Листая книгу, надейся на себя

— Ламаник Глифул, с этого дня ты на домашнем аресте.       Я посмотрел на Монику. Она стояла с каменным лицом. Заметив на себе мой взгляд, она усмехнулась и коротко кивнула, соглашаясь со словами дяди Стэна. Я облизнул высохшие губы. — Что ж, будем считать, что это справедливо.       Я развернулся на каблуках ботинок и, чеканя шаг, направился к лестнице. Сзади послышалось презрительное «Тс». Я нарочно пошёл в сторону своей старой комнаты, осознанно вызывая раздражение родственника. — Ты забыл? Ты живёшь в другом крыле, — я не оборачивался, но был почти полностью уверен, что дядя изогнул бровь. — Вещи перенесу из старой комнаты, — бросил я, поднимаясь по лестнице. Кстати, неплохая идея, перенести вещи. Надеюсь, Стэн не успел приказать это горничным. Не хочу, чтобы в моих вещах копались посторонние. А вдруг они найдут Дневник?       В принципе, домашний арест — далеко не самое страшное из наказаний. Подумаешь, несколько дней дома посижу. Первая моя неделя здесь так и протекла. В конце концов, здесь есть библиотека. Но всё равно немного обидно.       Когда я начал перетаскивать свою одежду и проходил мимо гостиной, где родственники демонстративно чопорно пили чай, Моника нарочито громко говорила, что сегодня пойдет гулять, но, разумеется, предупредив об этом дядю. — Я, может, и завтра пойду! Кое-кто у нас знает, как на улице хорошо! А если я встречу Гидеошу, это будет вообще замечательно!       Я понимал, что она просто хочет меня выбесить и не поддавался на провокации. Однако в моей голове созрел план мести и сестре, и дяде. Я привёз с собой музыкальные колонки. Они небольшие, и родители, пусть и скрепя сердце, разрешили их взять. Я сделал перерыв между транспортировкой одежды и перенес сами колонки. Обычно музыку я слушаю на маленькой громкости, но сейчас, подключив их в новой комнате, врубил Marilyn Manson на полную мощность, распахнул дверь комнаты так, что она ударилась об стену и продолжил свой переезд, специально фальшиво и громко подпевая.       Делая вид, что не замечаю недовольных Монику и Стэна, прошествовал мимо гостиной. Теперь моя очередь их выбешивать. Первой не выдержала сестра. — Слышь, ты! Рокер недоделанный! Хватит орать! — You say you want a revolution, man And I say that you're full of shit! — Заткнись, кому сказала! — We're disposable teens, we're disposable teens!       Нет, дорогая сестричка. Ты не заставишь меня заткнуться. Я всё-таки тебя старше и не собираюсь подчиняться твоим приказам. В конце концов, где уважение к старшим? Дядя Стэн не в счёт. Кстати, о нём. Он держался немного дольше. Я даже успел пронести половину своих вещей и выслушать от Моники множество комплиментов в свой адрес. Когда я относил те три книги, которые были исключительно моими и хранились в моей комнате, а не в библиотеке, он догнал меня почти у самой двери, схватил за локоть и заклеил мне рот скотчем. — Это раздражает, прекрати орать. Я могу смириться с колонками, но такого рода бэк-вокал этому певцу, кого ты там слушаешь, ни к чему, — как-то слишком спокойно сказал он.       Я наигранно надулся, но сделал вид, что послушался. А как только Стэнли ушёл обратно в гостиную, быстро отлепил скотч и продолжил горланить во всю глотку, тем более, что в песне начался мой любимый момент. Сестра от негодования заорала похлеще меня, из-за этого моё прекрасное пение прервалось громким взрывом хохота. О, тогда я ещё не знал, как дядя отомстит мне за мою же месть ему.       Я шёл с последней вещью около зала, и Стэнли всё так же спокойно (ох, не к добру это спокойствие) сказал: — Если ты сейчас же не перестанешь так себя вести, я буду вынужден сократить твою свободную территорию до твоей комнаты. — Сначала догони! — пропел, а точнее прокричал вместо слов песни я.       Догнал. Вернее, не дядя, а слуга. Догнал, скрутил, отвёл в комнату и запер. Я отчаянно брыкался и пытался укусить его руку, которой он любезно зажал мне рот. — Майкл! Выпусти меня! Немедленно! — закричал я, когда услышал звук поворачивания ключа в замке. — Извините, господин Ламаник, но господин Глифул приказал не выпускать Вас из комнаты никуда, кроме столовой на время принятия пищи, — словно запрограммированный робот, отрапортовал Майкл. — Это тоже приказ! Выпусти меня! — я забарабанил кулаками по двери. — Моим непосредственным хозяином является Стэнли Глифул. И если приказы, например, Ваши и его различаются, я обязан подчиняться ему. — Но… — меня не стали дослушивать, послышались удаляющиеся шаги.       Не ожидал я такого предательства от Майкла. За дни пребывания в Гравити Фолз я с ним здорово сблизился. И пусть он, вопреки моим просьбам, упорно продолжал называть меня «господин» и обращался на «вы», я считал его кем-то вроде друга. Да, сейчас он просто выполнял приказ, но… хотя какое тут может быть «но»? К Майклу не может быть претензий. Он всего лишь слуга.       А вот Стэна хотелось застрелить. И плевать я хотел на то, что он мой двоюродный дедушка. Нет, я, конечно, всё понимаю, сам виноват и всё такое, но мне кажется, что это уже слишком. Меня даже родители в комнате никогда не запирали. В доме — да, но больше моя свобода не ограничивалась ни на метр. А тут… — Да заткнись ты! — крикнул я на продолжающие орать колонки и с силой выдернул шнур из розетки. Плюхнулся на кровать. Пригорюнился.       Тишина была как-то непривычна. Сразу вспомнился сегодняшний сон. Почему в последнее время мне снятся исключительно сны, в которых я почти ничего не вижу? Почему мой мозг выставляет меня перед самим собой таким беспомощным? Почему в моих снах я слышу знакомые голоса, но не могу вспомнить, кому они принадлежат? Так, а какой голос звучал сегодня? Я уже даже не помню, какой он.       Он говорил мне куда-то идти. Вероятно, к тому синему шару. Зачем? И была ли сильная боль следствием того, что шар прошёл сквозь меня? Или он остался в груди? Я невольно приложил руку к тому месту, где должно находиться сердце. Иди, Сосновое Деревце       Почему он так меня назвал? Во сне я не обратил внимания на это. Во снах же часто появляются моменты из реальной жизни, только исковерканные из-за обработки мозгом информации, полученной за день. Может, это из-за того, что вчера утром я смеялся над фамилией Гидеона? Пайнс… Мда, смеялся вроде я, а в итоге меня же назвали сосной. Мозг, ты издеваешься?       За дверью закопошились. Дважды щёлкнул замок, и в комнату заглянул Майкл. — Господин Ламаник, прошу пройти на обед.       Я не шелохнулся, всем своим видом желая показать, что обижен. — Я не пойду. — Почему же? — Не голоден.       Вру и не краснею. Голоден. С утра я сегодня ничего не ел, и обед был бы очень кстати. Это же заметил и Майкл. — Вы сегодня пропустили завтрак. К этому времени Вы просто не можете не проголодаться. — Я. Не. Голоден, — из чистого упрямства стал упираться я. Однако мой желудок не захотел со мной сотрудничать и очень кстати издал характерный звук, который часто сравнивают с пением китов. Слуга улыбнулся. — И кто после этого будет говорить, что не голоден? — Ненавижу! — процедил я сквозь зубы и поднялся с кровати. Майкл хотел сказать что-то ещё, но я посмотрел на него таким взглядом, что он счёл правильным промолчать.       Я с гордо поднятой головой вышел из комнаты и направился к столовой. Майкл закрыл дверь, быстро догнал меня и пошёл за мной, соблюдая расстояние в два шага. Я остолбенел. — Ты что, ещё и сопровождать меня будешь?! — Таков приказ, — пожал плечами он.       Я прорычал в ответ что-то нечленораздельное. Это уже ни в какие рамки! Я что, какое-то тяжкое преступление совершил? Нет? А приговор такой, будто я человека убил! Что за самосуд? Пока я возмущался и жаловался на свою судьбу, на Стэна и вообще на всё, что движется и даже не движется, мы с Майклом дошли до столовой. У двери я напустил на себя до безобразия гордый вид, открыл дверь и с неестественно прямой осанкой, задранным чуть ли не к потолку носом и полуприкрытыми глазами прошагал к своему законному месту за столом. Моника, сидящая слева от меня, прыснула. — Гляньте-ка! Павлин наш свободолюбивый пришел! — это был уже второй раз за два дня, когда меня назвали павлином. Я так похож на эту птицу?       Демонстративно её не замечая, я сел за стол и, почти уткнувшись носом в тарелку супа, стал есть. Суп из устриц, серьёзно? Его же готовят по субботам. А сегодня среда, значит, должен быть острый суп с киноа и бататом. Наверняка Моника приказала изменить меню. Она знает, как я ненавижу устриц, и не упустила возможность ещё больше мне насолить. Причем, насолить буквально. Суп был сильно пересолен. Либо наш повар влюбился на старости лет, либо сестра специально сказала положить двойную порцию соли. Я не знаю, было ли так много соли у неё и Стэна, но, судя по их насмешливым лицам, несладко отобедать пришлось только мне.       Тем не менее, я не собирался устраивать им праздничный спектакль. Стараясь сохранять каменное выражение лица и едва сдерживая рвотные позывы, я через силу вливал в себя ненавистный суп и старался не разжёвывать устриц. Сестра пыталась начать разговор, как обычно, с ехидных высказываний в мой адрес. Но я дал себе обет молчания и даже почти не поднимал глаз выше края тарелки, при этом сохраняя ровную осанку. Моника поняла, что прямым путем ничего не добьется. Она переключилась на дядю Стэна и завела с ним наполовину язвительный разговор на тему моего воспитания. Тот с радостью поддержал эту беседу. Я таки поднял на них свой фирменный равнодушный взгляд. Оба тут же замолчали в ожидании представления. Но я лишь посмотрел на них пару секунд, а затем вернулся к почти опустошенной тарелке. Моника разочарованно выдохнула. — Ладно, допустим, ты выиграл эту битву, но война ещё не окончена! — о, а у нас тут боевые действия разворачиваются? Дядя одобрительно хмыкнул.       Я не стал дожидаться второго блюда (так как, зная характер моей сестры, скорее всего, это были бы все те же проклятые устрицы в огуречном желе, а этого мой желудок точно бы не выдержал), встал из-за стола. — Пойдём, Майкл, — сказал всё это время стоявшему позади моего стула слуге и зашагал к двери. Уже выходя из столовой, я обернулся к родственникам и процедил: — Большое спасибо, всё было очень вкусно, — особенно выделил слово «очень», чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что эти слова — сарказм.       Вернувшись в комнату, с презрительным равнодушием позволил Майклу себя запереть. За сегодня произошло слишком много неприятностей. Было необходимо успокоиться и обдумать свои дальнейшие действия. Взгляд упал на колонки. Со вздохом вставил штепсель в розетку, хотел включить «Страсти по Матфею». Вспомнил, что нужно сбавить громкость, покрутил колёсико влево. Нажал на кнопку включения. Из динамика полилась прекрасная музыка. Всё-таки Бах неоспоримо был гением. Я невольно улыбнулся. Лёг на кровать и прикрыл глаза. Всё обдумать можно чуть позже, а пока хотелось просто расслабиться и наслаждаться.