра, то ли от пристального взгляда парня напротив. Он улыбнулся краешком губ и отвел взгляд, устремляя его обратно в окно; юноша продолжал смотреть на его лицо и думал: как давно он на него смотрит? А если он увидел, что на холсте в руках Ньюта был изображен он и посчитал его, Ньюта, сумасшедшим? Если так — то он полностью согласен. — Я смотрел на Вас, jeune homme [1], — вдруг заговорил незнакомец тихим, басистым голосом, — всю дорогу в Марсель и думал: интересно, кто Вы, художник-самоучка или выпускник профессионального училища? Вам, извините, на вид около восемнадцати лет. — Мне двадцать, — Ньют сжал кромку полотна и неловко посмотрел на незнакомца, который сейчас с интересом рязглядывал его, — я не учусь в училище. — Это довольно интересно! J'admire [2]! Вы так свободно разговариваете на английском языке! Вы из Великобритании? Ох, знаю, что там творится сейчас… — негромко добавил мужчина. Он легко улыбнулся и подался чуть вперед, пытаясь рассмотреть своего собеседника поближе. Ньюту внезапно стало не по себе — такого пристального внимания от этого мужчины он явно не ожидал, хотя сам за последние три часа показал себя не с лучшей стороны, написав портрет незнакомца на новом полотне, купленном в Париже на выходных. Поправив задравшуюся на спине рубашку, он поудобнее устроился на сидении и вновь посмотрел на мужчину; тот продолжал разглядывать его так, словно впервые увидел британца. — Да, я родился в Англии, мистер, — спустя какое-то время выдал Ньют, прижимая к себе холст — за ним он чувствовал себя защищенным. Будет довольно забавно, если перед своей смертью (да уж, пора прекращать читать книги сестры в жанре ужасы) он изобразил своего убийцу на полотне — довольно хороший сюжет для новой книги Клайва Баркера. — Jeune homme, можете ли Вы показать мне то, что так долго творили на протяжении всей поездки? — вдруг спросил темноволосый, по-доброму улыбаясь. Видимо, предположение, что он — серийный убийца — полная околесица. Ньют закусил губу, думая, что будет, если он откажется; мужчина не казался кем-то, кто будет настаивать, но опасение все равно упрямо стучало Ньюту по голове. Он слабо помотал головой и услышал тяжелый вздох темноволосого незнакомца; кажется, он действительно расстроился и пробормотал что-то вроде «ничего страшного, я понимаю» на четком французском. Юноша захотел узнать его имя — желание подписать работу появилось внезапно, буквально свалившись кирпичом на голову. — Извините, сэр, не могли бы Вы представиться? — О, mon cher [3], меня зовут Томас! А Вас? — Ньютон, — он протянул руку, другой прижимая холст с портретом к своей груди и чувствуя, как острый конец неприятно уперся в ключицу, — Ньют, — моментально исправил он сам себя, чувствуя, как щеки стремительно краснеют. Томас широко улыбнулся и пожал тонкую, совсем мальчишескую ладонь паренька. Ньют в очередной раз вздрогнул и быстро отдернул свою руку, растягивая губы в неуверенной улыбке. В груди клокотали смешанные чувства к мужчине — что-то заставляло опасаться его и быть осторожным в своих словах и действиях. Солнце перестало освещать собою пространство купе и практически полностью скрылось за облаками — теперь золотые колоски приобрели оттенок уходящего дня, и концы их были окрашены в оранжевый. Через полчаса Ньют стоял на перроне, держа в руках свою сумку и скрытый тканью холст с портретом. Он озирался по сторонам, ища непонятно что — вроде бы, его уже ничего здесь не держало, потому что Томас ушел практически сразу, стоило только всем пассажирам выйти из поезда; его взгляд до сих пор преследовал Ньюта, и ему казалось, что тот стоит с ним прямо сейчас, но, как и бывает, мимо него ходили совершенно другие люди: женщины, мужчины, дети и пожилые. Каждый куда-то спешил, и, естественно, их не интересовал растерявшийся парнишка, неловко стоящий на перроне. Хотелось как можно скорее уйти. — Будьте осторожны, молодой человек! — воскликнула какая-то старушка в забавной шляпе, проходя мимо него и окидывая его строгим взглядом. Ньют очнулся и поспешил к выходу. Пробираться через толпы спешащих людей было тяжело — при том, если у тебя в руках сумка с вещами и нелегкое полотно. Вечером в Марселе было прохладнее, чем в Париже — одной рубашкой не обойдешься, поэтому две верхние пуговицы — еле-еле — пришлось застегнуть, а потом быстрым шагом направиться к автобусной остановке — совсем скоро общественный транспорт прекращал свое движение. Столкнуться с кем-то — не самый лучший вариант развития событий. Ньют распахнул глаза, видя, как из его рук падает холст и оказывается прямо перед его ногами. Молодой человек, слегка пострадавший от потерявшего равновесия юноши, развернулся, и Ньют удивился еще больше — перед ним стоял Томас. Тот самый Томас, портрет которого он так усердно писал в поезде. Тот самый, который восхищался его «свободному английскому». Сейчас он был изумлен примерно также, как и Ньют. Может, чуточку больше, когда его взгляд скользнул ниже и остановился прямо на собственном, практически зеркальном изображении. Он не поднимал головы; Ньют сейчас с радостью готов испариться — ему было чертовски неловко. Мужчина опустился на одно колено и поднял полотно. — Немыслимо… — тихо пробормотал он себе под нос и посмотрел в глаза Ньюту, — почему Вы скрывали от меня это? — Я не был уверен, что писать Ваш портрет, мистер, без разрешения — будет приемлемо. — Вы ошиблись. Я готов забрать его себе за сумму, которую Вы готовы предложить. — Можете забрать бесплатно, — тихо сказал Ньют, запоздало осознавая, что они все еще стоят посреди толпы, — я не могу за него ничего взять. Томас удивленно посмотрел на него; казалось, его взгляд прожжет в Ньюте дыру. Сейчас он был готов к чему угодно, но только не к тому, что темноволосый подойдет ближе к нему и, наклонившись прямо к его уху, прошепчет так, что по коже поползут мурашки: — Благодарю Вас, милый юноша. Вы просто очаровательны. Он исчез в толпе так быстро, что Ньют даже не смог осознать все произошедшее во всей красе. Его взгляд бездумно цеплялся за людей, проходивших мимо и с прищуренными глазами осматривавших его, руки крепко вцепились в лямку сумки, и он думал, что, возможно, эта безумная идея, пришедшая в его голову сегодня — не такая уж и безумная. А глаза его, все-таки, карие.

***

[1] — юноша; [2] — я восхищен; [3] — голубчик, мой дорогой.