DrDeerGod

      В тот день я стал случайным слушателем разговора. Все ушли, кроме первого и седьмого. Меня они, кажется, не заметили. Первое, что я увидел странного… седьмой сидел не на своём месте, а около брата на одном диване.       — Прости, что смеялся, я… я тоже нашёл ту пещеру… вчера.       — Ничего, ты над всеми подшучиваешь.       — Две… две недели… и без того мало, а теперь ещё и почти прошли… хотел бы я оказаться в следующей комнате, чтобы долго после этого не ходить.       — Брат…       Седьмой посмотрел в глаза брата. Там не было прежней веселости, которая прикрывала внутреннюю работу, теперь там была… боль? Первый вглядывался в морду брата, испуганно прижав уши.       — О… брат… — его голос дрогнул. — Я… прости… я… — кажется, он заплакал. — Я хотел бы теперь поговорить с тобой раньше, но мне было больно говорить об этом… Слишком больно…       — Две недели…       — Брат!.. Прости…       — Я просто… знаешь, мы братья, но живём по разные стороны коридора, видимся в основном только в столовой и садимся на разные диваны, пусть и рядом. Я сам частично на это повлиял, но… знаешь, пожалуй, ты единственный, кого я действительно не хочу терять.       Седьмой уткнулся в шею первого. Тот аккуратно обнял его и погладил по плечу. Я был тронут этой сценой, но чувствовал себя лишним. Я решил побыстрее уйти.       — Я многое теперь хотел бы сделать с тобой. Мне будет тебя не хватать, — услышал я слова седьмого, когда уже почти вышел.       Они все же поговорили. Я был… рад этому? Действительно рад. Да, было поздно, они потеряли почти две недели, но… они хотя бы поговорили и поняли друг друга. Вечером у первого случился сердечный приступ. Мы не пытались найти врача. Ехать слишком долго. Седьмой был около брата последние минуты жизни.       — Братья, которые так дороги друг другу, прожили столько времени почти порознь, хотя не ссорились. Или поссорились когда-то давно? Что ты можешь сказать о них? — проговорил незнакомец, когда я проснулся.       — Они… они очень милые. У обоих есть что-то внутри. Это видно по глазам.       — По глазам… хм. А что ты можешь сказать о первом? Какой он?       — Он… он умный малый, очень был увлечен своей работой, которую никто не понимал. Но не забывал о брате, с которым были… странные отношения. Он был будто отделен от брата, но очень схож, связан. Он о многом говорил с ним, сидя рядом на разных диванах. Они последними уходили после обеда. Да и после завтрака и ужина, думаю. У него очень красивые глаза.       Седьмой после смерти брата сильно изменился. Будто умер. Он больше не подшучивал над всеми, ходил молча, с обеда уходил сразу же. Даже взгляд был тяжелым и пустым. Я пару раз заглядывал к нему, но подходить не пытался. Боялся. Он сидел напротив окна и задумчиво смотрел в пещеру. Кажется, он не замечал меня. Но скоро я узнал, что он много внимательнее, чем я думал. Я также бесшумно спустился по лестнице и замер, едва дыша.       — Я же знаю, что ты за мной наблюдаешь, — проговорил он хриплым голосом.       Я попятился назад, аккуратно нащупывая ступени ногами. Он не двигался. Во мне что-то боролось. Я хотел одновременно остаться и уйти, первое мне хотелось сделать, второе казалось нужным. Мне… мне нужно было, чтобы он сказал мне остаться. Это странно. Иногда мне нужно, чтобы кто-то говорил мне, что я лучше, говорил сделать то, что мне хочется сделать, но боязно. Я… на самом деле я не лучшего о себе мнения и часто выделяю плохие черты в разговоре. Я знаю, что не так плох, но в то же время уверен, что я много хуже, чем обо мне говорят. Я писал короткие истории, делал рисунки. Ты их не найдешь. Все говорили, что у меня талант, я же знал, что неплох в этом, но был твёрдо уверен, что я бездарность. Я ругаю себя вслух. Но не для того, чтобы вытребовать похвалу, утешение, лесть. Потому, что так считаю. И… иногда мне кажется, что мне нужен кто-то, кто был бы достаточно силён и терпелив, чтобы медленно доказывать мне обратное. Чтобы так же постепенно, как я вгонял себя в эту самоненависть… так же меня потихоньку возрождать. Мне нужен кто-то, кто знал бы, что пусть я могу с пеной у рта доказывать, как я плох, я правда хочу почувствовать, что во мне есть что-то хорошее, что-то живое, что-то, что рвётся наружу сквозь недостатки. Мне нужен кто-то, кто мог бы помочь мне увидеть то, что видят хорошего во мне другие. Нет, не так просто поверить тем, кто говорит, что у тебя талант, когда в каждой работе ты видишь ошибки, недочеты, но не видишь успешного, не замечаешь прогресса. Я могу сказать, что я прекрасный художник, но мне это не даст веры, что я хорош в этом. Мне нужен кто-то, кто понимал бы меня, кто чуял бы, как мне помочь. Но… боюсь, это слишком долго, болезненно, муторно… бесполезно. Кому захочется тратить своё время на того, кто внешне отторгает и бежит от всякой помощи, хотя внутренне пытается её получить? Это слишком сложно. Слишком много сил нужно на это положить и… не факт, что окупится. Мои друзья… я не говорю, что они плохие. Они прекрасны. Но у них свои проблемы, так что я не хочу их грузить. Я… не хочу, чтобы они выдохлись, не хочу, чтобы они чувствовали, что отдают все и ничего не получают взамен. Мне легче самому молча добить себя, выдрать из своей души чувства, изъять все хорошее, все стремления… и медленно зачахнуть, завянуть взаперти в темноте, проливая слёзы, проклиная себя за собственную глупость… а ведь когда-то я просто хотел стать благородным благодетелем… знаешь, кто-то говорил мне, что нужно помогать, не делая из этого какую-то заслугу, не думая об этом. А я… возможно, я слишком много трачу время на анализ себя и других. Я… я много думаю о том, как помогал. Что подумал, так ли сделал, можно ли лучше… я попытался не замечать заслуг и… начал больше обращать внимания на ошибки. Каждый раз меня ранит то, что я ошибаюсь. Я правда не хочу вредить, я не хочу ранить, не хочу делать больно, не хочу ссориться… не хочу… не хочу! Но это, кажется, у меня лучше всего получается. Мне говорят, что я перемалываю опилки, что нужно забыть, не думать, но я не могу, понимаешь, не могу этого сделать. Пока я рад, даже счастлив, все хорошо, но как только я ошибаюсь… эти мысли гложат меня, не дают покоя, я хочу выразить то, что в душе тем, кто мне дорог… но опять эта игра в сломанный телефон между мыслями и словами. Я… я чувствую себя маленьким глупеньким олененком, которому дали прекрасную бабочку, а он по незнанию, глупости, жестокости издевался над ней, как мог, а потом вдруг замер, увидев, как она едва шевелит остатками крылышек, понял, что натворил, но поздно. Он ничего не исправит. Она умрёт. Неизбежно умрёт, если он не попросит помощи, но это он делать так боится… Ну вот, опять вся бумага в слезах и дышать тяжело…       Седьмой вздрогнул, когда я почти скрылся за поворотом, и, слегка повернув голову, прохрипел:       — Не уходи…       Я передернул ушами и остался. Неспеша я подошёл к нему ближе. Он отвернулся и кивнул, после чего заговорил. Говорил он долго, увлечённо, кажется, даже забывая, что рассказывает мне, погружаясь сам в свой рассказ. Он говорил мне о брате. Все самое хорошее в нем, какие-то пережитые вместе моменты, наблюдения… кажется, он высказал мне все, что было в его голове. Я с усердием цеплялся сквозь пелену за его слова. Саму информацию я не запомнил, но вот ощущение чего-то доброго, светлого, отложились в моей памяти надолго. Глаза… его глаза снова «ожили» и заблестели, Он помолчал, закончив говорить и, повернувшись ко мне, сказал:       — А ты хороший псих-олог!       Седьмой засмеялся, я невольно усмехнулся. Он долго внимательно на меня смотрел с какой-то тёплой мягкой улыбкой, после чего обнял. Я вздрогнул, первое время не понимая, что делать, но потом догадался обнять его в ответ. В пещере за окном сверкнули два белых пятнышка и, кажется, я смог различить улыбку. Этот незнакомец давно следит за нами?       Сидеть так пришлось недолго. Раздались крики. Мы переглянулись и направились к источнику. Интуитивно мы все догадывались, что это из комнаты второй и третьей, что это наступил черед второй. Все столпились у входа, я решил воспользоваться небольшим ростом, так что я пролез между чьими-то ногами к самой двери. А вот седьмому пришлось толкаться. Вторая стояла над трупом третьей, держа окровавленный нож, и считала ранения. Похоже, они что-то снова не поделили. На этот раз, все стало серьёзней обычной драки, что для них было привычным делом. Седьмой подошёл к ней. Оленёнок рассмеялась.       — Двадцать восемь!       — Двадцать восемь? — не понял седьмой.       — Я ударила её двадцать восемь раз! — в её тоне были те же хитрость, плутовство.       — Двадцать восемь ударов ножом! Ты действовала наверняка, да?! Вы что-то не поделили, что-то незначительное, как и всегда, а ты схватила нож. Она умоляла тебя прекратить, но ты снова и снова наносила удары! Разве ты достойна теперь жить спокойно, продолжая издеваться над всеми?!       Вторая рассмеялась, глядя ему в глаза. Она отошла от него на пару шагов и приговорила, приставив нож себе к горлу:       — А достойна ли я вообще жить? — она залилась своим звонким омерзительным смехом.       Седьмой испуганно отшатнулся и долго напряженно смотрел на упавшую вторую. Двенадцатый покачал головой и, коснувшись плеча седьмого, проговорил:       — Она мертва, — он развернулся к остальным. — Идемте отсюда, не на что смотреть.       — Она. Она убила её?!       Двенадцатый пристально посмотрел на меня и повёл наверх, куда потянулись и остальные. Там он заварил чай и каждому сам налил, говоря что-то утешительное. Двенадцатый посмотрел на меня и, коснувшись плеча, сказал:       — Послушай, парень, не бери в голову, с тебя и так довольно.       Я кивнул и стал смотреть на чай, погрузившись в свои мысли. Очнулся я, когда был один. Было поздно, только свечи горели в углублениях в стенах и на перилах балкона. Я посмотрел на луну. Полнолуние… Кто-то начал завывать в заброшенном крыле. Дверь в прихожую отворилась, я стал смотреть на хлипкую бочку, которым попытались заблокировать проход в крыло. Ручка двери стала дергаться, будто кто-то с силой старался выбраться из крыла, открыв дверь. Я знал, что баррикада на этаж с жилыми комнатами очень плохая, может помешать комфортно пробраться наверх, но абсолютно бесполезна, ибо пройти по ней возможно. Я знал это и надеялся, что-то, что рвётся наружу не достаточно сильно, чтобы выломать замок двери и сломать бочку или не догадается пройти по жилому этажу и выйти через открытую дверь правого крыла.       Что-то будто звало меня оттуда. Я старался не поддаваться желанию подойти и убрать баррикаду, найти ключ от замка… Раздался треск. Дверь открылась, но за ней никого не было… или я пока не видел. По полу из крыла стал расползаться какой-то чёрный дым. Он продвигался медленно, с каким-то странным звуком, похожим на шепот, только слов не было… или это не от дыма шёл звук?       — Ну что за растяпа! — послышался знакомый голос незнакомца.       Чёрный олень спрыгнул с балкона и бесшумно приземлился. Я сам не заметил, как он повёл меня за собой наверх, в пустую комнату, предназначенную для гостей, если они вдруг приедут. Я тихо прошептал слова извинения за свою рассеянность. Олень лишь махнул на меня. Пришёл кот, который всегда был с незнакомцем, сказал, что жилой этаж полностью залит дымом, пройти только с каким-то амулетом…       — Эй, проснись!       Я очнулся и потер глаза. Вокруг была обычная обстановка моей комнаты, передо мной незнакомец, на его спине кот… ничего, кажется, необычного. Это все сон?       — Дым…       — Какой дым? — незнакомец нахмурился.       — Просто сон… а вторая и третья?       — А вот это уже не сон. Что ты о них думаешь?       — Они… часто вздорили, но везде ходили вместе. Они могут казаться милыми, но… все же узнается их истинное желание пошкодить, поиздеваться… они меня не любили, но я не уверен, что они вообще способны любить. Они всегда ходили с десятой, повторяли её заносчивое поведение. Но к ламам, как ни странно, отнеслись хорошо, стали заботиться о них. Они часто что-то не могли поделить, ругались, дрались. Но, если их не знать, они казались очень дружными, всегда были вместе.       — А глаза? — незнакомец усмехнулся.       — Глаза… в них что-то хитрое, озорное, даже колкое. Я никогда не видел в них понимания. Сон… почему он был таким странным и почему я его увидел? Он что-то значит?       — Малой, если я таинственный незнакомец, это ещё не значит, что я все знаю, — он мягко улыбнулся. — Попробуй расшифровать его сам, если тебе это важно.       Близился черед четвёртой. Меня это сильно волновало. Во-первых, я успел поближе её узнать, она была хорошей. Во-вторых, гуль в её комнате. Кто будет его сдерживать? Не сорвется ли он? И, в конце концов, достаточно ли хорошо он будет скрываться один? Ведь, если его увидят, убьют, а мертвого его обращать… мне действительно было бы жаль, если б его убили, он же не виноват, что он падальщик, он даже не виноват в том, что я сошёл с ума. За обедом я узнал о намерении четвёртой уехать.       — Решила помочь старухе с косой и выехать ей навстречу, чтоб ей не приходилось доезжать до нашего имения? — седьмой грустно усмехнулся.       — Сохранить меня зато живой в памяти. Да и разве путешественнице, разбойнице и пирату гоже умирать мирно у себя в имении?       — Вот как? Тогда чур я получу известие о твоей смерти из громкой статейки местной газеты.       — Считай, ты её уже получил!       — Ловлю на слове.       Четвёртая посмотрела на меня и хмыкнула. Оленуха отвела меня в сторону и приговорила, надев на шею мне нечто похожее на амулет.       — Вот, это поможет тебе от страха перед ним… Должно помочь, — последние слова она приговорила чётко и твёрдо, глядя в мои глаза. — Что ж, настало время разобраться с этой твоей Агатой… и пусть твоя смерть будет лёгкой, салага. Прощай, — она поцеловала меня в лоб и ушла.       Седьмой все время был около меня. Кажется, после смерти брата и ухода четвёртой я ему казался единственным близким из семьи. Мы не говориди, но, похоже, ему просто хотелось, чтобы кто-то был рядом… или мне так кажется? Ладно, не столь важно.       Ночью меня кто-то начал звать. Я посмотрел на амулет на своей шее, вздохнул и выглянул за дверь. В коридоре стоял гуль.       — Постой… помоги!       Я напрягся. Помочь? Я? Чем? В любой момент я готовился закрыться в комнате. Гуль не приближался ко мне, будто чувствовал мой страх.       — Она уехала. Я так хотел, ибо есть её труп пришлось бы, но я не в силах с этим смириться. Я сыт пока, но скоро буду голоден. Мне нужна помощь… прошу…       Я молча смотрел на него. Он сделал шаг ко мне, я вернулся и почти скрылся в комнате.       — Послушай… я падальщик, я нападаю на живых только когда голоден… я знаю, у тебя нет оснований мне доверять, но… ты единственный, к кому я могу обратиться. Скоро я проголодаюсь, но трупа не будет… я не могу сам себя приковать к стене, но ты можешь с этим помочь. После запри меня в комнате. Когда умрёт следующий, отопри ночью дверь. У тебя будет время уйти, пока я буду вырваться из цепей. Я не хочу тебе вредить, видишь?       — Ты и меня съешь?       — Только после твоей смерти, обещаю.       Я вновь посмотрел на амулет. Она говорила, что это поможет… она же не могла врать, так? Зачем ей могло понадобиться врать мне? Гуль ушёл в свою комнату. Я стоял несколько минут в раздумье. Он не хочет причинять живым вреда. Кажется, рассудок его не оставил. Наш дом действительно притягивает много странностей. Как минимум, наш род. Я решил все же пойти к нему в комнату. Он мне протянул инструменты и кандалы, улыбнувшись. Я заковал его и взял ключ со стола.       — Знаешь, почему я здесь?       Я помотал головой.       — Мои источники говорят, что золотое яблоко, один из предметов для обряда, находится в этом имении… не наврали. Я чую, что оно где-то здесь. Кстати — он поднял взгляд и странно усмехнулся. — Она дала тебе эту безделушку, чтобы ты меня не боялся… в ней нет ни капли магии, все на силе убеждения. Плацебо. Забавно, но это действительно сработало. А я не верил!       Я швырнул амулет в стену, запер комнату и убрал. Она… обманула меня?! Я свернулся клубком на кровати, уткнувшись в ноги. Обманула. Обманула… обманула? Я дернулся от того, что кто-то коснулся моего плеча, и подскочил на месте.       — Тише, тише… — незнакомец присел рядом. — Что такое?       — Она обманула меня?       — О, ты про это. Послушай, это, конечно не амулет, не оберег, но… ты ведь действительно его не побоялся. Кстати, что ты о ней скажешь?       — Отважная, рискованная, если и поступит необдуманно, старается до последнего избежать отрицательных последствий. И, пожалуй… склонна к состраданию? У неё какой-то огонь в глазах. Будто бесовской. Она довольно долго прожила с гулем в одной комнате и не дала никому узнать. Ну, кроме меня, но если б я не пошёл тогда в крыло, и не узнал бы никогда. Хотел бы я узнать её лучше. У неё точно всегда есть интересные истории.       Смерть пятой сильно подействовала на всех в доме. Мы даже не поняли сначала, что произошло, пока не почувствовали запах гари. Мы до сих пор точно не знаем, из-за чего было возгорание. Когда мы выломали дверь, пятая была ещё жива, но уже надышалась угарным газом. Перед смертью она пожелала, чтобы её комнату восстановили. Пламени не дали охватить другие комнаты. Это была слишком неожиданная смерть. И… что самое обидное, мы ведь её почти спасли. Я попытался собрать в памяти все, что знал о ней. Но помнил лишь то, что она меня боялась. Она хотела, чтобы меня изолировали, чуть ли не обвиняла меня во всех грехах только потому, что я… был сумасшедшим. Седьмой ткнул меня в плечо и поманил за собой. Мы спустились к нему в комнату.       — Держи, — он протянул мне кружку чая, а себе налил что-то покрепче.       — Я не знал, что ты пьешь.       — С братом, который вечно встречает в передряги, невольно начинаешь. Гм. Кажется, я сам скоро сойду с ума. Ну да не страшно. Ещё одна смерть, а после — моя.       — Ты ждешь?       Он внимательно на меня посмотрел.       — А ты разве нет?       — После тебя, наверное, буду…       Он усмехнулся и залпом опорожнил стакан, после чего стал вглядываться в темноту пещеры. Я тоже стал туда смотреть, но ничего интереснее камня не увидел.       — Ты знаешь, что будет после смерти?       — Нет, — признался я.       — Зато я знаю.       — Звучит, как история для избранных.       — Мы с братом пронюхали. Благодаря восьмому и… — он усмехнулся. — твоей работе.       Я не понял, что за работа, и перевёл взгляд на собеседника. Он, кажется, почувствовал, что я смотрю на него, но даже ухом не повёл.       — Ты даже не знаешь, что создал камни для портала?       — А… мой сосед… А куда портал?       — В Ад.       Я дернулся и посмотрел на часы. Было поздно. Седьмой потер морду, пожелал мне спокойной ночи и лег. Я кивнул и вышел из комнаты, достав ключ от комнаты четвёртой… должен ли я?.. Да, должен, определённо должен. Но ведь он прикован… нет, он мне верит. Я открыл дверь своей комнаты и пошёл дальше по коридору. Мой обострившийся за это время слух уловил дыхание гуля. Он принюхался и совсем тихо зарычал. Он чует меня… он голоден и опасен. Я легонько толкнул дверь пятой… даже если он испачкает комнату во время своего… пира… это не так важно. Комнату все равно восстановят, приберут… звякнула цепь. Видимо, он поднял голову. Никого. Все спят.       Медлить нельзя, он уже учуял добычу, каждая лишняя секунда лишь больше его раздражит. Он уже рычит громче. Я вставил ключ и повернул… он дернулся всем телом в мою сторону. Цепи жалобно звякнули. Бессознательно, в какой-то задумчивости я побежал в свою комнату и быстро запер дверь, прислушиваясь. Он рвался, цепи звенели, но ещё держались. Лишь бы никто не решил выйти на этот звон. Лопнула цепь. Другая. Оставалось ещё три. Рев. Я отошёл от двери, не разбирая того, что было в комнате, и опустился на свою кровать. Ещё одна цепь не выдержала. Я хотел было лечь, но уткнулся спиной во что-то мягкое и тёплое. Решил не проверять, что. Ещё одна… оставалась последняя. Что-то мягкое слегка шевелилось, будто дышало, но отстранять меня не спешило. Последняя. Распахнулась дверь. Рев, топот… звук разрываемой плоти. Я сел и оглянулся.       — Мне казалось, я не похож на подушку, — незнакомец усмехнулся, мягко сверкнув глазами.       — Тем не менее, на вас спит кот.       — Так кот не попадает в передряги.       — Хм… она… покойница… она, кажется, меня боялась только за то, что ей сказали, что я сошёл с ума. И держалась от меня подальше. Кажется, она создала себе образ агрессивного психа, стремящегося всех убить, все разрушить. И совсем не хотела присмотреться к тому, какой я был на самом деле. Я же никого не трогал. И старался не мешать. Но она все равно утвердила, что меня нужно изолировать, что моя жизнь ничего хорошего не принесёт. Это… обидно? Я ведь ни в чем не виноват… разве нет?       — Нет, ты не виноват. А теперь постарайся уснуть, — сказал незнакомец после молчания и ушёл.       Я бродил после обеда и слушал обрывки разговоров. Один меня заинтересовал. Шестой увлеченно говорил с одиннадцатой.       — Кстати, помните о пластинке, которую я нашёл у старьевщика?       — А, та повреждённая, которая подписана как одиннадцатая. Помню, — глаза оленихи загорелись интересом.       — Я нашёл способ её восстановить и… у меня это получилось! Нужно обязательно её послушать.       — Расскажете, что там записано?       — Конечно! Знаете… эта пластинка овеяна какой-то… тайной! Правда, я неосознанно чувствую от неё что-то. Что-то особенное… даже пугающее…       — Да, вы рассказывали, что чувствуете у каждой что-то вроде собственной ауры.       — Интересно, что там? Странный способ оставлять дневниковые записи? Признание ренегата? Отчёт о проведении лабораторных исследований? Уверен, её содержимое меня удивит. Может, я даже начну расследование! — он засмеялся. — если успею, конечно же.       — Ох, опять вы про смерть…       Пластинка 11? Надо будет послушать вечером… из своей комнаты, конечно же, незачем наведываться к шестому, если слух позволяет прослушивать жизнь почти каждого в доме, если хорошенько прислушаться. Седьмой вырос около меня печальной уставшей скалой. Его оживление после нашего разговора перед смертями второй и третьей длилось недолго. Кажется, новые смерти действовали на него, давили… я хотел бы помочь, но не знал, как… Седьмой, кажется, чувствовал мои размышления о помощи, я видел это в глазах. Но помогать мне с этим не пытался. Может, сам не знал? Эх…       Мы направились вниз, последнее время оставшиеся в живых старались держаться вместе. Это не мешало десятой меня недолюбливать. Хотя она-то держалась от остальных подальше, как и прежде. Я и седьмой почти дошли до моей комнаты, как сзади кто-то вскрикнул, после послышался грохот. Мы оглянулись. Шестой упал с лестницы. Ступеньки в крови. Седьмой вздохнул.       — Знаешь, что мне сейчас хочется сделать? — обратился он ко мне, потерев морду.       — Что?       — Длинно выругаться во весь голос, — быстрым шагом он ушёл в свою комнату, хлопнул дверью и, видимо, там, внизу, именно этим и занялся.       Я дождался ночи. В её тишине я услышал, как кто-то что-то потащил из комнаты шестого в комнату третьей… гуль запасается. Что-то потянуло меня к шестому… до него совсем близко. Там пластинка. Уже восстановленная… нужно только включить проигрыватель и… Я встал с кровати и пришёлся по тесной своей каморке… а почему нет? Что-то ведь манило музыканта. Что-то он чувствовал… Я воровато вышел в коридор, зашёл в нужную комнату, отыскал одиннадцатую пластинку… то ли это видение музыканта передалось мне, то ли в ней действительно что-то было… я включил проигрыватель.       Запись меня взволновала. Я воровато огляделся и с испугом заметил недовольный взгляд незнакомца. Он взял пластинку, совсем тихо фыркнув.       — Она ваша?       Он промолчал.       — Вы её записали?       Опять молчание.       — Или вы тот, чьи действия попали на запись?       Он выпустил пластинку. Она разбилась, издав жалобный звук.       — Одиннадцать. Почему одиннадцать? Есть ещё десять предыдущих? Есть последующие?       — Послушай, давай оставим это для совсем другой истории.       Я невольно дернулся и не смог возражать. Он говорил сдержанно, но настойчиво. Я огляделся, подыскивая другую тему для разговора.       — Хозяин этой комнаты был очень… приятным, спокойным. Со мной он был приветлив, но не разговаривал. Его иногда интересно было послушать, но я уставал к середине монолога, каким бы увлекательным он ни был… Мне от этого немного даже стыдно, но я ничего не могу с собой сделать.       — Мне даже не пришлось спрашивать, — заметил незнакомец.       Седьмой ждал этого дня, а мне хотелось все же его хоть как-то отсрочить. Да, мои соображения были эгоистичны, пусть даже и частично, но… я не хотел его утратить. Он, кажется, понимал меня, но, видимо, смерть брата сильно на него подействовала… или это как-то связано с тем, что после смерти? Я не знал.       Сейчас мне кажется, что у меня было предчувствие. Но тогда, вроде, таких мыслей не было, я просто пошёл к нему рано утром, хотя редко встречался с ним до обеда. Просто захотелось. Он, как ни странно, не спал.       — Вот как чуяли мои рога, что ты придешь, — сказал он, натянув одеяло на ноги.       — Я не вовремя?       — Нет, нет… даже хорошо, что ты пришёл, — он улыбнулся и подвинулся ближе к стене.       Я расположился около седьмого и заглянул в его глаза. В них была какая-то… спокойная уверенность? Что же творилось в его голове? Его брат знал, когда умрёт… он тоже знает? Седьмой коснулся меня.       — Послушай, я знаю, что ты не хочешь моей смерти, но так надо. Почему ты так уцепился за меня?       Я вздрогнул. Только сейчас я понял, почему. Я знал это и раньше, вернее, чувствовал, но не отдавал себе отчёта. Я многое о себе чувствую, но не осознаю. Лишь изредка это перерастает в осознанные мысли. И часто после книг… в них нет для меня чего-то нового, но я узнаю в персонажах себя и понимаю, что автор сформулировал именно то, что скопилось во мне днями, годами, смутно намекало о себе, искало выхода… возможно, умей я не только вдруг осознавать, что не так, но и знать, как решить проблему, я многим себе помог, но…       Я сделал усилие и стал медленно говорить, стараясь удержать мысль, не дать ей растаять, пока я пытался пробить пелену и перевести её в слова.       — Потому что я не чувствую себя частью семьи. Я знаю, что вы мои родственники, но чувствую себя чуждым вам. Даже до того, как сошёл с ума. Вы не плохие… проблема во мне… не знаю, какая, но она в моём сознании, не в вашем отношении. Даже когда вы все ко мне хорошо относились… большую часть времени я этого не замечаю, но… иногда… иногда я это чувствую. И особенно остро. Когда вы говорите между собой. Радуетесь. Веселитесь… а я лишь сторонний наблюдатель. Ваши разговоры и радости будто ранят меня. Это не каждый раз, но бывает. Я… я будто не нужен. Что я есть, что меня нет. Я будто какая-то досадная ошибка. Мне хочется плакать от бессилия и… бежать. Бежать прочь. Иногда мне больно, когда меня замечают во время веселья, пытаются втянуть. Я чувствую, будто мне делают одолжение… пытаясь скрыть мою дефектность, подчеркивают её ещё больше.       Я перевёл дух, даже не пытаясь сдержать слёзы, и тихо добавил, немного помолчав.       — Но с тобой я этого не чувствую.       Седьмой долго молчал, потом вздохнул и вытер мне слёзы. Обняв меня, он все же ответил.       — Дурак ты…       Не помню, о чем мы потом говорили, но в конце он встал и, обернувшись, сказал:       — Я пойду в пещеры. Если не вернусь до полуночи — можете искать там мой труп. Ну или не искать… не прощаюсь, — он развернулся и ушёл.       Не прощается? Остальной день прошёл скучно. Из-за отсутствия собеседника заперся в своей комнате сразу после обеда. Надо бы предупредить гуля, что тело в пещере… хотя сам разберется. Я лег и попытался уснуть часов так на двадцать, чтобы не пришлось думать, как коротать время. Встал я, правда, раньше.       — А, это вы. Вы всегда приходите после каждой смерти?       — Да, потому что тебе нужно вести записи.       — Каждый раз, когда вы приходите, помутнения заканчиваются. Тут есть связь?       — Быть может. Но сегодня ты говорил достаточно много для помутнения.       — Так вы все слышали?       — Слова я различал слабо. Далеко был. Но в пещере акустика хорошая.       — Вы говорили про портал. Зачем он в пещере?       — Он пригодится, но не тебе. Возможно, когда-нибудь ты это узнаешь.       Я замолчал и посмотрел в сторону двери в комнату седьмого. Незнакомец посмотрел туда же и снова перевёл взгляд на меня. Он не спешил. Судя по тихому вою сверху, была ночь. Я взял с пола игрушку, которую отдал мне восьмой, и обнял. А ведь он умрёт следующим…       — Он последний из семьи, с кем я хотел общаться. У него добрый взгляд, хоть он над всеми и подшучивал и мог неприятно уколоть кого-нибудь. Он не боялся смерти. Ждал её. Кажется, это связано с тем, что они узнали с братом. Но мне он этого не говорил. Он пошёл в пещеру и, я так думаю, не вернулся… кстати, вы его не встречали сегодня?       — Он меня нашёл, принёс печенье, посидел немного и ушёл куда-то на нижние уровни.       Я вздохнул и отвернулся к стене. Незнакомец накрыл меня одеялом и вышел.       Нестабильный портал разорвал восьмого в клочья. Не знаю, что его дестабилизировало. Я хотел вернуть игрушку, но нашёл только залитую кровью комнату, из-за чего заперся у себя, спрятался под одеялом и стал обнимать игрушку, будто это был оберег. Было раннее утро. Ещё все спали. Никто не знает, что я к нему заходил. Часы ползли медленно, я никак не мог уснуть, ибо стоило мне закрыть глаза, передо мной вставал образ того, что я увидел. Чьи-то шаги. Похоже, это Джонни. Он открыл мою дверь, я тихо назвал ему имя восьмого. Дверь закрылась, открылась другая. Послышались ругательства.       Было душно под одеялом, но выбираться из-под него я не собирался. Я попытался заснуть, но всякий раз просыпался из-за навязчивых видений. Не знаю, сколько времени, должно быть, уже наступил вечер.       Кто-то коснулся моего плеча, я попытался отскочить и ударился об стену. Выглянув из-под одеяла, я увидел весьма удивленного незнакомца. Я хотел было ему рассказать, но лишь заплакал и судорожно обнял, уткнувшись в его грудь.       — Ну… тише… тише… — кажется, он совсем не ожидал такого моего поведения, поэтому не знал, что делать.       Кое-как успокоившись, я отстранился, извинившись, потер глаз и попытался объяснить, что произошло. Незнакомец внимательно меня выслушал и сел рядом. Не знаю, почему, но его присутствие меня успокаивало.       — Я следующий. Забавно, несколько лет назад я думал о самоубийстве, почти сделал это, но всякий раз меня что-то останавливало в самый важный момент. А теперь мне остаётся только подождать несколько дней.       — Смерть не приходит тогда, когда её ждешь… — проговорил незнакомец, смотря на дверь, видимо, потому, что не мог никуда не смотреть.       Я напомнил незнакомцу, что седьмой ждал смерти. Он хмыкнул. Я сел на кровати и стал вглядываться в морду собеседника, но он этого, кажется, даже не замечал. Царила тишина.       — Я, кажется, понял, почему он пошёл в пещеры. О них знали только он, я и его брат. И расширить комнату он решил именно после рассказов о том, что она действительно существует. Проход в пещеры только где-то на улице и в комнате его брата. Это место было связано с памятью о нем. Он даже часто туда смотрел.       Кот спрыгнул с сундука и ушёл, но вскоре вернулся, аккуратно шагая на задних лапах, так как в передних зажал кружку чая. Незнакомец принял подношение и больше со мной не говорил. Он думал о своём. Я вышел из комнаты и направился наверх. Все были удивлены моему приходу на ужин. Я был удивлён тому, что за столом сидела оленуха, к тому же беременная.       — Я не знал, что к нам приезжают гости, — я заварил себе чай и сел на свободное место подальше от десятой.       — Времена, конечно, не подходящие для гостей, но сеньора Сальтаформаджо не совсем гость. А у вас вид куда лучше, чем обычно. Исцелились? — отвечал мне двенадцатый.       — Нет. Со мной бывает. Это временно.       — Жаль… кстати, что мой сын не торопится?       — Он раскладывает вещи в комнате, которую вы указали.       — Славно. Как назовете сына?       — Скерцио.       — Просыпайся, ты должен закончить записи, — незнакомец тихо усмехнулся.       Забавно, я до сих пор называю его незнакомцем. Я поинтересовался, все ли успел сделать, что должен был. Оказалось, что успел даже больше, чем требовалось       — Как я умру?       — Этого я тебе сказать не могу. Разве что… она не будет очень болезненной. Этого тебе знать достаточно.       — Знаете, иногда я размышлял, кто вы в этой истории и, кажется, наконец понял.       Он усмехнулся и облокотился на сундук. Кот навострил уши. Я заглянул в его глаза. Кажется, раньше они были другого цвета. Не знаю, почему у меня такое ощущение.       — Что ж, просвяти меня.       — Вы принимаете в этой истории участие. Говорите, что сделать, как это сделать, охраняете портал, расспрашиваете меня о чем-то. Возможно, вы возникните в ней вновь. Но… вы будто не совсем ее часть. Вы незаметный, но важный её элемент. Как маленькая шестеренка-паразит в передаче. Вы не делаете чего-то очень значительного, вас невозможно назвать главным героем разыгравшихся событий. Но без вас все было бы иначе. История приняла бы другой ход. Вы будто элемент, вложенный в историю извне, чтобы все сошлось и свершилось так, чтобы в будущем случилось то, что случится. Вы не изначально здесь… вы будто… из другого мира? Вас как подослали, чтобы я подготовил обряд, сделал нужные записи. Другой уже его проведёт. Чтобы путешественница отправилась к Агате. А та уже сделает, что нужно. Чтобы я смог выразить то, что думаю о родственниках, чтобы вел эти записи. Ведь из-за вас у меня проблески сознания именно тогда, когда нужно, не так ли? Вы ведь специально появлялись в пещере около меня, чтобы я приходил в себя с братьями… я ведь прав?       Он и кот усмехнулись. Глаза незнакомца мягко сверкнули. Кот перевернулся на другой бок, упал, поворчал и забрался обратно.       — Так как тебя зовут?       — Ты знаешь моё имя.       Он ушёл. Видимо, в пещеры. На этот раз навсегда. Я навострил уши и услышал стихающий разговор между оленем и котом.       — Кстати, так почему я вообще этим занимаюсь, мой шипастый друг?       — Я заплатил тебе печеньем. Будет мало — сделаю надбавку в виде кофе или чая. К тому же вы олень, дядя Хеля.       — Это было оскорбление или намёк на моё обличье?       — Сейчас намёк, но как знать, как знать…       — Послушай, с этим порталом ничего не случится. Не шататься же мне по пещерам столько лет. Я, между прочим, и домой захотеть могу.       — Терпи, демон безрогий, между прочим, я тебя призываю только в нужных сценах и никогда не говорил, что ты сутками кружишь около портала.       — Между прочим, в этом обличье мои рога на месте.       — Шайтан…       Все смолкло. Я принялся заканчивать записи… «Дядя Хеля»?