For Him

У него выработалась привычка — легонько чмокать Томаса в губы после работы, пока никто не видит. Он не спрашивал разрешения, не интересовался, удобно ли ему делать это — отвечать на короткий поцелуй — прямо сейчас. Дилан просто подходил и прижимался к мягким губам Сангстера, не обращая внимания на его удивленный взгляд и по-детски краснеющие щеки. Это напоминало пытку — тягучую, ненормальную. Вышедшую из-под контроля пытку. Дилан понимал, что уже давно не может взять себя в руки. За трейлером, высокими песочными дюнами, навесом для отдыха, сухими деревьями с опавшей листвой — это всегда происходило спонтанно, но, что странно, закономерно. Стоило только часам пробить ровно половину десятого, а всем трудящимся на съемочной площадке разойтись по своим номерам в ближайшем отеле — Дилан со свойственной ему хитрой улыбкой на губах подходил к Томасу и целовал его губы, с каждым разом становясь все более и более раскрепощенным в действиях. Раньше это было просто — легкое, практически не ощутимое касание. Но спустя время это переросло в более решительные тактильные действия. Прикосновение к отливающей золотом макушке Томаса, мягкое поглаживание щеки, робкое сплетение пальцев и выведение витиеватых линий на коже. Это больше не походило на ту игривую идею засмущать милого и краснеющего Томаса при любых намеках на что-то большее . Теперь это стало необходимостью. Необходимостью в прикосновениях, продолжительных поцелуях и долгих взглядах после. Какое-то сумасшествие, думал Дилан, медленно отступая и не по собственному желанию вырывая свои пальцы из крепкой хватки Сангстера. Оно ему нравилось — скрытое от чужих глаз безумие, подпитанное страхом быть увиденным. Эти странные до ужаса встречи напоминали изворотливую игру без правил — кто кого первый. Томас всегда проигрывал. Целоваться с Диланом около гримерных комнат было... странно. О'Брайен все еще был в образе своего персонажа — съемочный день закончился буквально минут пятнадцать назад — растрепанный, испачканный, разгоряченный собственной усталостью и замотанностью в течение всего дня. Такой... свой. Родной, горячий, по-ненормальному нужный. В испачканной песчаными дюнами кофте, с горящими в окутывающей темноте глазами, с невероятным запалом на скрытом мраком лице. Томас, кажется, потерял свою последнюю надежду на спасение из втягивающего в себя омута по имени Дилан. Он действительно проигрывал. Дилан целовал исступленно, буквально впитывал в себя всего Сангстера разом. Пытался стать с ним одним целым — чем-то неразделимым. Вечным, настоящим. Живым. Игры — нет. Есть только желание, всепоглощающее желание обладать, быть рядом и не отпускать. Все определенно вышло из-под контроля, но никто из них не мог — не пытался даже — остановить это. Потому что, ну правда, как можно отказать человеку, который тебе нужен, как долгожданный глоток воздуха? Томас, на мгновение оторвавшись от губ О'Брайена, сжал пальцами края кофты и потянул на себя, моментально сталкиваясь с чужим телом вплотную. Ему это нужно, очень нужно. Рот Дилана приоткрылся и испустил тихий стон с непривычной хрипотцой — кажется, именно это стало причиной, почему Сангстер вновь вздрогнул. То ли от открывавшегося вида, то ли от переполнявших его изнутри чувств — диких, спиральных, необузданных. Иногда обычные привычки перерастают в зависимости, не так ли? — Где ты был раньше... — теряющийся в изгибе шеи выдох заставил Томаса чуть не подпрыгнуть на месте. Прижать Дилана к себе еще ближе. Понять — он все еще здесь. Сангстер не выдержал: вновь впился в ненавистные — любимые — губы, сминая их в обжигающим легкие поцелуе. Руки заскользили выше — прямо по чужой кофте, к открытому участку кожи на шее. Вжались в темные пряди на затылке, и Томас почувствовал сносящий крышу запах. Запах пота, страсти и — совсем чуть-чуть, уже практически едва ощутимый — корицы. Пряный, обожаемый. Впивающийся прямо под кожу. Такое ощущение, что этот запах въелся в Томаса, и от него уже не избавиться. И все равно — хочется больше. Дилан опять прижал его к стене — так, возможно, удобнее, потому что, целуя его, не нужно было искать опоры, чтобы, мало ли, не уронить, а потом не упасть следом. Хотя, понаблюдать и быть участвующим в этом Дилан был бы не против — он и так весь потрепанный, грязный, так что встретиться лицом с полом уже не представляло собой никакой проблемы. Тем более — он не был против полежать. Пускай и на жестком полу. Томас, видимо, его идеи не поддерживал. Сам он уже переоделся: вместо измаранной песком и пылью пустынь кофты теперь на нем красовалась обычная черная футболка, а шарф, ранее присутствующий на его шее, сейчас перекочевал в гримерную комнату. Дилан, обрадовавшись этому факту, приподнял уголок рта в легкой усмешке и, окинув взглядом терзающего свои губы Томаса, прижался к его шее, намеренно игнорируя факт того, как вздрогнул под ним парень . Это все еще было для него в новинку — не поцелуи, нет. Просто — возможность целовать именно Дилана и быть рядом. Не в любой момент, конечно — их могут неправильно понять, хотя навряд ли бы кто удивился, — но минутки «свободного полета» иногда поймать удавалось. Томас просто обожал момент, когда О'Брайен, находясь на другом конце площадки, кидал на него лукавые и прищуренные из-за слепящего солнца взгляды — это выглядело бы комично, если бы не одно небольшое, незначительное «но»: у Сангстера живот сводило из-за этих переглядываний. — Останешься со мной в номере сегодня? — вопрос сам по себе вырвался изо рта; Дилан просто-напросто не успел себя остановить. Сангстер в его руках замер, удивленно вскинул голову и смерил его лицо недоверчивым взглядом: — Ты сейчас... — Ох, нет! — поспешно воскликнул О'Брайен и, нервно усмехнувшись, изогнул губы в дергающейся улыбке. — Я не это имел в виду. Просто... я бы хотел, чтобы ты остался со мной ночью сегодня. Ничего такого, — Дилан упорно делал вид, что не замечал хитрой ухмылки на лице Томаса, — что может выйти за рамки... Ну, ты понял. Я надеюсь. — Да. Дилан помолчал и выпалил: — Что — да? Да, я останусь, или — да, я понял? — Считай, и то, и другое. О'Брайен облегченно выдохнул и опустил смущенный взгляд в пол, надеясь, что Томас не заметит его покрывшихся предательским румянцем щек и не скажет что-то, что окончательно подобьет его и без того расшатанное психическое состояние. И Сангстер действительно не сделал ничего, что могло бы что-то испортить; он, проведя большим пальцем по розовым щекам Дилана, заставил его поднять взгляд на себя и, приблизившись к его лицу, растянул губы в растерянной и одновременно смущенной улыбке. Перед тем, как поцеловать своего-Дилана в губы, он уловил кое-что незнакомое в его глазах — кажется, такие сияющие искорки в радужках называли легко и просто — любовь. — Мне показалось, или... — Молчи, Сангстер, умоляю. И он поцеловал своего-Томаса в губы. Подтверждая невысказанное.