Бог холодной белой тишины

Слэш
NC-17
Завершён
1239
Размер:
95 страниц, 12 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
1239 Нравится 103 Отзывы 269 В сборник Скачать

Часть 10

Настройки текста
Остаток ночи Яков посвятил не только раздумьям, хотя и им тоже, но и сборам. Николай просыпается от того, что Гуро бережно встряхивает его за плечо, присев на край кровати. За окном вовсю уже светит солнце и Коленька пытается как минимум подскочить на постели и извиниться за то, что так бессовестно проспал, но Яков качает головой, успокаивающе погладив по щеке. - Не переживай так, яхонтовый. Тут только Коля замечает, что костюм на Якове дорожный, чуть менее вычурный чем те, что он обычно носил. Брови самовольно ползут вверх от удивления. - Ты здесь остаешься. - упреждает его вопросы Гуро. - Не буду я тебя почем зря по дорогам трясти. Сам съезжу до Архангельска, день-два, не больше. - Думаете туда все ниточки ведут? - сипло со сна спрашивает Коля, все-таки усевшись на кровати и теперь сонно глядя на Якова исподлобья. Хотелось бы рассердиться за то, что тот с ним не посоветовался, но все ж дело не личное, так что Якову и решать. - Похоже на то. Сам посуди - из столицы бы никто девку не поехал стращать, а вот из Архангельска… - Ну уж тогда бы Аглаю и порешили, - возражает Коля, углядев в ответ на свои слова искру одобрения в глазах следователя. - Я и не говорил, что все понятно и просто, яхонтовый. Совсем напротив. Привезти тебе чего из города-то? Непонятно, особенно со сна, подначивает Яков или всерьез, но Коля на всякий случай посылает ему немного сердитый взгляд, пояснив: - Сами лучше поскорее возвращайтесь, Яков Петрович. А мне хоть дело-то какое дадите? А то неловко как-то бездельничать… - Да нет у меня никаких дел для тебя, Коленька. Ты главное, в неприятности не лезь. Яков вслух этого не говорит, но Коля четко понимает посыл - “не вздумай даже к Итхакве соваться” - и серьезно кивает. - Смотри, вдруг что подозрительное заметишь. И один особо не разгуливай, не дай бог в обморок на таком морозе свалишься… - Да я ж не ребенок, Яков Петрович, - возмущается Николай, не обращая внимания на веселую насмешливость беса. - Ну что вы меня так опекаете-то? - Ладно-ладно, - откровенно веселится Яков, поднимаясь с Колиной кровати и наклоняясь к нему, в лоб на прощание поцеловать. Но Гоголь упрямо подставляет губы, увлекая беса в долгий утренний поцелуй. Яков даже обратно садится, приобняв Коленьку за пояс, а через минуту и вовсе уложив на спину, так и не отрываясь от мягких и горячих губ. - Вот ведь соблазнитель, - мурлычет, посмеиваясь, а сам оставляет россыпь поцелуев на шее и ключицах, одобрительно разглядывая оставшиеся розовые следы на светлой коже. - Экипаж уже ждет, яхонтовый. Пора мне. Коленька с неудовольствием подчиняется непроизнесенной просьбе, размыкая кольцо рук и отпуская беса от себя. Вновь садится на постели, провожая Якова взглядом до двери - тот останавливается на пороге, обернувшись. - Если что случится - зови меня. Я тебя услышу, понял, голубчик? - Понял, Яш, - тихонько откликается Гоголь, для убедительности кивнув два раза. Никогда у него не было сомнений в том, что Яков его в Нави и услышит, и отыщет, проблема в другом - зачастую это простое решение проблем с кошмарами начисто не приходило в голову. Гуро, кивнув, выходит, а Коля, решив, что одеться и пойти Якова проводить все равно не успеет, откидывается снова спиной на постель, несколько минут рассматривая белёный, потрескавшийся слегка, потолок. Слышно, как за окном шумно фыркают кони, как колеса приминают выпавший за ночь снежок, а через несколько минут и эти звуки стихают, оставляя Николая в какой-то совсем уж непривычной тишине. Хорошо хоть Яким, следователя бдительно проводив, возвращается, шумно топая, обстряпывая какие-то дела, в которых Коля совершенно не разбирался. - Завтракать-то будете, барин? Али решили от тоски совсем с постели не вставать? - добродушно подначивает верный слуга, со стуком заглянув через дюжину минут, застав Николая за натягиванием штанов. - Татарам тебя продам, - так же привычно откликается Коля, сердито нахмурившись на это “от тоски”. - Пущай тебе язык болтливый укоротят. Яким только посмеивается почти незаметно. - А есть у нас что на завтрак? Неохота совсем на постоялый двор идти… День как-то незаметно проходит - дел никаких у Николая нет, так что после завтрака он просто прогуливается по деревне, почти дойдя до замерзшей реки, за эту короткую прогулку успев сговориться с Карвиным встретиться вечером за ужином, и постыднейшим образом спрятаться за углом, заметив издали идущего по своим каким-то делам отца Иллариона. Чтоб не так уж это было стыдно, Коля еще и в Навь шагает, чтобы из деревенских никто не поинтересовался, какого черта столичный писарь прячется за сараем. Илларион тоже его не замечает, твердым шагом, несмотря на царящий повсюду скользкий наст, направляясь от церкви в сторону домов. Встречаться с ним совсем неохота, тем более без Якова, так что, Николай наблюдает за священником издали, стараясь держаться на приличном расстоянии - и у него даже не было мысли за ним шпионить, если бы тот остановившись ненадолго напротив дома, в котором они с Гуро жили, и потоптавшись там неуверенно с полминуты, решительным шагом не пошел в другом направлении. Вот тут уже любопытство расцвело буйным цветом. Тем более, что направился Илларион к дому ведьмы, да так уверенно и сердито, что на мгновение у Коли мысль закралась о совсем уж нехороших намерениях священника. Немного успокоившись мыслью о том, что Светлым, наверное, людей убивать строго запрещается, Гоголь на таком же почтительном расстоянии идет следом, подходя к дому услышав, как заливается злым лаем Жуть. Сквозь шум, производимый собакой ни слова не разобрать, даже затихнув, замерев у самого окна. В дом Николай шагнуть не решается - глупо по Нави соваться к ведьме и Светлому, - но ни слова так и не может разобрать. А когда Илларион после полудюжины минут, выходит из избы, распахивая дверь, Тёмный от испуга вдруг шагает так глубоко в Навь, как ни разу еще без Якова не заходил. И удается - Илларион его не замечает, уходит прочь размытой светлой фигурой - словно сквозь толстое мутное стекло виднеется, так и не заметив замершего у окна Гоголя. А Жуть, наверное, чует - во всяком случае она продолжает гавкать где-то совсем рядом, даже когда Илларион уже скрывается из виду. Правда, взглянув на Николая, без приглашения шагнувшего в дом вживую, тут же теряет к нему интерес, трусцой подбегая к сидящей на лавке хозяйке, низко опустившей голову и закрывшей лицо руками. Плечи ее крупно сотрясаются от рыданий и она даже головы не поднимает, когда Николай подходит, тихонько произнося слова приветствия. Приходится действовать по уже знакомой схеме - налить воды в стакан, подать девчонке платок, осторожно погладить её по растрепавшимся рыжим волосам. Начинает казаться, что успокаивать рыдающих барышень не такое уж хлопотное занятие, когда Аглая постепенно успокаивается, постоянно поглаживая сидящую у её ног собаку. - Чего отец Илларион хотел? - спрашивает Николай, придвигая стул поближе, не рискнув на этот раз садиться с девчонкой рядом. - А где… где следователь… ваш? - доносится сквозь всхлипывания - ужасно громкие, на Колин взгляд. - Яков Петрович по делам в Архангельск отлучился. Так что я пока за него, имею полномочия, - почти и не врет Николай. Яша ведь сказал - присматривать вокруг. - Старик грозился меня в Канцелярию за ведьмовство упечь, а там и на каторгу… за убийство… Алёшеньки… Коля бессильно наблюдает за тем, как она снова закрывает лицо руками, разражаясь новой порцией плача. - Столько времени уже прошло, почему сейчас пришел? И почему к вам, а не к Якову Петровичу? Или к Карвину? - Не знаю я, - зло отмахивается Аглая, снова вытерев слезы. - Не знаю! Бесу он не доверяет, говорит, все мы, навье отродье, друг за друга заступимся… - Сильно сомневаюсь, - искренне качает головой Коля. - Была б ты виновна, Гуро тебя до Канцелярии бы тащить не стал, сам бы разобрался. - Да знаю я, - попритихнув соглашается Аглая. - Видно по нему, что спуску ни своим, ни чужим не даст. Но Иллариону невдомёк, для него что я, что вы, что его высокородие - все одного толку, нечисть. Сказал, к Карвину пойдет… Знает, что некуда мне податься, вот и пришел стращать, - Аглая снова всхлипывает, но что-то, видно, этакое отражается на лице Николая, что она сдерживается, не начав снова плакать. Гоголь про себя вздыхает с облегчением. - Есть у него что-то, - тихо говорит Аглая, нервно теребя белоснежную собачью шерсть. - Он мне не показал, не сказал, но все кулаком тряс, а в кулаке зажато что-то… Я не разглядела… - Улика какая-то, - Коля даже сердится немного на строптивого старика за то, что от следователя собирался скрыть что-то. - Я сегодня с Василием Степановичем ужинаю, я поговорю с ним. Ты мне только вот что скажи, когда последний раз на колокольне была? С Алексеем или без него. - Да никогда я там не была, - девушка неприязненно передергивает плечами. - Нехорошо мне там. Мы только у меня и виделись, да на берегу иногда, когда тепло еще было… - Письма писали друг другу? Аглая молча качает головой. У Николая заканчиваются вопросы, а самый прямолинейный - “ты точно его не убивала?” - он задать пока не решается, чтобы ведьма не разревелась вновь. Гоголь встает со стула, передвигая его на прежнее место. - Попробуешь сбежать, - медленно начинает он глухим каким-то, будто не своим голосом, - Яков Петрович тебя найдет, выследит. Не сомневайся. Сиди тихонько, делами своими занимайся. Если не виновна, никто тебя в Канцелярию не отправит, за ведьмовство в том числе. Аглая вслед убеждает, что никуда она сбегать не собиралась, а Жуть тихонько поскуливает, так и не сдвинувшись с места до тех пор, пока Николай прочь не выйдет. На мгновение прижавшись спиной к тяжелой двери, Николай переводит дух и, ужасно жалея, что именно сегодня Якову вздумалось ехать в Архангельск, возвращается к себе.

***

Карвин выглядит обеспокоенным, и будто все время порывается о чем-то с Николаем поговорить, но сдерживается, и разговор, хоть и с неловкими паузами, но течет вокруг литературы, книжных новинок и каких-то общих знакомых, которых набралось совсем немного. Гоголь первым не выдерживает этой неловкости, тем более, что чует - связана она не с глубокой симпатией Карвина, а с рабочим каким-то вопросом. Василий периодически поглядывает в сторону своего рабочего стола, но мешкает, и начинает разговор о чем-то другом. - Вы поговорить со мной о чем-то хотите? - как можно мягче интересуется Николай. - Не о том ли, что настоятель Якову Петровичу не доверяет? - Как хорошо, что вы сами об этом заговорили, - с облегчением вздыхает Василий. - Ну никак не мог слов подобрать, чтоб ересь такую ляпнуть, думал - подожду возвращения его высокородия, там отмалчиваться уже должностным преступлением будет. - Его отчего-то все священники не любят, - тянет Коля, тщательно подбирая слова. - Сколько с таким неуважением сталкивались - не счесть. Я сегодня видел, как он у нашего крыльца постоял, да и ушел, так и не постучав. Словно рассказать что-то хотел, да передумал. - Он и хотел, - подтверждает Карвин, вставая из-за стола. - Вы то Якова Петровича раньше меня увидите, наверняка, я вам расскажу, передадите? - Передам, - вслед за полицейским Коля подходит к его рабочему столу, небрежно заваленному бумагами - Василий извиняется за беспорядок, пока открывает ключом стоящую на том же столе шкатулку. Там одиноко ютится небольшой сверток из холщовой серой ткани, который полицейский и разворачивает перед Николаем, демонстрируя содержимое. - Бусины? - разочарования сдержать все-таки не получается, когда Коля видит перед собой несколько темно-персиковых, с бежевыми прожилками, овальных бусин. - Это сердолик? - Я не знаю, если честно, в камнях не силен, - смущенно признается Василий. - Старик говорит, помощник его на колокольне нашел сегодня, когда подметал. - Нечасто они там подметают, - ворчит Гоголь, рассматривая небольшие каменные шарики на просвет - от света свечей они наполняются приятным глазу теплым сиянием. - Может они с год там лежат. - Да туда не поднимался никто, слышали же - колокола не звонят. Старику тяжело, столько ступеней не одолеть, а помощника ему только сегодня и прислали. Он-то и нашел. А насчет принадлежности… Были у Аглаи Семёновны такие бусы. Единственное украшение у неё, всё лето не снимала… Не то чтобы я интересовался, - Карвин смущенно хмыкает, - приметно просто. Она всегда очень просто одевается, а тут бусы. - Так почему не пошли к ней, не допросили её обо всем? Убранные со света, бусины вновь становятся холодными и невзрачными. Василий тщательно заворачивает их обратно в ткань и убирает в шкатулку, запирая на ключ, за все это время не проронив ни слова. Потом только, посмотрев на Николая, признается: - Да не верю я, что она это. Вот не верю, и все тут. У меня чутье-то есть. Подумал - присмотрю за девкой, пока Яков Петрович не приедет, с ним посоветуюсь. Инициатива хороша только если верна, а я вовсе не уверен, что это верная наводка. - Согласен, - односложно отвечает Коля, невольно снова взглянув на шкатулку. - Не осталось у вас той чудной настойки? - А как же, - с облегчением подхватывает мысль Карвин, отходя к буфету и оттуда доставая большую темную бутылку. Разговор снова плавно утекает к литературе, и под восьмую рюмку Коленька клятвенно обещает Карвину выслать ему из Петербурга книг, как только вернется в столицу. Адресами обмениваются, нетвердой рукой записывая каждый свой на клочке бумаги, и если Колю почтовый адрес нимало не удивляет, то у Карвина вырывается какой-то удивленный возглас, когда он читает записанное Николаем. Гоголь не сразу понимает причину удивления, а потом краснеет так отчаянно и резко, что приходится хлопнуть еще рюмку, чтобы не начать жалко оправдываться. - Это Якова Петровича дом, я при нем живу. Его высокородие часто дома работает, до ночи с документами засиживается, вот и… удобнее так.

***

Вернуться на следующий же день Яков почти и не планировал, однако ж в Талаги попал уже к полудню, и, отправив губернаторского кучера отобедать на постоялом дворе, направился прямо к дому, ожидая застать Николая за бумагами, книгой или обедом. Кучеру велено было ждать, когда господин следователь готов будет обратно ехать. Обратно Яков пока не собирался, но для дела так было нужнее. Коленьки дома не оказалось, причем не было его там со вчерашнего вечера, судя по словам Якима, обеспокоенно и немного виновато доложившего Гуро, что барин вчера изволил пойти к господину полицейскому обедать, да так и не вернулся. - Я уж ходил по деревне да вокруг, подумал, может опять на Николай Василича накатило где по дороге, - сердито - скорее на самого себя - оправдывается Яким. - Ну надо же, а на меня Николай Васильевич сердиться изволит за такие предположения, - хмыкает Яков, переодевая пальто на то, что полегче, алого цвета. - Уверен, что ничего с ним не случилось, Василий Степанович юноша ответственный, приглядел бы за твоим барином. Яким вроде как соглашается, смурно кивнув, но все равно видно - беспокоится. Яков не беспокоится ни капли - по его прикидкам юному секретарю грозит разве что головная боль от похмелья, да и с тем Гуро, коли захочет, легко справится. Ну а коли не захочет, так пора юности, она, как раз для таких злоключений и предназначена. Картина, которую Яков застает у Карвина дома чуть более идиллическая, чем он мог бы предположить. В гостиной, она же - кабинет, залитой ярким полуденным светом, четко просматриваются следы вчерашнего кутежа - рюмки, пустая бутыль, раскрытые книги, чей-то сапог посреди комнаты, а так же разбросанные по всему столу исписанные клочки бумаги - это Коленькина забава, приняв лишнего, записывать все кажущиеся прозрениями мысли. Яков любопытства ради разворачивает пару этих записок, но, не найдя ничего интересного, проходит вглубь дома, безошибочно находя спальню по негромкому, недовольному похрапыванию на два голоса. Прислонившись плечом к косяку и не сдерживая смешливой улыбки, Яков рассматривает завалившихся прямо на нерасстеленную кровать юношей, заснувших, видно, в разгар литературной дискуссии - у Василия под рукой лежит пустая бутылка, а Коля прижимает к груди какой-то томик, с жалобным ворчанием пытаясь спрятаться от солнечного света, уткнувшись лбом полицейскому в плечо. Карвин его утешающе гладит по волосам, не просыпаясь, и периодически смешно дрыгает ногой, пытаясь скинуть неснятый до конца сапог. - Мда, Николай Васильевич, деревенский воздух вам совсем на пользу не идет, - мягко мурлычет Гуро, сжалившись и прикрыв тяжелые шторы, погружая комнату в приятный полумрак. Коля, заслышав его голос, просыпается сразу, едва не подскакивая на кровати, роняя книгу и с испугом оглядываясь по сторонам. - Я-яков Петрович… скоро вы вернулись, - смущенно хмурится, пытаясь привести в порядок шейный платок, с которым явно не смог справиться вечером, судя по его потрепанному виду. - Не рад, яхонтовый? - зубоскалит Яков, подойдя поближе, глянув на сонно заворчавшего, начавшего просыпаться Карвина. - Рад, - обижается Коля, хмельно и сердито глянув на Гуро. Больше ничего не говорит, оторопев от того, как бес стремительно наклоняется, поцеловав в губы. Настойчиво, но мягко, и вся головная боль, накатившая уже, исчезает, словно и не было. Коленька вздыхает с облегчением, потянувшись к Якову, но тот уже отстраняется и делает шаг назад, вид принимая деловой и невозмутимый, так что у проснувшегося Василия в глазах отчетливо читается вопрос - то, что он сейчас сквозь прикрытые ресницы видел, почудилось ему или взаправду было? - Да уж, - тянет Гуро с таким выражением, что Василию сразу становится не до чудных хмельных видений - он багровеет со стыда, подскакивая и вытягиваясь перед Яковом в струнку. Бес его внимательно осматривает - от взъерошенной макушки до босых ног и продолжает: - Пойдемте-ка, господа, на постоялый двор, здоровье ваше поправим. Да и поговорим заодно. - Расскажете, что узнали? - со сна субординация Коленьке плохо дается, но Василий Степанович слишком занят приведением себя в порядок, чтобы придать этому значение. Сам Николай нетвердыми пальцами завязывает шейный платок и разыскивает под кроватью сапоги. - Расскажу, голубчик, расскажу. Очень занятно все выходит. В честь чего такой разгул? Или просто по старой памяти с Диканьки? - Яков Петрович, - обижается Коля, в том числе и на то, что в Диканьке-то он пил в основном как раз из-за Якова. - Ладно, ладно, - сжаливается Яков. - В гостиной вас жду, умывайтесь оба, и за мной. И тон делает ласково-приказной, так что у Карвина от волнения руки дрожат, пока он пуговицы на камзоле застегивает. Николай напротив ни капли не беспокоится - судя по легкой ухмылке, это маленькое утреннее представление доставило бесу недюжинное удовольствие. - Вы меня простите, бога ради, Николай Васильевич, - частит Карвин, подливая Николаю воды умыться. - Неловко это все так получилось… - Яков Петрович очень любит неловкие ситуации, происходящие с другими, - бормочет Коля, думая о своем - правда, что ли, Яков уже дело раскрыл, пока они тут пьянствовали? Любопытно ведь, интересно, расскажет, или опять будет томить до конца трапезы?
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.