Листая книгу, надейся на себя

      С самого утра, сразу после завтрака к нам приехали стилисты, журналисты и фотографы. Видимо, вчера, после разговора со мной о родимом пятне, Стэн поднял на ноги всю прессу городка этой «шокирующей» новостью. Первые тут же отвели меня в мою комнату, зачесали чёлку назад и вылили мне на голову, казалось, не меньше литра лака для волос, чтобы всё это дело закрепить. Потом мне дали пять минут отдыха, чтобы дать лаку высохнуть, и я полностью их потратил на то, что вертелся перед зеркалом и рассматривал свою новую причёску. Что ж, теперь внешне я соответствовал своему статусу — прилизанный павлин. Только хвоста не хватает. Моника с полной уверенностью подтвердила это. В её голосе явно звучала зависть. Она сама уже пожалела о том, что рассказала про моё пятно. И хоть я искренне радовался, что она снова доведена до белого каления, чему тут завидовать, я не понимал.       Как только лак высох, меня тут же схватили фотографы. По большей части, они старались фотографировать лоб, но они сделали фото и по пояс, и в полный рост. Моника постоянно норовила влезть в кадр и всё испортить, но они её прогоняли, а я, незаметно от них, показывал ей язык. Потом меня чуть не разорвали на две части, ибо фотографы ещё со мной не наигрались, а журналисты уже пытались забрать меня на интервью. В итоге этой маленькой битвы победили журналисты, а проигравшие отправились распечатывать фотографии по просьбе Стэна. Я что-то говорить по поводу моего дефекта совершенно не желал. Когда корреспонденты поняли, что простым путем они ничего не добьются, они припёрли к стенке дядю и сказали, что они не намерены терять здесь своё время, и если так пойдет и дальше, они просто уйдут, а это означало, что никаких денег Стэн не получит. Это его совсем не устраивало, поэтому он припёр к стене меня и поставил ультиматум: либо я со всей искренностью даю интервью, либо не выхожу из комнаты до конца следующего месяца. Такой расклад мне не понравился, и я неохотно, но дал скупые комментарии по поводу своего пятна. Их это вполне устроило, и они отвязались. Деньги Стэн получил, все, кроме меня и Моники, вроде бы, остались довольны. Ближе к обеду, а я теперь время измеряю только отношением к принятию пищи, все «гости» разошлись, а после него меня снова заперли в комнате. Я сразу же растрепал неудобную укладку и, с радостью отмечая наличие личной ванной, соединённой с моей комнатой, побежал смывать лак. Хоть я и вынужден был признать, что с открытым лбом смотрюсь вполне неплохо, эта причёска была жутко неудобной, и я не представлял, как с ней можно ходить целыми днями. Весь день я не знал, куда себя девать. От нечего делать в сто первый раз перечитывал Дневник, пытаясь найти хотя бы немного новой информации, но, что неудивительно, тщетно. Но самое интересное то, что на ужин меня не позвали. Вообще. И я просидел весь вечер в комнате. Голодный. Но хотя бы развлекался пением своего пустого желудка. Будь тут Моника, она бы сказала, что даже желудок поёт лучше, чем я. Кто бы говорил…       Где-то в девять вечера Майкл принёс мне бутерброды с сыром. — Госпожа Моника приказала не выпускать Вас на ужин, — объяснил он. Моника, значит, приказала. Во даёт! Это ж насколько я её сегодня выбесил! Конечно, кто ещё может так отравлять мне жизнь. А потом ещё ноет, что у меня талия тоньше, чем у неё. Да уж, шесть миллиметров — это существенная разница. Жрать меньше надо, а то брата голодом морит, а сама объедается. Я попросил Майкла передать «госпоже Монике» всю эту тираду, которая, как я считаю, отражает всю суть моей сестры. Бутерброды я принял и съел их все ещё до того, как ушёл Майкл. Вот что мне всегда в нём нравилось, так это точность выполнения приказов. Моника-то, под словами «не выпускать на ужин» имела в виду вообще меня сегодня не кормить, а он мне бутербродики принёс. И ведь не прикопаешься к нему. Приносить-то мне еду в комнату ему никто не запрещал. И приказов больше не поступало. А своим свободным временем он распоряжается, как хочет. Я с довольным лицом поблагодарил его. Он промямлил что-то неразборчивое и ушёл. Но когда он поворачивался к двери, я ясно заметил ухмылку на его губах. Не улыбку, а именно ухмылку. Сыр, что ли, несвежий подсунул, гад? Я только в мыслях похвалил его, а он меня отравить решил. Или это я сошёл с ума окончательно? По запаху сыр, вроде, нормальный был.       Я поймал себя на мысли, что смотрю на давно закрывшуюся дверь, почти не мигая. Зажмурился. Образ двери не желал пропадать. Я подождал несколько секунд, пока силуэт не рассеялся. И почему же, всё-таки, ухмылялся Майкл? Наверное, это его собственные тараканы в голове, и мне нет смысла мешать им веселить их обладателя. Махнув рукой на конспирологию, тараканов и сыр, я стал готовиться ко сну.

***

      Моника бежала в свою комнату. С минуты на минуту должен начаться её любимый сериал. Вдруг она на полной скорости во что-то врезалась. Вернее, в кого-то. — Мистер Смит? — удивлённо она окинула взглядом мужчину. — Что Вы здесь делаете? Мы Вас не вызывали. С братцем всё в порядке. — Меня вызвал Ваш дядюшка’с, — погладил её по каштановым волосам мистер Смит. — Зачем? — поинтересовалась девочка, довольно прикрыв глаза. Ей нравилось, что её называют на «Вы», а по отношению к брату у психолога не было никакого официоза. Мистер Смит кашлянул. Моника подумала, что он просто подавился слюной, и не придала этому значения. А он пытался подавить смех. — На один важный разговор, юная леди, — он наклонился, взял её изящную ручку и прикоснулся к ней губами. Юная Глифул тут же вырвала свою ладонь из рук мужчины и едва сдержалась, чтобы не влепить ему хорошую пощёчину. Такого рода поведение всегда её пугало. Сказывались страшные рассказы матери о маньяках-насильниках, которые сначала ведут себя, как невинные овечки и истинные джентльмены. Она отошла от мужчины на два шага, установив относительно безопасное, по её мнению, расстояние. Тот понял её опаску и не стал настаивать. — Разговор о Ламанике? — она закусила губу. — Именно’с. — Понятно, — девушка обошла мистера Смита по максимально большой дуге, насколько это позволял коридор. — Ламаник, Ламаник. У всех на уме один Ламаник! Как дела у Моники, никому не интересно! — пробубнила она. — Ой, простите’с, пожалуйста! — улыбнулся мистер Смит. — Как у Вас дела? Моника обернулась. Глаза её заблестели недобрым огоньком. — Спасибо за одолжение. Нормально, — процедила она сквозь зубы и зашагала дальше по коридору, уже стараясь забыть об этом разговоре. Он и так отнял слишком много её времени, и она, вероятно, пропустила первые минуты сериала. — Бедная девочка, — покачал головой мистер Смит. — Ей бы хоть малую часть того внимания, что уделяется её брату. Эх, знай она причину, может, была бы не так глупа.       Кабинет Стэнли не претерпел никаких изменений. Брюнету даже скучно было в него заходить. Сам хозяин кабинета сидел за своим рабочим столом. — Где тебя черти носят? — проворчал Глифул-старший. Смит проигнорировал этот риторический, как ему казалось, вопрос. — Ты запер его в комнате. Предохраняешься? — спросил он. Стэн усмехнулся. — Да, это решает многие проблемы. Сроки я не обговаривал, так что он может сидеть там столько, сколько мне потребуется. — А как же Дневник? — напомнил мужчина. — Именно поэтому я и вынужден буду его выпустить, — вздохнул старик. — Я уже слишком стар для поисков, — он оценивающе осмотрел собеседника. — Дурацкий прикид. Где ты его откопал? — На улице подобрал, — хохотнул мистер Смит. — Чего только люди не отдадут за пару долларов на лишнюю кружку пива! Правда, потом пришлось приводить себя в порядок, но это был самый оптимальный вариант. Стэн хмыкнул. — Ты мне лучше вот что скажи. Зачем ты меня позвал? — продолжал брюнет. — Что это? — Глифул бросил на стол несколько фотографий. На большинстве из них был изображен юношеский лоб со странным родимым пятном — ковшом Большой Медведицы. Смит усмехнулся. — Если мне не изменяет память, это использованная фотобумага. — Что на лбу? — конечно, Стэн не пропустил мимо ушей издевательство психолога. Просто ему было не до этого, и он решил не заострять на этом внимание. Мужчина внимательнее присмотрелся к фотографиям. — Это метка, — вынес он вердикт. — Она есть у каждого представителя вашего рода. — Не у каждого, — возразил Глифул. — У меня нет. — А причём тут ты? — пожал плечами молодой человек. — У каждого истинного представителя. У того, кто обладает силой и имеет значение в вашем роду. А кому интересны отщепенцы? — на последней фразе Стэн побагровел. — То есть, теперь я могу быть уверенным, что он истинный. И мне не понадобятся все те фордовские штучки, чтобы это проверить? — старик еле сдерживал себя, чтобы не надавать брюнету по его самодовольному лицу. Мистеру Смиту сегодня определённо везло на сдержанность Глифулов. — Именно. — И ещё одно. Ты же, вроде как, психолог. Что с его поведением? — Он изменяется? — радостно переспросил он. — О, ты же прекрасно знаешь, что это означает! — тут он подошёл к Стэнли почти вплотную, наклонился к самому его уху и прошептал: — Процесс запущен.       Близкое расстояние позволяло ему услышать, как старик заскрежетал зубами. Это только развеселило мужчину. Он выпрямился и направился к двери. — Что будешь делать? — вопрос Стэна заставил его остановиться. Смит повернулся к Глифулу лицом и улыбнулся. — Сэр, помогать, разумеется! И он ушёл, оставляя Стэнли наедине с лишь одним волновавшим того вопросом: «А кому?»