Авторитарин

— Ну что, тебя перевозят в здание суда, рыжий пидорас? — неприятный мужской голос раздался сзади, и Кашин повернулся к источнику звука, сталкиваясь взглядом с худощавым парнем, чуть старше него самого. — Нихуя се обзывательство, я будто кот, который под дверь нассал. Мог придумать что-нибудь получше? — рыжеволосый усмехнулся, слыша, как скрипят от злости зубы противника. — Или ты можешь только девочек насиловать? Парень сорвался с места, подлетая к Кашину и хватая того за грудки, пытаясь приподнять. Однако Данила был куда выше и крупнее сокамерника. — Сейчас тебя повезут в суд, дадут пожизненное, и мы с тобой встретимся в колонии строгого, где я как следует с тобой разберусь, уёбок, — прошипел юноша, сплёвывая комковатую слюну под ноги Дане, а потом тряхнул его и отошёл к компании, которая наблюдала за представлением. Кашин усмехнулся, понимая, что видит этого типа последний раз, ведь за ним вот-вот должен был прийти конвой, и всё это закончится. Перед глазами уже возник образ любимой девушки, которая опустошила весь его бар и покрыла трёхэтажным матом при последней встрече, бесконечно смеясь и вытирая выступившие слёзки, стараясь казаться сильнее и отважнее. Она не была леди и принцессой — она была его Лайзкой. Через час в небольшую комнату, с двухэтажными кроватями и парой сломанных стульев, вошли полицейские, и двое из них, а именно Данин конвой, перевязали парню руки и вывели из изолятора под всеобщие улюлюканье и свист, которые разрывали барабанные перепонки. Больше Кашин не войдёт в это ужасное место, не будет терпеть унижения, избиения, угрозы расправы с ним и его близкими, а терпеть приходилось, чтобы ему не ужесточили наказание и не увезли в суд раньше запланированного. Мужчины из конвоя скручивали руки, грубо заталкивая преступника в машину для перевозки заключённых, хотя тот и не думал сопротивляться. В грузовике уже сидел один полицейский, а те, кто привели Данилу, сели спереди — один на место водителя, а другой — на пассажирское сиденье. Через несколько минут машина выехала из-за ворот изолятора и двинулась в сторону здания суда. В руках сидящего напротив был автомат, что являлось простым требованием для конвоя, но Кашина это нервировало. — Не бойся, стрелять не буду, — сказал полицейский, не выдержав нескольких минут сверления взглядом оружия. — Я и не боюсь, — честно ответил собеседник, ёрзая на сиденье и смотря на улицу через тонированные окна, закрытые прочными решётками, — переживаю, что будет дальше. — Дальше ты уйдёшь со своими друзьями и больше не будешь делать того, что сделал с тем мужиком, — проговорил страж порядка, и голубоглазый устремил на него взор. — Не буду. Хочу жить нормальной жизнью, — он выдохнул, распрямившись и прикрывая глаза, отдаваясь греющим мыслям о том, что совсем скоро ужас закончится и настанет светлое для всех время.

***

— Они скоро будут здесь, — обеспокоенно произнёс Юлий, увидев на экране телефона сообщение от Юркова. Шатен облокотился на открытую дверь автомобиля, всматриваясь в горизонт и ища глазами подъезжающий фургон, который должен был приехать в течение нескольких минут. Даша стучала ноготками по металлической дверце, и её сердце билось с каждой минутой всё быстрее и быстрее. Девушка переживала за друга, переживала за остальных и за себя, думая, как же сложится их дальнейшая жизнь. Лиза сидела позади блондинки и видела, как та волнуется, хмурится, ёрзает в кресле. Сама же русая тоже была как на иголках, перебирая пальцами верёвочки на худи Кашина, которую вновь надела, не желая расставаться с излюбленной вещью. — Поговоришь со мной? — тихо произнёс Руслан на последнем сидении, и сидящая рядом с ним красноволосая легонько дёрнулась от неожиданности и отодвинулась ближе к двери, скрещивая руки на груди и всем видом давая понять, что к разговорам она не предрасположена. Тушенцов шумно выдохнул и медленно приблизился к Насте, кончиком пальца касаясь её плеча и проскальзывая по коже вверх. — Что тебе нужно? — не смотря на собеседника, произнесла девушка, и её голос уже привычно дрожал. — Поговорить, объясниться. Я не хочу, чтобы мы всю дорогу провели в молчании, тем более, если тебе нужно высказаться, — кареглазый придвинулся ещё ближе, а Шпагина буквально вжалась в дверь машины. — Мне ничего не нужно, — ответила та, хмурясь и вздыхая, чтобы не сорваться и не накричать на парня, который только этого и ждал. В конце концов, в машине они были не одни, — особенно от тебя. — А мне так не кажется, — он обхватил ладонью плечо девушки и чуть-чуть сжал его, так по-хозяйски, но заботливо и нежно. Настя как кипятком ошпаренная подскочила и вышла из автомобиля, хлопнув дверью перед носом у озадаченного Руслана. Парень тут же последовал за девушкой, но та никуда и не спешила — она стояла в нескольких шагах от внедорожника, словно с корнями приросшая к земле, и смотрела куда-то в сторону. Настя замерла на месте, холодное солнце щипало глаза, ветер заставил слёзы навернуться и пробежать по щекам, оставляя чуть заметные глянцевые дорожки, так красиво переливающиеся на свету перламутровыми полосами. Сердце на секунду остановилось, и глаза готовы были вылезти из орбит. Дыхание спёрло в лёгких, и из горла готов был вырваться отчаянный крик. Звёзды мелькали перед глазами, и она чувствовала, что вот-вот упадёт навзничь на грязный асфальт, если ничего не предпримет. Что же стало причиной такого поведения, такого всплеска чувств, готового разорвать хрупкое тело на части? Там, в конце соседней улицы, шла женщина, неся в руках полупрозрачный полиэтиленовый пакет с апельсинами. Её волосы были сухими, местами безжизненными и поседевшими, под припухшими глазами красовались иссиня-чёрные мешки, и кожа была нездорового жёлто-зелёного цвета. Настя словно почувствовала мягкие, такие нежные и родные руки на своих плечах. Руки её матери. — Мама, — шёпот вырвался из горла совсем не слышно, но будто по взмаху волшебной палочки услышал этот голос лишь один человек, и это была вовсе не мать девушки. Такое родное, пробирающее до глубины души слово услышал Руслан, который стоял за хрупкой подрагивающей спиной сероглазой. Заветные четыре буквы приковали его ноги к земле, и все клеточки его тела, все частицы его атомов — всё замерло. Лишь одно слово било в голову. Мама. М а м а. Настя увидела её, увидела самого родного ей человека, увидела ту, к кому рвалась всё это время, и парень осознавал, что сейчас красноволосая просто исчезнет. Уйдёт домой, прочь из его жизни, но не из его головы, где алыми волнами плотно засел аккуратный силуэт с хрупкими плечами, тонкой талией, миниатюрными ладошками, что вечно тянулись к его щекам, рукам, блуждали по спине холодными ночами, царапая острыми ноготками. Подорвавшись с места, она пробежала пару метров вперёд и замерла, смотря прямо на мать. Вот оно — счастье, нужно лишь перейти дорогу, и ты уже дома, но девушка чувствовала каждой клеточкой тела то, как позади замерло дыхание в горле Руслана, как трясутся его руки, как он близок к очередному приступу, которые случались с ним слишком часто в последнее время. Вот она — мама, сворачивает у перекрёстка, но её ещё можно догнать за несколько секунд. И перед глазами пена изо рта шатена, его трясущиеся руки, бьющиеся о пол ноги, белки закатывающихся глаз. Перед Настей встал самый сложный выбор: старая жизнь, полная радостей, домашнего уюта, материнских объятий, шерсти кота на любимой одежде, запаха сырников по утрам или новая жизнь, в которой девушку окружали оглядывания назад в страхе, что за тобой гонится полиция или что её любимый человек захлебнётся пеной во время очередного приступа. Шпагина взглянула на Тушенцова, будто чувствуя, как разрывается его сердце. Она знала, что юноша не заплачет, не будет молить остаться, не удержит силой, хотя последнее было бы для него так характерно, так типично. Он просто стоял и ждал, и вместо сердца в груди комом застряла чёрная дыра, засасывающая в себя всю боль, но вместо того, чтобы исчезнуть, эта боль молниеносно накапливалась, словно в большой мешок, готовый вот-вот лопнуть. Его глаза не были мокрыми, лишь красными и такими уставшими, больными, будто молодой человек не спал десять суток, а потом в одиночку построил египетскую пирамиду. Внутри шатена было пусто, холодно, черно, внутри красноволосой же горел пожар. Вулкан чувств готов был извергнуться в любой момент, слёзы реками скатывались по покрасневшим от волнения щекам. Вертя головой в разные стороны, она смотрела то на здание, за поворотом которого только что скрылась мать, то на Руслана, слишком бледного, будто потухшего. Что будет с матерью без Насти? Уже несколько недель она ничего не слышала о своей дочери, даже не зная, жива ли её маленькая Настенька. Мама выглядела страшно подавленной, грустной, опустошённой. Её лишили самого главного в родительской жизни — ребёнка. Когда женщина вернётся домой, то к ногам с порога бросится котёнок, всё ещё надеявшийся, что это его хозяйка вернулась, и в коридоре медленно блеснёт тень отца девушки, который перестал разговаривать, обезумев от горя. А что будет с Русланом? Парень просто умрёт, может, даже не доехав до нового дома — упадёт в припадке прямо здесь, на грязном, сыром асфальте. Если выживет, то сопьётся или подсядет на что-то, ведь Настя — его личный алкоголь и наркотик, которому он старательно будет искать замену, но так и не найдёт. Взгляд вновь метнулся на здание, а потом — на Тушенцова, который стоял неподвижно, не отрывая взора от серых глаз напротив. Шпагиной было так больно, совестно, и каждый выбор казался ей правильным и неправильным одновременно. Казалось, прошла вечность, прежде чем девушка сдвинулась с места. Сделав несколько несмелых шагов, она смахнула дрожащими как осиновый лист руками застывшие слёзы и глубоко вздохнула. — Я буду рядом с тобой, — её голос дрожал ещё сильнее, чем обычно, отдавая хрипотой и стараясь не сорваться. — Всегда? — он держался за последнюю ниточку, мысленно протянутую между ним и девушкой, и та на глазах из паутинки превращалась в прочный канат, способный выдержать обоих. — Всегда. Наконец Настя перестала сдерживаться. Девушка кинулась к Руслану, и тот обвил её руками, сдавливая до хруста костей, зарываясь носом в мягкие волосы, вдыхая с молочной шеи сладковатый запах девичьего тела. Её кожа сейчас казалась мягче пуха, глаза — ярче солнца, губы — слаще сахара. Вся она казалась прекрасней этой жизни, и кареглазый поклялся себе, что никогда больше не обидит это чудо, что рьяно прижимается к его телу в поисках заботы, нежности, любви, и всё это Шпагина обязательно получит. — Они здесь! — произнёс Онешко, увидев, что по улице едет нужный им грузовик. — Приготовьтесь. Как только Даня окажется в машине, то сразу едем из города. Нам нужно пересечь три тысячи километров так быстро, как только сможем. Руслан и Настя встрепенулись и отпрянули друг от друга, обеспокоенно озираясь в поисках подъезжающего фургона. Лиза с Дашей вышли из внедорожника, и русая потянулась, разминая ноги и шею. Внешне она казалась спокойной, но это были лишь напускные эмоции, ведь по собственному опыту знала — настоящей можно было быть только при Кашине, который вот-вот окажется в её крепких объятьях. Фургон конвоя был всё ближе и ближе, и вот уже заехал в переулок рядом с автомобилем ребят. Водитель вышел, кивнув подошедшему Юлику в сторону открывающихся дверей отсека для перевозки заключённого. Сначала из-за дверцы показался полицейский и, озираясь по сторонам, отошёл, пропуская в машину Онешко и Лизу. Остальные ждали снаружи, смотря на улицы в страхе, что где-то рядом патрулируют другие борцы с преступностью. Даня, всё ещё сидящий на скамье внутри, выпрямился, а потом широко улыбнулся, увидев показавшегося в машине Юлия. Тот взял маленький металлический ключ и быстро снял с друга наручники, тут же пожимая его татуированную руку и приобнимая. Через мгновение в дверях грузовика показалась девушка. Сложив руки на груди, она в упор смотрела на заключённого, улыбаясь ему искрящейся, будто солнечной улыбкой. На душе от этого зрелища стало так тепло, и казалось, что сердце вот-вот расплавиться прямо внутри. — Ну привет, Лайзка, — произнёс Кашин хрипло, совсем тихо, настороженно. Юноша боялся, что сейчас конвой резко передумает и повяжет и его, и друзей, что на крыше соседнего здания сидит снайпер, готовый по сигналу прострелить русую макушку. Слишком много дерьма произошло в жизни Дани, и он отчаялся настолько, что уже не мог поверить в банальное счастье. Хотя бы минутное, мимолётное, которое сразу забудется, но счастье. — Ну и что ты расселся как ебаклан? Пошли! — Лиза подлетела к рыжеволосому, прикоснулась влажной ледяной рукой к его шее, помогая подняться с жёсткой скамьи. Пара вместе с Онешко вышла из фургона, и Неред потянула освобождённого в сторону ждущей его машины. Юлик же в это время отдал каждому из конвоя по большому мешку с деньгами, потом кивнул полицейским и скрылся там же, куда мгновение назад ушли влюблённые. — Бля, вы взяли мой Nissan Patrol? — протянул Даня, усмехнувшись. — Без разрешения? — Садись давай, рыжая морда, рада тебя видеть, — Даша приобняла друга и помогла тому подняться на высокую ступеньку машины. Кашин не мог сделать этого самостоятельно, ведь всё тело ломило из-за частых стычек с сокамерниками изолятора, что крайне часто находили причины как-то зацепить или уколоть парня. Обернувшись на самые дальние сидения, где были Руслан и прижавшаяся к нему Настя, сквозь слёзы шепча: «Я никогда не оставлю тебя», рыжий изогнул бровь, вопросительно взглянув на прикрывающую глаза красноволосую, но в ответ получил лишь кроткое «потом объясню» от Тушенцова. Через несколько минут внедорожник уже мчался по улицам Питера, а впереди их ждала жизнь без наркотиков, полиции и боли. Новая и счастливая жизнь.