***
— Скерцио, возвращайтесь и ложитесь, сеньора Сальтаформаджо будет сердиться, если вы не уснете вовремя, — крикнул в окно полуседой белый олень. Внизу послышались быстрые шаги, вскоре в комнату ворвался, смеясь, оленёнок и обнял слугу. — Я же знаю, что ты всегда можешь заступиться за меня, Джонни! — Но лучше не доводить до этого. Однорогий с горем пополам уложил непослушного олененка, который со смехом сбрасывал с себя одеяло и всячески мешал себя вновь укрыть. Он вдруг вскочил и вскрикнул: — Расскажи мне о реликвии! — Только если вы наконец ляжете и будете вести себя смирно. Скерцио лег и укрылся, после чего пристально стал смотреть на слугу, ожидая рассказ. Однорогий опустился около него и, выждав немного времени, начал говорить негромким голосом. Его рассказ тек неспешно, как полноводная река катит свои воды по долине. Серые глаза Скерцио начинали слипаться, но он продолжал внимательно слушать слугу. — Джонни, а что, если безрогий не появится? — Он всегда появляется, Скерцио, когда приходит время. — Но все же? — оленёнок приподнял голову. Джонни лишь усмехнулся, сказал ему спать, встав, вышел из комнаты. Оленёнок хмыкнул и посмотрел в темноту над собой. «Но ведь у меня нет ни братьев, ни сестёр…» — подумал Скерцио и закрыл глаза. Как бы он ни старался зацепиться за эти размышления, сон медленно овладевал им. — Он спит? — спросила молодая олениха, сеньора Сальтаформаджо. — Так точно. — Я чувствую что-то неладное. После смерти отца все идёт не так, как было раньше. — Ваш отец говорил перед смертью не сдаваться и ждать. — Что ж, я могу тебе верить. Ты все же был его слугой. И… прошу, когда подрастет следующий хранитель реликвии… передайте ему эту фотографию. Однорогий взял протянутую ему фотографию сеньоры и, поклонившись, ушёл к себе. Он устало опустился на пол перед окном и долго задумчиво смотрел на звезды. «Да, сеньора Сальтаформаджо, что-то идёт не так, но я все равно буду твердить вам, что все уладится, стоит лишь ждать… ах, кто бы твердил это мне», — тихо пробормотал он и, положив голову на подоконник, закрыл глаза. Его слух привлек шорох за спиной. Оглянувшись, он увидел своего хозяина, точнее, его призрак. — Но… как? — Да, я тоже рад тебя видеть, Джонни, но я сейчас очень занят тем, что умер, так что буду краток. Да, что-то идёт не так. Да, все удалится. Не пытайся остановить Скерцио. Когда он вернётся, не отказывай ему. И помоги Амадео. Да, ты сильно устал и тебе это чудится, но запомни, — сказал призрак и исчез. Джонни долго смотрел на то место, думая, что ему теперь с этим делать. «Спать, мне пора спать», — решил он и уснул. Скерцио очнулся в тёмной комнате. Он чувствовал, что перед ним стоит кто-то и наблюдает. Кто-то зажег фонарь и наклонился к олененку. Фонарь тускло осветил незнакомца. Шерсть его была темно-коричневая с красноватым отливом, почти чёрная, большие ветвистые рога слегка светились красноватым и напоминали тлеющие обугленные ветки. Казалось, стоило подуть, и они загорятся. Скерцио вгляделся в его глаза. Огненно-желтые с узким медовым зрачком. Незнакомец усмехнулся, обнажая острые белоснежные зубы, и поправил пурпурным копытом чёрную шляпу на своей голове. — Я вас боюсь, — сказал Скерцио. Незнакомец рассмеялся, из-за чего оленёнок заметил, что язык и небо оленя были окрашены в ярко-оранжевый цвет, было ощущение, что в глотке его горело негасимое пламя. Набрав воздух в лёгкие, незнакомец действительно выдохнул огонь, с помощью которого поджег сложенные по периметру комнаты стога сена, пропитанные керосином. Пламя осветило его полностью. Он сложил тёмные перепончатые крылья и лег перед испугавшимся Скерцио. — Ты же хочешь стать хранителем, мой милый? — он погладил олененка. — Д-да… — Я помогу тебе… за сущий пустяк. Скерцио испуганно отпрянул от незнакомца. Тот тихо рассмеялся и раскрыл крылья. — Ты ещё слишком юн, мой милый. До встречи! И незнакомец, легко оторвавшись от пола, исчез в темноте сверху, оставив Скерцио наедине с фонарем. «Кто это был? Почему он такой странный? И, если он хотел мне помочь, он — мой… друг?» — задавал себе вопросы оленёнок и не знал на них ответов. Скерцио проснулся и выглянул в окно. Светало. Оленёнок открыл окно, в комнату проник прохладный воздух. С одного дерева на другое перелетела пташка. Друг… у Скерцио никогда не было друзей. Он жил в окружении семьи, всему учили его тоже дома, земли их имения простирались настолько, что до ближайших соседей путь занимал день-два. Они знать соседей не стремились, а соседи — тем более. К тому же, он был единственным олененком в этом доме. Раньше, когда он был ещё совсем мал, приезжала тетушка со своими детьми, которые были старше него, но те не хотели общаться со Скерцио. А позже тетушка умерла, а её дети наведываться в имение решительно не хотели. «Но когда я встречу его ещё раз?» — невольно подумал оленёнок. — Уже проснулись, Скерцио Сальтаформаджо? — раздался голос Джонни за дверью. — Я же просил себя так не называть… — оленёнок открыл дверь и посмотрел на слугу. Джонни не выспался. Впрочем, он никогда не высыпался. — Джонни… ты не знаешь одного оленя… со змеиным хвостом с шипами… и глаза огненно-желтые с медовым зрачком? Однорогий резко забыл, что не выспался. Он судорожно пытался вспомнить все гибриды, о которых ему доводилось читать. Он заглянул в свой заметочник. — Этот гибрид… что-то вроде духа или подобного… они были реальны, но, возможно, вымерли. Говорят, они являются лишь во снах, когда преследуют свои цели, — ответил Джонни после поиска. — Ему можно верить? Скерцио пристально посмотрел в глаза слуги. «Ни в коем случае!» — хотел сказать однорогий, но вспомнил, что ему велели не мешать олененку, поэтому ответил: — Не знаю.***
Джонни бездействовал. Несколько лет спустя, сон с приходом духа повторился. Сначала такие сны были редкостью, потом почти каждый день. Скерцио рассказывал о них. Однорогий молча слушал все, что говорил ему олененок, и что-то странное творилось в его голове. Джонни знал, что добром это не кончится, видел лучше Скерцио, что просто так дух не стал бы помогать обычному олененку, пусть и принадлежащему роду хранителей реликвии, но… оленёнок был так рад этому незнакомцу, называл его другом… Джонни хотел бы прекратить это, даже был в силах сделать это. Но эму было велено не мешать. Некоторое время слуга сомневался, что это не козни духа. Но как же другие приказания? Амадео… Кто это? Если бы дух хотел, чтобы Скерцио не мешали, он не стал бы этого говорить. Амадео. Джонни долго ломал голову, что это такое и с чем это едят. Никто из рода не носил такого имени. А однорогий знал весь род, даже тех, кто покинул имение и, как считали остальные, затерялись навечно в других землях. Для Джонни не было проблемой узнать все о каждом из рода, будь тот хоть мирным садоводом в глуши самых отдалённых земель с до того смешанной кровью, что к роду уже не относился. Но Амадео… Не было ни одного Амадео даже не принадлежащего роду, даже среди соседей, даже из знакомых. Отчаявшись с поисками, однорогий сдался и решил, что если какой-нибудь Амадео заявится, просто так от его внимания он не ускользнет. Сильно встревожило Джонни лишь одно. Та ночь выдалась ветреной и дождливой. Джонни сидел в своей комнате, плотно заперев дверь. Часы с кукушкой пробили полночь. Задумчиво покачиваясь в кресле-качалке, однорогий следил за рыбками в аквариуме и слушал голоса в комнате напротив. Те, кто были в той комнате, видимо, думали, что седой уже спит. — То есть ты поможешь мне всего лишь за… тело и помощь? — Да, мой друг! Подумай. Я могу сделать тебя хранителем реликвии! Её сила будет принадлежать тебе! Все, что нужно сейчас, заключить контракт и отправиться в путь. — Но зачем уезжать? — Реликвия здесь хорошо спрятана. Но скоро она исчезнет и окажется в легко доступном месте. К тому же, если ты уйдешь, тебе откроется множество возможностей! Что ты можешь в этой глуши? А что можешь в городе? Да ещё и с моей помощью! Наступило молчание. Джонни выпил глицин, затушил свечу у входа и лег на постеленную на сено шкуру какого-то зверя, думая, что на этом разговор закончен, а значит, ничего не произойдёт. Он ошибся. — А… что будет с моей душой? — Душой? Подыщу тебе местечко в Раю, если так уж не хочешь быть бессмертным. — Бессмертным? — Да хоть богом! Я все могу! Если мне дадут тело, конечно. — Но это тело мое… — Оно и останется твоим. Ты будешь управлять им. А я буду всегда рядом. В твоей голове. — Ладно… — Умница. Все снова стихло. Джонни напряженно вслушивался. Тишина. Кто-то оступился. Тихо засмеялся и прошептал: «Глупец… я верил!..» Вновь послышались шаги. Теперь они приближались к комнате Джонни. Однорогий посмотрел на меч, висящий на стене около него. Шаги стихли перед комнатой. Надёжно запертая дверь раскрылась. — Какого сена?! — воскликнул Джонни. На пороге стоял олень в шляпе, закрывавшей глаза, в котором Джонни, уже схвативший меч, не сразу признал Скерцио. Он сощурился, пытаясь понять, действительно ли глаза, скрытые шляпой, светятся ярко-оранжевым, или это только чудится. — Мне нужно уйти. Сейчас. Однорогий молча смотрел на него. Он вспомнил, что нельзя мешать, и вздохнул. Скерцио приблизился к слуге. — И отпусти этот меч. Будто ты действительно можешь меня убить. — У меня на стене висит трофей из головы оленя, который в своё время встал у меня на пути, так что я могу не только оленят спать укладывать и на рыбок в аквариуме смотреть. Скерцио усмехнулся, сказал приготовить ему все для пути и ушёл в свою комнату. Слуга посмотрел на время, тяжело вздохнул, все приготовил и лег обратно, накрывшись с головой принесенным одеялом. Недолго он думал о Скерцио. Во-первых, он чувствовал, что это не последняя их встреча. Во-вторых, новые хлопоты заняли его. Вскоре родился олененок-альбинос, к которому сеньора не подпускала слугу. Через несколько лет сеньора Сальтаформаджо умерла. Оставшись один с олененком в имении, Джонни совершенно не понимал, что делать, да и что вообще происходит. Он почти его не знал, даже не видел все эти годы. В день похорон (а Джонни решил похоронить сеньору сразу) Джонни совершенно забыл про олененка, даже не помнил о его существовании. Вечером он заварил чай, придвинул кресло-качалку к окну и, следя за закатом, молча размышлял сам с собой: — Что я делаю вообще? Где моя роль в этой жизни? Может, я просто второстепенный персонаж, который нужен в этой истории, как нелепый чудак, который знает немного информации? Может, моя роль лишь в том, чтобы сделать ошибку? Может, я ещё не сделал то, что должен? Может, я сейчас осознаю, что прожил все, что должен, подавлюсь чаем и умру? Нет… ну ладно… Так, я точно чай пил? В этот момент дверь отворилась, послышались чьи-то робкие медленные шаги. Джонни замер. Он не знал, что спугнет зашедшего, да и просто не знал, что ему делать. Однорогий попытался что-то придумать, на ум приходило только притвориться, что сильно задумался. Это он и сделал. Шаги, прекратившиеся на некоторое время, снова возобновились. Снова тишина. Безмерное терпение слуги начало кончаться. — Здравствуйте? — негромко сказал оленёнок. — Привет, — Джонни посмотрел на олененка и замер. У пришедшего не было рогов. Слуга почему-то заволновался и проговорил, не вдумываясь в то, что говорит: — Меня зовут Джонни… — Я Амадео. — Амадео… — повторил однорогий, после чего вспомнил долгие свои размышления. — Амадео! Безрогий прижал уши и спросил, все ли в порядке. Джонни встал, потряс головой и, тихо засмеявшись, ответил: — Теперь… Теперь все прекрасно! — заметив, что Амадео его не понимает, он продолжил. — В вашем роду хранится реликвия, которая передаётся только определенному олененку. Безрогому. Обычно сразу после смерти хранителя рождается новый, но… Скерцио, твой брат, был обычным. И… твой дед, мой хозяин, говорил, что я должен помочь Амадео, только вот не говорил, кто это… я ждал. — Он точно говорил помочь мне? Амадео может быть кто-то другой. — Ошибки быть не может. Больше нет ни одного Амадео Сальтаформаджо. Ты новый хранитель реликвии. Оленёнок промолчал. Кажется, ему уже рассказывали об этом. Амадео поднял взгляд красных глаз на Джонни. — Ты… должен мне помогать? — Да. — Тогда… обними меня, а? Джонни вспомнил, что только сегодня похоронил сеньору, и почувствовал себя немного неловко за свою радость. Он аккуратно обнял Амадео и погладил его по спине, тот уткнулся в шерсть слуги и обнял его в ответ. — Все будет хорошо… — Когда… я уйду из имения… мама говорила, что я должен буду уйти… я ничего не буду помнить? — Думаю, да… о, чуть не забыл… сеньора просила передать фотографию. Джонни встал, сдвинул бутылку с корабликом, взял спрятанную фотографию и отдал Амадео. Тот тихо шмыгнул и кивнул. Слуга тихо хмыкнул, попросил подождать его, ушёл в комнату умершей и нашёл там клетчатый платок. «Надеюсь, вы не будете против, сеньора», — подумал слуга и, вернувшись к себе, повязал платок на шее олененка. — О, я помню этот платок… её любимый… — Амадео положил фото в платок и, обняв слугу, вновь уткнулся в него. — Ты хороший.