***
Шел ночью по городу, немного хмельной, после счастливого свидания, которое вполне может стать началом совершенно новой жизни, а может и не стать, но неизвестность пока не тревожит, а только сладко кружит голову, как высота. Можно было бы остаться у Тонкс до утра, но портфель с необходимыми документами для утреннего доклада членам «Ордена Феникса» лежал дома у Сириуса Блэка, любимая бритва и повседневный костюм, изрядно потрепанный, обитали там же, поэтому часа в три ночи все-таки пришлось одеться и выйти в хрустящую, светлую от снега ночь. Тонкое старенькое пальто не грело совершенно. Радость, напротив, грела — первые три квартала. Потом зубы легонько лязгнули, а еще несколько минут спустя выдали уверенную дробь. Нащупал во внутреннем кармане плоскую серебряную флягу с виски, а в другом половинку горького шоколада. Хмыкнул, убрал шоколад обратно и сделал три небольших глотка. Они изменили все: звонкий морозный мир, и без того вполне прекрасный, стал совсем уж восхитительным, словно с рождественской открытки. Следовало в любую минуту ожидать появления оленей и Санта-Клауса с мешком подарков. Однако, свернув на улицу Грюмо, не увидел там ни оленей, ни Санты. Споткнулся. Неприлично выругался. Немного сконфузился, от произнесенных слов. Задумался. Стал вспоминать, где слышал эти непристойные выражения. Вспомнил, что это слова Сириуса, которыми он любит бравировать, когда терпение его иссякает. Опять ругнулся, но уже про себя. Чуть не упал, но все-таки удержался на ногах, не столько благодаря ловкости, сколько из твердой уверенности, что в волшебном мире рождества нет места синякам и прочим досадным неприятностям. Посмотрел под ноги и увидел невольного обидчика — большого черного пса. Тот уже два квартала шел следом, но именно около дома ему почему-то приспичило вцепится в мою штанину. Скорчил недовольную гримасу и пригрозил кулаком псу. — А ну, отпусти, Блэк! — сказал грозным тоном, на который только был способен, в таком состоянии. — Это мой единственный парадный костюм… Но не успел договорить, как пес недовольно выплюнув штанину дружелюбно завиляв хвостом, направился по ступеням наверх к парадной двери. Наклонился к своей ноге и проверил брючину. — Вроде целая, — задумался. — Тебе повезло, что не порвал. Пес недовольно тявкнул, повернулся к двери и легонько царапнул. — Ладно. Сейчас открою, подожди. Медленно поднялся по ступеням. Заклинанием открыл входную дверь, и пес сбивая с ног, влетел внутрь. Вихрем пронесся по длинному коридору и скрылся в гостиной. Через секунду оттуда послышалось недовольное бурчание Блэка. Не выдержал. Рванул в дом, захлопнул за собой дверь квартиры. Повернул ключ, зачем-то закрылся на цепочку, которой сроду не пользовался. Ну, и в конце наложил заклинание, чтоб уж точно не было непрошенных гостей. Ведь все теперь дома. Нехотя прошел в гостиную и присел на мягкий диван на против друга. — Как прошел вечер с Нимфадорой? — после долгой паузы, спросил он. — Не называй ее так! — почему-то закипел от простого вопроса. — А разве это не ее имя? — нарочно удивленным тоном спросил Блэк. — Как ты хочешь, чтобы я ее называл? Под пристальным взглядом друга смутился. Наверное, даже залился краской, потому что Сириус сразу расхохотался. — Дора… — предательски мягкий голос вырвался откуда-то из глубины меня. Сразу осекся, прикусил язык. Блэк недовольно приподнял бровь. Явно о чем-то размышляя. — Кикимер! — заорал он. — Где тебя носит? Подай виски, сейчас же. — Уже иду, хозяин, — в ту же секунду в гостиную, ковыляя, вошел домовой эльф. Тяжело кряхтя, он нес перед собой серебряный старинный поднос с графином и двумя бокалами на нем. — Ну, что так медленно! — Кикимер, уже все принес, хозяин, — тяжело кряхтя, домовик поставил поднос на небольшой столик возле дивана. Блэк подскочил к нему, отпихнув рукой, разлил содержимое по бокалам. Один протянул мне, а второй сразу осушил одним большим глотком. — Пошел прочь, — огрызнулся Сириус на эльфа. И продолжил: — Это для тебя она теперь Дора, — обратился он ко мне. — А я привык ее называть Нимфадора, ну или Тонкс. — Ты просто любишь над ней подтрунивать. — Это да, — развеселился он, — у нее сразу так забавно меняется цвет волос. — Да, у нее вся палитра радуги. — Даже так, — удивился он. — Хм, а это любопытно. — Что? — непонимающе посмотрел на друга. Тот был слишком задумчив, словно ушел куда-то глубоко внутрь себя. А это не было хорошим признаком. — Ну че? — в туже секунду его лицо сменило задумчивое выражение и приобрело какое-то хитрое. Словно, он выжидал моего признания, а точнее, всех грязных подробностей проведенной ночи. — Было че? От этих слов хватило воспитанности покраснеть, от чего вдруг стал похож на маленького мальчика, пойманного за руку, запущенную в коробку с печеньем. — Ну-у-у, — протянул что-то нечленораздельное, под пристальным взглядом Блэка. — Ээ… да. — Знал, что ты не такой монах, как хочешь им казаться. Не стал отвечать. Только головой покачал. Блэк заулыбался. Налил себе еще немного выпить, осушил бокал. Прищурился. Облизнул нижнюю губу и, присев ко мне на диван, удобно устроившись, положил ногу на ногу. Сказал снисходительно: — Ну что же, даю вам свое благословение. Вздрогнул, чуть было не переспросил: «Чего-о-оо?» — но все-таки сдержался, промолчал. — Благословение, — с лукавством во взгляде, прошептал он. — На ваши встречи. Тяжело вздохнул, осушил бокал, поставил его на поднос и развернулся к другу. Блэк испытывающие смотрел в глаза, словно пытался прочесть в них все детали свидания. Поежился, от такого зрительного контакта. Почему-то вспомнил наши юношеские вечера. Блэк был первым, кого тогда я поцеловал. Наверно я даже немного любил его, но он все всегда сам портил. Нервы были на пределе и он это чувствовал. Казалось, что его это даже сильнее подзадоривало. Снова в его взгляде читался вызов. А значит, просто так он не отпустит. Ни тогда, ни сейчас.***
Проснулся рано, от луча утреннего солнца. Блэк лежал рядом. В комнате было холодно, но он был весь раскрыт. После Азкабана, Сириус говорил, что привык к холоду. Ему даже не хватало его. Поэтому в комнате было ужасно холодно, он никогда не зажигал огонь в камине. Холод давал ему ощущение, что он все еще жив. Холод, боль — все, что так мучило его 12 лет в тюрьме, сейчас давало ему призрачную защиту. Оделся. Несколько минут сидел на краю кровати, прикрыв лицо руками. Вдруг понял, что так не пойдет. Встал и распахнул окно. Там, в морозном рассвете декабрьского утра непривычно высокий голос нараспев пел рукую-то задушевную песню. "Ну надо же. Кому-то тоже не спиться — был немного удивлен услышанным. — Интересно, хоть кто-нибудь кроме меня слышит? Ай, ладно, какая разница". Некоторое время стоял, прислонившись горячем лбом к холодному стеклу, тихо пытаясь разобрать слова. Не выдержал, рассмеялся, слова мало походили на что-то членораздельное. Взглянул на Сириуса. Вдохнул ноздрями свежий морозный воздух, поежился от холода. Накинул теплый махровый халат, твердо сказал себе, — «Это было в последний раз. Теперь точно!» — И пошел умываться.(Конец этой истории)