For Him

Зеркало старое и неприятное на вид — со смазанными отпечатками пальцев у основания и потресканное посредине. Томасу все равно — сейчас он хочет только умыться — постараться смыть с себя липкое и тягучее чувство вины за прошедшую ночь — и завалиться на мягкий матрас кровати, надеясь, что предсказуемая и, в принципе, ожидаемая бессонница не схватит его за грудки, заставляя ворочаться и путать между ног синтетическое одеяло. Руки напряжены — упираются в края мокрой раковины, а пальцы то и дело соскальзывают с керамического умывальника, утопая в водных разводах. Томас поднимает взгляд на себя в пыльное зеркало и не может понять — что с ним, черт побери, не так? Проводит пальцем по собственному отражению, глазами наблюдая за стирающейся с зеркала пылью. Здесь вообще кто-нибудь убирается, мысленно спрашивает себя Томас и делает шаг назад. Он окидывает взглядом небольшую, темную комнатушку и замечает две свободные кровати по бокам: одна — прямо под храпящим Уинстоном, другая — под свернутым в комок Ньютом. Томас, затаив дыхание, аккуратно подходит ко второй и, поставив ногу на лестницу, приподнимается и находит в темноте спокойное, спящее лицо друга — тот забавно зарывался носом в подушку, а ладони его при этом совсем по-детски были сложены под щекой. Наверняка останется красный след, с краткой улыбкой подумал Томас и спустился обратно. Матрасы действительно были мягкие, поэтому спать на них — одно удовольствие, и даже привилегия — после гамаков и жестких спальников в Глэйде и не такое покажется раем. Томас, накрывшись одеялом, подумал о Чаке — он так неожиданно и, главное, совершенно не заслуженно был убит Галли. Милый, милый Чак — парнишка, который самый первый бескорыстно подошел к Томасу и завел с ним бескорыстный и, главное, поддерживающий разговор. Мальчишка, который все это время всегда был за него — переживал и беспокоился, сидел с ним до ночи, разбавляя напряженную тишину глупыми, но от этого не менее смешными репликами. Был рядом с ним, ни разу от него не отвернувшись. Он пообещал Чаку найти его родителей. Неважно — как. Он постарается. — Томас? Эй, ты спишь? — юноша вздрагивает и выныривает из объятий одеяла, встречаясь удивленным взглядом с Ньютом — тот свесился со своей кровати и теперь смотрел прямо на него. — Ты в порядке? — Да, — голос хрипит, поэтому он откашливается и повторяет снова: — Да, я в норме. — Не думаю, что это так, — Ньют хмурится, и Томас думает, что ему, должно быть, тяжело находиться в такой позе. — Не хочешь поговорить? — Я могу залезть к тебе? — неуверенно спрашивает он и чувствует непреодолимое желание спрятаться от удивленного, но понимающего взгляда друга. — Да, конечно. Томас заторможенно кивает, скидывает с себя нагретое одеяло и касается босыми ступнями холодного пола. Залезая на второй ярус по лестнице, он поражается, что в голове подозрительно тихо — ни одной волнующей мысли о Чаке, пугающих размышлений по поводу всей этой странной ситуации и ни одного сопротивления тому, что он делает сейчас. Черт, да он даже допускает мысль, что готов остаться здесь, с Ньютом, на всю ночь, потому что этот белобрысый парнишка ему нужен. Ньют встречает смущенного Томаса легкой улыбкой и хлопает ладонью по освобожденному месту у стены, продолжая наблюдать за немного нелепыми и осторожными передвижениями друга — он будто боится, что ненароком может сломать кровать или, того хуже, тонкого и вытянутого Ньюта — эта мысль заставляет его улыбнуться краешком губ, но практически сразу расслабленное состояние сменяется на напряженное — Томас потихоньку пытается перелезть через него, невзначай касаясь своими руками всего, до чего дотягивается. Он морщится, и Ньют тихо прыскает, невольно втягивая живот, когда широкое тело друга нависает прямо над ним. Он чувствует, как стремительно краснеют его уши. — Ньют, — зовет его Томас, когда, наконец, укладывается у него под боком. — Я виноват, да? В смерти Чака. Мне кажется, что я мог бы это предотвратить, будь я хоть чуточку внимательнее и... — он шмыгнул носом и, не контролируя себя, кладет ладонь на низ живота Ньюта. — Чертов придурок Галли. — Его ужалил гривер, — тихо прошептал Ньют, делая вид, что не замечает руку друга на своей груди. — Он не контролировал себя. — Это его не оправдывает, — так же тихо отвечает Томас, прохрипев эти слова прямо ему в ухо. — Черт, я чувствую себя идиотом. Я столько старался. Я обещал ему! Я обещал, что найду его родителей, что мы выберемся оттуда, понимаешь, Ньют? Я любил его, как своего брата... Его голос срывается, и он зарывается носом в подушку Ньюта, которую тот ему подвинул пару минут назад. Теперь его темные волосы щекотали ему шею, и он старался не обращать на это легкое ощущение внимания. У Томаса в глазах стоят слезы — он чувствует себя по-настоящему виноватым в смерти Чака, и Ньют считает, что помочь прямо сейчас может ему только он. Он скользит пальцами по чужой ладони и сжимает в поддерживающем жесте, как бы говоря, что он здесь, он рядом. Томми понимает: бессильно роняет голову ему на плечо и пару раз шмыгает носом, чувствуя, как слезы продолжают течь по лицу и теряются на обнаженной коже приятеля. Ньют опять делает это — опять вытаскивает его с глубины отчаяния, крепко хватаясь за его пальцы и, чуть ли не падая следом, тащит наверх. Томас никогда не чувствовал себя таким благодарным. — Ты не виноват, Томми, — выдыхает Ньют через пару минут, когда дыхание друга приводится в форму. — Ты сделал все, что мог. Ты пытался, да, и ты смог. Чак всегда будет с тобой. С нами всеми. Томас вслушивается в успокаивающий мягкий тембр голоса приятеля и невольно расслабляется. Окончательно осмелевая, он обвивает грудь Ньюта руками и, подцепив пальцами края его кофты, просовывает руки под нее, встречаясь с разгоряченной, плавящейся в темноте кожей Ньюта. Он верит ему — верит, верит, верит. Это была мантра, бесконечно крутящаяся в его голове. В нос ударяет непривычный сладкий запах, и Томас, нахмурившись, вдыхает еще раз — нет, он не ошибся, этот сладостный аромат тянет прямо от друга. — От тебя пахнет чем-то приятным. Это мед? — неожиданно для самого себя раскрывает рот Томас, поднимая голову и неприятно ударяясь макушкой об острый подбородок. Ньют, услышав вопрос, невольно заливается краской, хотя, в принципе, ничего смущающего в этом вопросе не было — это ведь просто гель для душа, который он нашел в местной ванной. Томас протягивает руку к собственной голове и теперь едва-едва касается ушибленного места, и Ньюту в голову приходит странная, но милая идея: он притягивает свое лицо к волосам друга и легонько чмокает его в то место, которым он ударился. Пальцы зарылись в темные пряди, и он, в новинку для себя, вдохнул приятный, отдающий мятой запах. — Не знаю, мед, наверное, — позднее отвечает Ньют и видит странную ухмылку на лице Томаса. — Ты чего лыбишься, шенк? — Ты меня поцеловал. Ньют закатывает глаза и легонько толкает друга, на что тот только тихо и глухо смеется в его плечо, невольно прижимаясь своими губами к коже. Это прикосновение отдалось колющими ощущениями изнутри, и он, чуть-чуть сдвинувшись ниже, повернулся всем корпусом к внезапно посерьезневшему приятелю. Томас смотрел на него долго, будто видел впервые — так обычно смотрят на незнакомцев или на людей, которых не могут узнать. Ньют вздрагивает, когда чувствует, как рука парня касается его плеча и ведет чуть выше, щупая выступающие косточки. — Щекотно, Томми, — хихикает Ньют и блаженно прикрывает глаза, полностью растворяясь в мягких касаниях друга. Томас ничего не отвечает и глядит на умиротворенное и улыбающееся лицо приятеля — желание коснуться изогнутых в легкой ухмылке губ не собирается отпускать его, и Томас, зажмурившись, подается вперед и прикасается к чужим губам, не двигаясь. Он приоткрывает один глаз и натыкается на испуганный, немного удивленный взгляд лучшего друга и, слегка дернув головой назад, чтобы отстраниться, чувствует, как прижимается к нему Ньют с новой силой. Томас не без стыда думает, что вообще не умеет целоваться, но, кажется, Ньюта это ни капли не расстраивает — он медленно двигает губами и касается языком нижней губы Томаса, заставляя его вздрогнуть и прижаться к теплому телу друга еще сильнее. — Черт, я безнадежен, — кривится Томас, отрываясь и смотря в поблескивающие в темноте глаза Ньюта. — Ничего, все нормально, — он двигается чуть ближе и упирается своим лбом в лоб друга, выдыхая теплый воздух прямо ему в губы; ситуация, к удивлению Ньюта, абсурдной и странной ему не кажется — почему-то он считает, что все так, как и должно быть. Он — в крепких, горячих объятиях. Томас — с теплым дыханием на губах и улыбкой на лице. — Вместе, — тихо, судорожным выдохом. — Вместе мы все преодолеем, да? — Да, — с такой же громкостью отвечает ему Ньют, выдавливая из себя обнадеживающую улыбку. — Иначе никак.