Бог холодной белой тишины

Кажется, все-таки Гуро предпочтет первый вариант. Во всяком случае, на вопрос Василия о том, как прошла поездка в Архангельск, Яков только легкомысленно отмахивается и напоминает, что завтрак - наиважнейший прием пищи за день. А он его как раз пропустил. Катерина, хлопочущая по хозяйству, завидев Гуро, сразу как-то светлеет взглядом, улыбается, проводя всю компанию к столу поближе к окошку, и начинает суетиться, самолично накрывая на стол. Посетителей у неё по утрам не бывает, так что в зале пусто - только в дальнем темном углу сидит мужик в тулупе, неторопливо расправляющийся с поданным завтраком. Хозяйка, расставив тарелки и стаканы, неожиданно сама берется за кувшин с вином и, наклонившись к Якову, наливает ему в стакан рубиново-красного напитка, что-то тихонько шепча на ухо. Обоим, и Василию, и Николаю, приходится сильно напрячь слух, чтобы услышать её обеспокоенный шепот: “Здесь он, ваше благородие. Тот, что к Аглайке-то приходил. Вон, в уголке сидит... ” Коля замирает, прикладывая всю силу воли, чтобы не обернуться и не посмотреть еще раз на человека, поначалу не привлекшего его внимания. Судя по напряженному лицу Карвина, его одолевает та же проблема. Только Яков легко и благосклонно улыбается, скользнув взглядом по весьма открытому вороту Катерининого платья, по белой шее, и с этим своим особенным бесовским мурлыканьем благодарит хозяйку - то ли за вино, то ли за информацию. Со стороны и не разберешь. - К Аглае кто-то приходил? - тихо-тихо уточняет Карвин, и Коля запоздало вспоминает, что этих протоколов Василий в глаза не видел. - Он? Кто это? - И что это все означает? - подхватывает Николай, обреченно глядя на то, как Гуро пилит туповатым ножом сочный кусок мяса. Ему с бесовской помощью хоть похмелье не мешает воспринимать окружающий мир, а вот Василий Степанович выглядит настолько зеленым, что даже Яков сжаливается. Откладывает столовые приборы, забирает у Василия пустой стакан и, наполнив чем-то из своей фляги, возвращает с настойчивым советом выпить. На вкус, судя по гримасе, невольно появившейся на лице урядника, гадость редкостная, но зато уже через несколько секунд он выглядит изрядно посвежевшим. - Если бы это не было так подозрительно, Николай Васильевич, - продолжает Яков, вновь берясь за нож и вилку, - я бы посоветовал вам оглянуться и еще раз глянуть на этого человека. Тогда бы вы, наверняка, узнали губернаторского кучера, у вас память на лица великолепная. - Еще лучше, - пораженно шепчет Коля, изо всех сил стараясь скосить глаза вбок, не поворачивая головы. - Так что вы узнали-то? - А что это мы все обо мне? - неожиданно переводит разговор Гуро, отпивая из стакана вина, и даже не морщится, несмотря на то, что кисло. - У вас, господа, может есть какие новости, которые мне следует знать прежде, чем свою версию вам излагать? Коля, встрепенувшись, смотрит на полицейского - он бы и сам кое что мог рассказать, да не при нем, и бес это явно понимает, чуть заметно Тёмному кивнув и испытующе глянув на урядника. Карвин уже окончательно в себя пришел, так что по делу отрапортовал четко и гладко, хоть и на пониженных тонах, чтоб никто вокруг не услышал. Яков против ожиданий не выглядит удивленным - скорее уж он выглядит довольным, как налакавшийся сливок кот. Именно сейчас Николай отчетливее всего понимает, что всё. Скоро домой, в Петербург, в теплый дом, с большой библиотекой и камином. Скоро. - Бусины только у меня в кабинете остались, не догадался с собою прихватить, - сокрушается Василий, помрачнев. - Да вы не расстраивайтесь, - благосклонно щурится Гуро, ныряя ладонью во внутренний карман камзола. - Скажите, лучше, такие бусы? Коля с Василием едва лбами не сталкиваются, наклонившись над выложенными на стол бусами из овальных персиковых камешков с бежевыми разводами. - Откуда? - Как? - спрашивают одновременно, с любопытством глядя на Якова, вслед за бусами доставшего и свой портсигар. Не для демонстраций очередных улик, а чтобы сигару раскурить, да время еще немного потянуть. - Хороший вопрос - откуда и как, - с театральной задумчивостью начинает Яков. Но актер он хороший, театральность не раздражает. Может, Коля предпочел бы, чтобы все происходило в более привычной лично ему обстановке - дома, в кабинете, где Яков всегда обстоятельно рассказывает и объясняет развязки своих расследований, но выбирать не приходится. - Не обо всем, о чем я сейчас расскажу, Василий Степанович, вы знаете, не все протоколы по делу я вам показывал. Вы уж не обессудьте, с вашим прошлым можно заподозрить, что вам придется пойти на крайние меры, коли кто-то прознает о некоторых ваших… наклонностях. Карвин краснеет мучительно и жарко, глядя ровно на столешницу перед собой, а через несколько мгновений тихо откликается: - Я понимаю, Яков Петрович. - Вот и хорошо, что понимаете, вы юноша умный, далеко пойдете. Может и не в столице, но страна наша весьма широка… Коля щурится, глядя на беса, словно хочет уличить его в приязни и благосклонности к юному полицейскому. Сам Николай, правда, только рад этим полуобещаниям Якова. - Cherchez la femme, как любят говорить господа французы. Итак, основой для всего случившегося послужило, конечно, не вполне обыкновенное желание младшего сына князя Матвея Гагарина обвенчаться с девушкой из Архангельской глубинки, про которую, к тому же, слух ходит, что та - ведьма. Но проблема, как ни странно для, например, столицы, не в дурных слухах и не в необычных намерениях. Проблема в любовных делах кроется, обычно, в двух вещах - в деньгах и в ревности. - Да кому Алексея Матвеевича ревновать, у нас в Талаге и девиц-то незамужних не так-то много, да и не казался он женихом завидным, - частит Василий. - Мы ж не знали, что он княжеского роду. В деревне никто не знал. - В деревне действительно никто не знал, кроме Аглаи Семёновны, конечно, - соглашается Гуро, коротко глянув на Николая, словно проверяя, догадывается тот или нет. У Коли какая-то дурная мысль на самых задворках разума ворочается, но никак не желает оформляться в складную идею. Вспоминается губернаторский дом, как видел его во сне, и это что-то точно должно значить. Для Якова, вон, значит. - У Аглаи Семёновны есть некие… семейные обстоятельства, делающие её отъезд затруднительным, - продолжает Яков. - Из-за этого-то они с Алексеем Матвеевичем здесь и задержались, из-за этого и скандалили глубоким вечером, как вам наверняка доносили. Обстоятельства эти к делу отношения не имеют, однако сам факт их существования послужил причиной для задержки. Алексей собирался в столицу вернуться в начале года, он и письмо об этом начал отцу писать, но так и отложил недописанное. - Но они так и не уехали, - подхватывает Карвин. Первую свою жертву Итхаква настиг в конце прошлого года, - думает Николай, тревожно глядя на Якова. - Аглайка, наверное, решила, что это просто… голод, потребность… такое наверняка и раньше случалось. потом он стал убивать снова, всю округу выморозил, не хотел её отпускать. Потому она и поверила сразу, что Алексей от рук Вендиго погиб. Потому и меня зачаровывала, отомстить хотела. Только Яша считает, что я бы не справился… Приступ дурноты Коля запивает кислым вином под внимательным взглядом Якова. - Не уехали, - кивает Яков. Коля неожиданно чувствует, как по голени мягко проходится кончик бесовского хвоста, значит Гуро беспокоится за него больше обычного, успокаивает. - Как я уже сказал, искать в данном деле нужно женщину. Да не Аглаю, а другую. Ту, что тоже знала, кто под личиной простого деревенского псаломщика скрывается. Точнее вызнала, да таким изощренным способом, что только красивым молодым - и беспринципным - девушкам доступен. Но началось все не с этого. - Пирога яблочного изволите? - беспокойно интересуется Катерина, тихонько подойдя к столу и начиная собирать тарелки. - Отчего ж не изволить, изволим, - кивает Яков. - И вина еще кувшин принеси. И… что тот твой гость пьет? - Да чай пьет, от хмельного отказывается… Крохотный флакон у Якова в пальцах возникает словно из воздуха. - В чай ему весь бутылек опустоши. А как затихнет - полкружки браги рядом поставь, чтоб вопросов не возникало. - Затихнет?.. - бледнеет Катерина, от испуга оперевшись на стол и не решаясь флакончик из рук Якова взять. - Ваше благородие, я не… - Я, голубушка, государственный служащий, - строго, но тихо произносит Яков. - Я людей не травлю. Поспит твой гость пару часов, пока мы закончим. Спокойнее так. - Зачем сложности такие? - шепчет Карвин, проводив хозяйку взглядом. - Да чтобы не бегать по окрестным лесам за ним, как понадобится. Так надежнее. Браги перебрал, да и заснул. - С чего все началось? - почти перебивает его Николай, привыкший уже бесу безоговорочно доверять. - Началось, Николай Васильевич, все с того, что отец Илларион читает чудные, душеспасительные проповеди. - Это правда, - кивает Василий, краем глаза наблюдающий за тем, как кучер, отхлебнувший еще чаю из кружки, медленно клонится головой к столешнице, опрометчиво делая еще глоток, чтобы взбодриться. - К нам даже из Архангельска приезжают послушать. - Приезжают, приезжают, - подтверждает Яков. - И из соседних деревень, и из Архангельска. Здесь в глуши мало кто может углядеть фамильное сходство между старым князем Гагариным и его сыном, но одна проницательная особа может. Память у неё больно хорошая - в столице-то была всего единожды, Государю Императору была представлена, но высший цвет общества в лицо запомнила. И, я думаю, немало удивилась, увидев Алексея в деревне под Архангельском, среди снегов и деревянных изб… - Мария Ивановна, - бесцветно шепчет Коля, не сводя взгляда с Якова. - Господи, это насколько же она хочет отсюда выбраться? - А то вы по прошлому с ней знакомству не поняли, насколько, - хмыкает Гуро. Катерина забирает со стола кучера чай и ставит ополовиненную кружку с брагой, коротко глянув на Якова. Тот кивает. - Мария Ивановна? Губернаторская дочка? - громким шепотом переспрашивает Карвин. - Она, юная прелестница. Несмотря на внешнюю отчужденность, Гагарин с сыном вел весьма оживленную переписку. Нарочный из Санкт-Петербурга приезжал часто, за постой на губернаторском дворе расплачивался новостями и сплетнями, но, как оказалось, никому, ни единой душе не рассказал, зачем и к кому так часто наведывался; перед теплым приемом устоял, перед чаркой водки устоял, но девичьи чары посильнее будут - Марии Ивановне, заглянувшей как-то к нему на конюшню, все рассказал. Она и сама догадывалась, а так только теорию свою проверила. И вот с тех пор за Алексеем Матвеевичем и началась полномасштабная охота. Уж не знаю, каждое ли воскресенье она наведывалась сюда в простом экипаже с верным кучером, не знаю, хоть и догадываюсь, как Алексея соблазняла на любовь и женитьбу, но тот был упрям, непреклонен и, вдобавок ко всему, влюблен. Доверенный Гагаринский нарочный исправно носил письма сначала Машеньке, так что вызнать имя соперницы труда особого не составляло. - И она отправила к ней кучера, поговорить, - высказывает догадку вслух Коля. - Правильно, голубчик. Яков несколько мгновений смотрит на так и лежащие на столе бусы. - Я все думал, как они у Марии Ивановны оказались, совсем не её украшение, ни по цвету, ни по отделке. Слишком простые, да и ни к чему при русых волосах. При рыжих, да на солнце, камни наверное бесподобно переливаются. - Кучер прихватил, когда приходил к Аглае, - продолжает Коля. - Мария, наверное, велела что-то взять из её дома… Только зачем? Доказать, что правда к ней ходил? - Алексею пригрозить, - поясняет Гуро, не дожидаясь дальнейших догадок. - Аглаю легко можно в Канцелярию за ведьмовство отправить, вот Маша и собиралась намекнуть ему, что знает, кто его избранница. - А у вас эти бусы откуда? - неожиданно даже для себя спрашивает Николай. Судя по взгляду Карвина получается совсем уж невежливо, но хуже всего, что Яков отвечает не сразу. Медлит с полдюжины секунд, потом продолжая с прежним спокойствием: - В спальне у юной прелестницы лежали, перед зеркалом. Карвин хмыкает едва-едва слышно, но больше ничем своих эмоций не выдает, а на Колю вдруг ступор накатывает. Ступор и какая-то совершенно нечеловеческая злость, от которой все вокруг выкрашивается мутно-серыми и черными красками, только алое пальто Якова выделяется ярким всполохом. Гибкий тонкий хвост с мягкой кисточкой туго обвивается вокруг лодыжки. Все происходит так быстро, что Карвин даже забеспокоиться не успевает, а Коля отошедшими от короткого паралича руками снова наполняет свой стакан, отпивая одним махом половину. Это все можно будет позже разъяснить, в конце концов. - Неужели настолько ей замуж за него хотелось, что ровесницу свою на каторгу готова была отправить? - изумляется Василий, стойко проигнорировав возможность усугубить неловкую паузу каким-нибудь замечанием. - Стоит признать, что дело не совсем в этом, - чуть медленнее обычного продолжает Яков. Хвост его все еще накручен вокруг Колиной лодыжки, хотя тот уже начинает раздраженно дрыгать ногой под столом, чтоб отпустил. Отпускает. - Тут еще ведь проблема в том, что мы с Николаем Васильевичем окрестили “обостренным чувством нравственной ответственности”. Алексей Матвеевич собирался как минимум папеньке-губернатору в красках расписать недостойное поведение его дочери. А расстраивать папеньку Маша тоже не очень-то хотела. Так что решила Алексея на всякий случай припугнуть. Яков замолкает, когда на постоялый двор заходят несколько подвыпивших мужиков, одетых как охотники и, погоготав на пороге, проходят в дальний конец зала. - Последняя их встреча была не совсем обычная - на этот раз встречались ночью и на колокольне. Алексей уверен был, что Мария Ивановна будет его уговаривать передумать и, видно, хотел поговорить с ней максимально наедине. У девушки планы были похожие - максимальное уединение, для разговора ли или… еще для чего, об этом можно только догадываться. Коля чувствует, как от последней фразы к горлу подкатывает комок. Если до этого момента он думал, что знает, что такое ревность - он капитально ошибался. - Реквизит для встречи у неё был не самый обыкновенный - бусы Аглаи Семёновны и… фляжка с коньяком, в которой намешана убойная доза цианида, на случай, если Алексей не отступит. Рисковать своим будущим Мария Ивановна совсем не собиралась. “Ничего себе”, - то ли тихо шепчет, то ли громко думает Василий. - Алексей говорит ей, что не передумает и о таком возмутительном поведении юной девушки непременно расскажет её отцу. Мария показывает ему бусы Аглаи и тоже говорит, что не отступится, коли тот решит её опорочить. Алексей Матвеевич пытается у девицы бусы отобрать, но тонкая нить, на которую они нанизаны, рвется, и ожерелье рассыпается по всему полу, - новая пауза, чтобы вина выпить. - Не берусь угадывать, но что-то мне подсказывает, что в этот момент Алексей Матвеевич впервые в жизни на свои моральные принципы решил плюнуть. Ну или забыть на время, чтобы женщину, которую любил, уберечь. У Марии Ивановны на фоне нервного потрясения состояние близкое к истерике и, когда Алексей наконец-то соглашается с её условиями, она разрыдаться готова от облегчения. И предлагает ему за это выпить, скрепить договор, так сказать. Изумленный звук издают оба - и Коля и Василий. - Да, юная барышня напрочь забывает об отраве в коньяке. Её радость от облегчения настолько велика, что о цианиде она вспоминает только когда Алексей, посетовав на мороз, крепко прикладывается к фляге. Василий не спрашивает, откуда Гуро это все знает, да еще и в таких подробностях. Люди никогда не спрашивают. Колино дело обычно - составить гладкий протокол, а откуда сведения, ему понятно. Яков установленных правил никогда не нарушает, но коли уверен, что кто в убийстве или в другом тяжком грехе виноват - вытянет всю правду из памяти, просмотрит чужими глазами заново. Для правосудия и бесу в чужую голову можно без спросу лезть. - Когда тот падает замертво, она уже ничего поделать не может. Буквально - девушка в панике и ужасе, но вместо того, чтобы сбежать, начинает собирать по полу рассыпавшиеся бусины - она знает, сколько их должно быть, часто вертела их в руках как четки, обдумывая, что дальше делать. Несколько камешков ей не удается найти, поэтому она наверху много времени проводит, достаточно, чтобы верный кучер забеспокоился и рискнул подняться. Там на колокольне он видит совсем безумную картину - начинающий коченеть труп и барыня, на коленях ползающая по полу в поисках бусин. Михаил, кучер, человек простой, спокойный и очень преданный. Навроде вашего, Николай Васильевич, Якима. Чтоб вам легче характер было представить. Паниковать он не стал. Глянул на произошедшее, припомнил слухи, что по губернии ходят, про злобного зимнего духа, что в Талаге людей калечит морозит, и план сложился у него мгновенно. Барыню в относительное чувство привел, отвел в экипаж, укрыл, чтоб не замерзла и велел не выходить. Сам на колокольню вернулся, взял покойника и… скинул с колокольни. Не стану утомлять вас подробностями о том, как он сгребал окровавленный снег, как сквозь подступающую метель вез труп к реке, как до Архангельска добирался и как барыню свою чаями и водкой отпаивал. Но так это все и было. Яков замолкает, деловито допивая вино из стакана и наблюдая за тем, как Николай и Василий по очереди оборачиваются глянуть на спящего и начавшего уже похрапывать кучера. - И что теперь? - растеряно озвучивает общую мысль Карвин, глянув на Гуро. - С ним-то понятно, а губернаторскую дочку арестовывать у меня полномомочий нет… Разве что вы мне… - О Марии Ивановне я уже позаботился, - Яков поднимается из-за стола. - Ваше дело, Василий Степанович, с сообщником разобраться. Учить вас, думаю, не надо. А наше с Николаем Васильевичем дело - протоколы составить и с Аглаей Семёновной поговорить. Думаю, она должна знать, кто во всем произошедшем виноват. Коля согласен, что, конечно, должна, и уверен, что разговор этот будет непростой, полный слез и причитаний, но ошибается. Получается еще хуже и труднее от того, что Аглая не плачет, только выслушивает Якова с каменно-бледным лицом, уложив ладони на коленях и ни разу за время его рассказа не шелохнувшись. Гоголь заглядывает на обратную сторону, смутно надеясь хоть здесь какие-то эмоции заметить, но увиденное ужасает его еще больше. Если раньше разницу между явным и навьим обликом Аглаи почти невозможно было заметить - ну, может на пару лет она казалась старше здесь, в серых полутонах изнанки, то сейчас на Колю смотрит почти старуха. Сутулая худая старуха с седыми чуть рыжеватыми космами и потухшими глазами, в которых едва угадывается прежняя яркая зелень. Николай смотрит на покрытое глубокими морщинами лицо, на трясущиеся руки с короткими, крошащимися ногтями, и невольно ловит себя на мысли, что за все это неприятное дело то, что произошло с Аглаей - самое худшее. Хуже смерти. - Что делать будете, Аглая Семёновна? - неожиданно спрашивает Гуро, обернувшись на полпути к выходу. - Уйду, - сухо отвечает Аглая, не встречаясь с бесом взглядом. Яков отворачивается, находя взглядом притихшую собаку, выглядящую сегодня не лучше, чем хозяйка, больной и старой. - К нему? - уточняет Яков, чуть кивнув в сторону заснеженого окна. Коля смотрит туда же, невольно содрогаясь, когда понимает, о чем Яков говорит. - А к кому же еще, - все так же бесцветно откликается ведьма. - Идите, барин. Вам теперь до меня дела нет.