Часть 7 | Записи Седьмого
16 июня 2018 г. в 03:50
День первый, что ли… сегодня я проснулся в своей комнате. Она стала значительно меньше. Видимо, кто-то построил стены. Я ничего не помнил и чувствовал себя, мягко говоря, плохо. У стены напротив, скучая, стоял и смотрел на меня незнакомец… какой-то чёрный олень с очень светлыми мягко светящимися глазами, на спине которого спал крупный рыжий кот... Видимо, он давно за мной наблюдал и все ждал. От него я узнал, что… сошёл с ума. Это было, пожалуй, самое неожиданное заявление за всю мою недолгую жизнь. После его рассказа я вспомнил. На наш дом напали, но с бандитами что-то случилось. Не знаю, что. Мне было интересно, что… любопытство мне дорого обошлось, там был гуль, евший труп бандита. Он испуганно на меня посмотрел, зарычал, оскалив окровавленные клыки, и бросился, как мне показалось, на меня. Я закричал… последнее, что помню ясно, что конь скрылся в одной из комнат… Незнакомец сказал, что иногда я буду как бы приходить в себя, но не был уверен, буду ли я помнить все, что происходило. Он дал мне какие-то записи, сказал, что я должен подготовить все, что в них упомянуто, что-то говорил про будущее… От него же я и узнал твоё имя… Амадео, кажется?
Ах, да, про имена… я знаю, наши имена не будут читаться, так что я буду называть родственников иначе, если понадобится. Олень, который любит технику, даже вход в свою комнату с помощью механизма закрывает, когда надолго уходит, пусть будет первый. Его соседки – вторая и третья. Они живут в одной комнате, там же недавно поселились две ламы. Путешественница – четвёртая… если не ошибаюсь, именно в эту комнату убегал гуль. Пятая – олениха, которая любит вязать. У неё единственной очаг в комнате. Шестой музыкант. В его комнате можно найти много пластинок, но самая интересная – растрескавшаяся… прослушай её, если доведется. Седьмой – брат первого, он хоть и меньше, но увлекается механизмами. Кстати, он ставит растяжку, чтобы в его комнату не заходили незаметно. Надеюсь, ты её не задел. Восьмой – подросток, который хочет открыть портал в Ад… кажется, наш род настолько известен своими чудачествами, что даже черти нас скоро будут сторониться. Десятая – моя тётя… у неё много игрушек в комнате, а кровать в специальном углублении в полу. Она очень не хотела заставлять чем-нибудь комнату. Одиннадцатая – та, что жила в следующей комнате со стенами из сиреневого камня. Ну и двенадцатый – твой дед, обладатель, пожалуй, самой необычной комнаты...
Мне страшно. Мне действительно страшно. Я не знаю, что со мной, почему это со мной. Мне не известно, что со мной происходит, когда я впадаю в безумство, буду ли я хоть смутно помнить что-нибудь в следующие проблески, смогу ли я работать не в здравом уме, чтобы все подготовить, или мне придется это делать, когда я прихожу в себя. Но… эти записи помогают мне медленнее впадать в… назовём это помутнением. Этот незнакомец ушёл. Он… я чувствую, он хороший, пока он был со мной, мне было легче. Все ещё страшно, но совсем не одиноко. Думаю, я сошёл бы с ума окончательно от осознания своего сумасшествия, будучи один… У меня была хотя бы надежда, что кто-то может хоть как-то мне помочь. Когда я сказал ему об этом, он посоветовал вести эти записи. Адресованные именно тебе, Амадео. Может, ты их и не прочтешь, но то, что я их пишу… создаёт иллюзию, что я не одинок и говорю с кем-то. Мне легче от того, что я кому-то пишу об этом, а не молча храню где-то внутри, стараясь не думать, но всякий раз возвращаясь к этим мыслям… я чувствую, что скоро опять начнётся помутнение…
Я все же помню. Я смутно, но помню, что со мной происходило. В моих воспоминаниях хорошо сохранены эмоции, чувства, некоторые мелкие детали, но такая информация как даты, время… я назвать не могу. Например, я хорошо помню фразу, которая меня задела или вызвала радость, но не могу сказать, понедельник это был или среда. Они не хотят со мной говорить… я вижу это. Но у них все равно по-разному это проявляется и… я благодарен некоторым, что они хоть как-то терпимее ко мне, что они не явно сторонятся и отталкивают, а просто почти никогда не начинают сами говорить. Это не так сильно задевает.
Я боюсь выходить из комнаты из-за гуля, да и занят порученной работой. Я помню, ко мне пришёл какой-то белый низкорослый однорогий олень. Он что-то вроде слуги твоего деда. И странно на меня смотрел сначала. Возможно, ему успели рассказать лживые слухи, возможно, он сам меня опасался.
— Вы… выйдете к остальным? Время обеда.
Он стоял под моим внимательным взглядом и изучал меня. Я не помню, чтобы со мной кто-то говорил до этого и был… рад. Действительно рад. Я приблизился к нему и попросил сопровождать меня, робко коснувшись его ноги. Он заглянул мне в глаза и, помолчав, спросил, боюсь ли я чего-то. Я хотел рассказать ему, что видел, но кто-то окликнул однорогого и сказал торопиться, ибо стынет обед. Олень дернулся и пошёл по коридору, сказав мне идти следом. Я ему почему-то доверял. Я чувствовал, что он с осторожностью подбирает слова и действия, но в то же время он хочет расспросить меня. Может, он перестанет опасаться?
Когда меня ввели в столовую, разговоры резко прекратились, все внимательно посмотрели на меня. Они… боялись? Я сконфуженно улыбнулся и отошёл немного за слугу. Тот подвел меня к столу и указал моё место. Остальные тоже сели за стол. Первое время царила тишина. Седьмой, которому это, видимо, наскучило, стал подшучивать над теми, кто сидел за столом. Некоторые старались заставить его молчать, некоторые тихо смеялись. Все вскоре пришло в то же оживлённое состояние, какое было тут всегда. Все даже забыли обо мне, пока… пока седьмой не решил подшутить и надо мной.
— Знаете, наш род знаменит многими чудачествами, но отделение психлечебницы у себя в имении мы открываем впервые!
Все строго посмотрели на седьмого и боязливо — на меня. Я только засмеялся. Седьмой довольно усмехнулся и продолжил есть как ни в чем ни бывало. Когда обед закончился, все разбрелись по столовой, стали говорить между собой. Только я оставался один. Я направился к тете. Она меня не особо жаловала и раньше, но я понадеялся, что она хотя бы не оттолкнет меня.
Знаешь, когда я не погружен в работу во время помутнения, я будто все понимаю и чувствую, но через какую-то пелену. Я не совсем ясно понимаю смысл некоторых фраз, поэтому немного дольше думаю прежде чем отвечать. А когда говорю что-то особо важное для меня, получается нечто сбивчатое, непонятное, будто слова застывают, наталкиваются друг на друга и предложение искажается до безобразия. Внутри меня может бушевать гроза, может расцветать что-то прекрасное, но, как только я начинаю говорить, эта пелена становится плотнее, я пытаюсь прорваться через неё, но все становится лишь хуже. Мне… мне иногда хочется, чтобы можно было все, что творится в душе, передать другому без слов. По взглядам, жестам, лёгким мимолетным касаниям, малейшим изменением выражения морды, как угодно, лишь бы душа другого откликнулась тем же, вошла в резонанс, чтобы другой понял тебя без искажений…
Десятая, третья и вторая стояли у окна и весело щебетали между собой. Когда я подошёл к ним, тётя резко замолкла, вздернула голову вверх и, глядя на меня пониз очков, недовольно проговорила, обратившись по имени:
— Как ты смеешь подходить ко мне? Тебе давно пора бы умереть, этот дом не место для психов!
Я опешил и уставился непонимающим взглядом на неё. Она выглядела угрожающе. Третья и вторая тихо хихикали, глядя на меня, прикрывая морды.
— Я неясно сказала?! Прочь от меня!
Я попятился назад не столько потому, что понял её требования, сколько испугавшись тона. В поиске защиты я глянул на восьмого, стоявшего ближе остальных. Тот пожал плечами и уставился в книгу. Я робко подошёл к нему, восьмой же продолжал невозмутимо читать, пока ему не надоел мой пристальный взгляд.
— Слушай, парень, ты, случаем, не можешь сделать вот это? Материалы я принесу, если у тебя не найдутся.
Я посмотрел в протянутую книгу. Там было описание получения какого-то чёрного камня. Название не запомнил. Я кивнул и хотел было заговорить с восьмым, но он захлопнул книгу, подмигнул мне и ушёл. Я остался стоять в растерянности. Я подошел к одиннадцатой и шестому. Они говорили о каком-то поэте, которого я не знал. Заметив меня, они тихо засмеялись, поприветствовали и продолжили говорить между собой, не обращая на меня внимания. Я недолго постоял рядом, но, так и не сумев принять участие в разговоре, направился дальше, к диванам, где сидели все оставшиеся. Пятая испуганно взвизгнула и замахала на меня, требуя, чтобы меня увели. Четвёртая рассмеялась и сказала ей, подмигнув мне:
— Так из тебя настоящей путешественницы не получится!
— Он же сумасшедший! Вы знаете, чего от него можно ожидать? Посмотрите! Посмотрите в его глаза! Ох, зря вы его выпустили! — верещала тоненьким плаксивым голоском пятая.
— О, а ты знала, что я тоже… — четвёртая подошла к ней ближе и добавила, наклонившись к её уху и понизив голос, — совсем-совсем сумасшедшая! Без ума от путешествий!
Путешественница клацнула зубами. Пятая завизжала, собрала вязание и обиженно ушла под общий смех. Седьмой, тихо усмехаясь, обратился к четвёртой, которая шла по спинке дивана на передних ногах:
— Если одна сумасшедшая повидала столь много, то сколько объездили бы два сумасшедших?
— О! Вы б их никогда не видели! — она спрыгнула на пол. — Но я путешествую одна. Чао!
Она засмеялась и ушла. Двенадцатый тихо усмехнулся, потрепал меня по плечу и направился в другую часть помещения. Братья посмотрели на меня, переглянулись и, сев рядом, но на разные диваны, принялись говорить о своём. Я подошёл к ним ближе. Первый поднял голову и посмотрел на меня. Я запомнил, у него каре-черные глаза, будто бездонные, а взгляд всегда внимательный и умный. Будто он все время о чем-то размышляет, что-то составляет, прикидывает, будто каждое слово, попавшее в его голову, проходит долгую и тщательную обработку. У его брата взгляд был другим. Он был веселым, хитрым, даже колким, но, если хорошенько приглядеться, все же можно заметить, что внутри он проделывает, возможно, такую же работу, как и первый… только результат другой. Я чувствовал, что нужно было что-то говорить, так как и первый, и седьмой, смотрели на меня, ожидая. Я не нашёл ничего лучше, как заговорить о незнакомце, которого я видел в прошлое прояснение сознания.
— И откуда же он тогда мог к тебе прийти? — седьмой усмехнулся.
Я замолчал, так как не знал. Братья переглянулись, посмотрели за мою спину. В столовой никого не было, кроме нас и того слуги, который терпеливо ждал в дверях.
— Ничего, встретишь его ещё — узнаешь, — заключил первый и пошёл вместе с братом на выход.
Я подошёл к слуге, он отвел меня до комнаты. Дверь в комнату четвёртой была приоткрыта, краем глаза я заметил… гуля. Что меня сильно напугало. Я прибавил шаг и скорее юркнул в свою комнату, плотно заперев дверь. Пронесло… я помню, что слугу окликнули, а я нервно кружил по комнате, проверяя каждый угол, чтобы гуль не мог пробраться ко мне. Больше я ничего не могу восстановить в своей памяти.
Когда помутнение прошло, я лежал на кровати, обнимая плюшевую корову. Я сел и огляделся. В углу готовилось зелье, стояло пару кубов из чёрного камня, которые просил сделать восьмой. Я резко вспомнил, что у меня не было плюшевой коровы. Кто-то принёс? Кто? Я встал и подкрался к двери. Тихо. Никого. Оглянувшись, я увидел незнакомца, который тихо усмехался, следя за мной. Почему я его не заметил раньше?
— Кто вы? Подскажите…
— I've been calling caves my home. I'm living in the myths, – негромко напел он и поднял упавшего с его спины сонного кота.
— Пещеры? Вы живете в пещерах?
Он тихо рассмеялся. Я не знаю, чем, но этот смех приковал к себе моё внимание. Я старался уловить его звучание, подметить, чем он отличается от того, что я слышал раньше. Не думаю, что получилось бы у меня его хорошо описать, но я точно могу сказать, что его тихое мягкое звучание заставит вас невольно прислушаться и, возможно, самому улыбнуться.
— Нет, конечно, я лишь проверяю, что портал в пещере рядом с вашим имением, но живу я не там.
— Около нашего имения есть пещера?
Мне не ответили на вопрос и протянули записи, сказав отдать их четвёртой.
— Откуда у вас все эти записи? Откуда вы знаете, что нужно делать?
— Не на все вопросы следует знать ответы. До встречи, – он вышел.
Я помню, как отдал восьмому то, что он просил. Он поинтересовался, зачем я просил плюшевую корову. Кажется, во время помутнения я вместе с материалами для создания камня просил эту игрушку… не знаю, зачем, может, просто приглянулась… восьмому её все равно не жалко отдавать. Восьмой заперся в своей комнате и что-то стал делать. Я не стал узнавать, что… и без того с ума сошёл. Я, крадучись, пошёл по коридору к комнате четвёртой. Дверь приоткрыта. Заглянул внутрь, но рассмотреть не успел…
— Что это ты тут вынюхиваешь? — раздался голос четвёртой у меня за спиной.
— Я… нет, ничего… я должен… должен отдать. Записи. Должен отдать записи. Агата. Отдать Агате. Написано. На листке написано… — сбивчиво залепетал я, сунув записи путешественнице.
Она долго внимательно на меня смотрела, видимо, оценивая. Не знаю, что было в её голове в тот момент. Когда я перестал беспорядочно говорить, она неспеша повторила задумчивым тоном:
— Агате отдать, значит?
— Да! Да!
— Ну ладно. А ты это… не переживай так, салага, совсем как безумный смотришь… ах, точно… извиняй, салага.
Олениха ушла в свою комнату. Я мельком увидел гуля. Дверь закрылась.
Не знаю, сколько времени прошло до следующего воспоминания. Может, несколько часов, может дней. Слуга пытался растолкать меня.
— Да проснитесь вы уже!
Я сел на кровати и огляделся. Однорогий облегченно вздохнул.
— Да оставь ты его, что толку? Ну умрёт от голода, будто жаль кому будет, – сказала из-за двери десятая и пошла наверх.
Слуга фыркнул и потянул меня за ногу, заставляя встать. Я посмотрел в его глаза, когда он начал ворчать, что я много шумел последние пару дней, никого не пускал в комнату, даже его. Во взгляде не было злости. Он будто вовсе не винил меня. Хотя, может, так и было.
— Имя… как вас зовут?
— Джонни.
— Джонни, в комнате у…
— Да приведешь ты его или нет? — крикнул двенадцатый.
— Да, иду!
Он вывел меня в коридор и повёл к лестнице. Двенадцатый тихо усмехнулся и начал о чем-то говорить со своим слугой. Я шёл за ними, понимая, что не смогу сказать про гуля и нужный обряд. За обедом на меня не обращали внимания. Только седьмой немного подшучивал надо мной и довольно усмехался, когда я смеялся. Когда все начали расходиться по комнате, десятая, встав, опрокинула на меня бокал вина. Я рассеяно посмотрел на выпачканные в красном напитке передние ноги. Тётя сделала все будто случайно, но я знал, что это было специально… все знали.
— Ох, это что, кровь на ваших копытах? Ах, нет, просто вино, — она рассмеялась и, распахнув веер, прикрыла морду.
Только вторая и третья натянуто засмеялись вместе с ней. Я не знаю, сколько бы смотрел на собственную шерсть, если бы Джонни не отвлёк меня. Что-то говоря, он вытер пятна и замер. Кажется, ему было неловко под моим пристальным взглядом, но я с трудом пытался пробиться через сгустившуюся пелену и не мог ничего сделать. Он вздохнул и коснулся моего копыта.
— Поговорите с кем-нибудь из семьи.
Я закивал и встал, потеряно оглядевшись. Ко мне подошла четвёртая и протянула угощение.
— Все в порядке, салага? Ты странно выглядишь.
— Тётя…
— А, эта. Она тут никому не нравится последнее время. Ладно, бывай, салага.
Я направился к первому и седьмому. Они снова сидели на разных диванах и говорили, пока никого постороннего рядом не было. Подходя, я услышал часть разговора.
— Брат… то пророчество… что мы умрем… — после молчания заговорил седьмой.
— Две недели. Или меньше.
— Всего?!
— Послушай… — первый поморщился и с неудовольствием отвел взгляд, потирая переднюю ногу. — Давай не будем об этом…
Первый заметил меня и тихо засмеялся, после чего приветливо улыбнулся, седьмой поморщился, видимо, не поняв, что рассмешило брата, поднял на меня взгляд и тихо усмехнулся, после чего тоже улыбнулся. Но я успел заметить, что оба брата будто… переживали внутри, вроде, им было больно от каких-то мыслей, которые приходили обоим, причём уже давно. Кажется, им нужно было объясниться, но первый этого не хотел, а седьмой не мог настоять.
— Около имения есть пещера.
— Пещера? Кто тебе такое сказал? — спросил первый.
— Тот незнакомец, что иногда приходит ко мне.
— Хм. И что ты можешь сказать о нем?
— У него очень красивые глаза, — сказал я, помолчав в раздумии.
— Глаза — зеркало души, — проговорил первый и ушёл.
Седьмой тяжело вздохнул и направился следом за ним. Мне хотелось что-то сказать ему, как-то задержать ненадолго… не знаю, зачем, я просто чувствовал, что это нужно.
— Вы хотите с ним поговорить?
Седьмой замер, тяжело вздохнул и, не оборачиваясь, ответил:
— Да, но он не хочет. Он… ай, ладно.
Он ушёл. Я посмотрел на Джонни, он покачал головой и подошёл ко мне. Слышались тихие звуки молитвы. Я перевёл взгляд на четвертую. Она редко молилась. Или я не замечал… закончив молитву, она приблизилась к нам. Олениха внимательно заглянула в глаза слуги и приговорила:
— Позволь, я его доведу.
Он усмехнулся и отошёл от меня. Олениха поманила меня за собой и пошла к выходу. Я последовал за ней, не понимая, зачем ей понадобилось отводить меня. Вскоре я узнал это. Четвертая остановилась около двери в свою комнату, прижала меня к стене и приблизилась, заглянув прямо в глаза. В её взгляде был… страх?
— Слушай, салага, если кто-нибудь узнает, кто живёт в моей комнате и почему ты сошёл с ума… Да, я виновата, но не надо меня окончательно губить!
Я испуганно кивнул и попытался поскорее ускользнуть к себе. Она закрыла глаза и не стала мне мешать. Когда я уже почти скрылся в комнате, она вновь заговорила.
— Прости, салага… — она посмотрела на меня. — Я просто… я просто боюсь, — четвертая отвернулась. — Если кто-нибудь узнает, мне конец…
Я взял из своего сундука первое, что нашёл съестного, поспешно подошёл к четвертой, сунул ей в сумку на спине и быстро ускользнул в свою комнату, пока олениха пыталась понять, что произошло. Я запер дверь и притих, вслушиваясь.
— Салага… - со вздохом произнесла она и ушла, видимо, в свою комнату.
Ночью я слышал удары чего-то металлического о камень, видимо, кирки. Я взял фонарь и вышел из комнаты. Звуки доносились из комнаты первого. Я спустился к нему. Олень действительно пытался расширить своё жилище. Он дернул ухом и обернулся.
— А, это ты… Не боишься, что столкнешься с кем-нибудь по пути?
Я вздрогнул и напрягся. Он знает?
— С кем, например?
— Никто тех нападавших не отпевал. Я видел пару призраков. Еле унес ноги.
Он не знал. Пелена. Опять пелена. Я старался подыскать в сознании какой-нибудь вопрос, чтобы нарушить молчание. Думалось плохо. Первый внимательно следил за мной и когда ему надоело молчание, взял кирку и продолжил работу, сказав:
— Надеюсь, тут действительно рядом пещера, иначе мне придётся думать, куда девать камни… Слушай, ты всегда так пристально молча смотришь на тех, к кому приходишь?
Я отвел взгляд. Раздался грохот камней. Первый даже отошёл немного и выронил кирку.
— Тысяча волков! Пещера!
Я посмотрел на брешь в каменной стене. В темноте за ней сверкнули два белых пятна и исчезли. Я дернулся, помутнение почему-то закончилось… Схватив кирку, я принялся доламывать стену. Тут… действительно была пещера… и так близко к жилым комнатам… удивительно. Первый помотал головой и, взяв запасную кирку, стал помогать мне. Вдвоём мы справились быстро.
— Чувствуете? Откуда-то дует. Кажется, эта пещера выходит где-то наружу. Я не знаю, насколько она большая, но выглядит впечатляюще.
— Да… — первый столкал вниз обломки породы, которые были разбросаны по полу, как упали, сел на краю и стал вглядываться в темноту. — Погоди, ты сейчас говоришь иначе.
— Да, у меня бывают проблески между помутнениями… и все они начинаются, когда рядом этот незнакомец, – я сел рядом с ним.
— Возможно, он приходит каждый раз к нужному времени… зачем он приходит, кстати?
— Он даёт мне некоторую информацию.
— Да? И что же он тебе ещё говорил?
— Амадео… нового хранителя будут звать Амадео. Только я не знаю, можно ли это говорить другим… Ваш брат…
Первый вздохнул и отвернулся.
— Ваш брат хочет поговорить с вами.
— Да, только я не хочу. Я хочу спать, да и тебе советую, — ответил он резко и лег, отвернувшись к стеклянной стене.
<i>
Я вздохнул и отправился к себе. Почему он не хочет поговорить с братом, если знает о его желании? Что-то мешает? Он не хочет сделать брату легче? Что не так? Не понимаю. Ему больно об этом говорить? Но откуда он знает это, если они разговор и не начинали?</i>
Примечания:
Вы не ждали, а я приперлося. С продой. И уперлося на дачу