Война испытывает храбреца Гнев — мудреца Беда — друга
Народная мудрость
Шестнадцать лет спустя… Великий чертог Одина Всеотца — Валаскьяльв — впервые за долгие годы вновь принимает в свои объятия неисчислимое количество гостей. Величественный зал, сплошь покрытый золотом, сиял в любимых асам лучах солнца. Исполинские колонны, казалось, гордо возвышавшиеся до самых небес, удерживали на себе потолок, украшенный древними фресками — от сотворения мира и до портретов царской семьи. Блеск золотого чертога Всеотца ослеплял всякого, кто бы сюда не ступил, и каждого приводил в неописуемый восторг. Богатство и убранство главного дворца не поддавалось никакому описанию, ибо никакие слова — даже из уст самого умелого скальда — не в силах передать его великолепия. Многие завидовали неисчислимому богатству царя девяти миров, но мало кто осмелился бы пойти против его неоспоримой воли. Сегодня, в день Альтинга — собрания царей великих держав Девятимирья — во дворце присутствовали самые закостенелые завистники царя Одина. Ванахейм — прекрасный цветущий край, красоты которого превосходили даже Асгард. Магия питала плодовитую землю ванов, гордых и мудрых его жителей. В своей мудрости они могли состязаться со светлыми альвами Льесальфхейма. Но при всех своих достоинствах ваны были чрезмерно алчны и завистливы к чужим богатствам и триумфам. Именно зависть Ванахейма и упрямство Асгарда положило начало войне между двумя великими царствами, что не желали уступать друг другу первенства на ветви мирового ясеня. В великий день собрания впервые будет заключено перемирие между двумя враждующими царствами — Ванахейма и Асгарда. Сколько прошло долгих лет с начала кровопролитной войны, никто из ныне живущих уже и не упомнит — так давно зародилась эта глупая вражда, вылившаяся в полномасштабную войну… Юная дева всё ещё хорошо помнила, как два года назад эта война разъединила её с дорогими мужчинами, по которым она днями и ночами безмерно тосковала. Любимый царь вместе со своими сыновьями по воле долга отправились защищать родные границы, когда армия Ванахейма чуть было не проникла в город богов. Многотысячная армия храбрых эйнхериев встретилась с ванами в бою на пустынных землях Вигрид, где однажды боги сойдутся в последней битве в час Рагнарёка. В той безрассудной битве не было ни победителей, ни проигравших, только душераздирающая боль от бессмысленного кровопролития. Сколько невинных душ ступило на мост Гьялларбру; сколько славных воинов пополнило армию богини смерти; скольких друзей и близких потеряли славные асы и ваны, не желая уступать главенство в мироздании. Лишь мудрость великого царя Девятимирья позволила задуматься о перемирии, которого никто поначалу не смел желать. Один Всеотец первым пошёл на уступки и теперь, в день Альтинга, цари многих миров дерева Иггдрасиля будут свидетелями примирения некогда враждующих царств. Сбежав от надоедливых слуг, что денно и нощно сопровождали её, Сигюн поторопилась в Валаскьяльв, где и должно было проходить судьбоносное перемирие. Тронный зал утопал в лучах любимой Соль, переливался всеми цветами золота, восхищая своей чистотой. Но не это удивило юную царевну, привычную к блеску и роскоши чертогу Одина: деву поразило количество гостей, которым не было конца и края. Спрятавшись за колонной, Сигюн с нескрываемым восхищением наблюдала за происходящим. Первым делом взгляд обратился к трону Всеотца — Хлидскьяльву, где воинственно восседал царь в крылатом шлеме из перьев ястреба Ведрфельнира, глашатая на вершине Иггдрасиля. На крепком плече расположился ворон Мунин, а на руке — верный Хугин; у ног царя возлежали волки Геки и Фреки, холодно взирая на гостей. В руках Один сжимал Гунгнир, а взгляд единственного глаза был прикован к гостям. Рядом с троном расположились советники Одина: мудрые асы Мимир и Хёнир; на ступеньках Хлидскьяльва, по левую руку царя, находилась его верная жена Фригг и любящие сыновья, что горделиво и важно оглядывались по сторонам, натянув фальшиво-доверительные улыбки. По правую же руку расположилась царская семья ванов. Ближе всего к Всеотцу находился сам царь Ванахейма, Ньёрд, его светоносный брат Бальдр и оба наследника — Фрейр и Фрейя. Позади расположились верные валькирии Всеотца: тринадцать дев-воительниц гордо и бесстрастно взирали перед собой, сжимая в руках длинные копья и щиты. Прекрасные и воинственные, валькирии походили на безмолвных стражей, верно охраняющих своего любимого царя. Отведя наконец взгляд от трона, Сигюн с не меньшим интересом принялась рассматривать толпу посетителей. На подписание перемирия явились мудрейшие и самые искусные маги в Девятимирье. От Льесальфхейма прибыл сам царь Вёлунд в сопровождении верноподданных. Тёмные альвы из Свартальфхейма, давние и забытые враги Асгарда, которые более не воевали с величественным царством богов: но это не означало, что тёмные эльфы всё забыли и смирились с поражением. Пришли так же вестники цверги, чьи кузни ковали самые удивительные вещи во всех девяти мирах: Нордри, Судри, Аустри, Вестри. «Четыре столба цвергов», — как их ещё именовали на родине; братья, что мудро правили своим народом, защищая от напастей и посягательств других царств на свои богатства. И только инистые великаны Йотунхейма и огненные великаны Муспельхейма, что были извечными врагами для других царств, не явились на Альтинг. Но была и та, кого никто не желал видеть в своём царстве ни при каких обстоятельствах: Хель, матерь мёртвых, никогда не проявляла интереса к живым, предпочитая дарить всё своё внимание и любовь усопшим, что попадали в её чертог, лишь всем одним известным путём. Остальные посетители были обычными асами и иными гостями с других миров. Вся праздная толпа выстроилась в две бесконечно длинные шеренги, тем самым образовав узкий проход. Рассматривая тронный зал, Сигюн не без удивления заметила, что абсолютно все гости молчаливы. Отсутствовали и привычные двору шепотки, которыми всегда делились падкие на сплетни придворные. Тишина была удручающей, словно царевна против воли попала на чьи-то похороны, где все искренне убиты горем. Чего они ждут?, — мелькнуло в мыслях асиньи, хмуро оглядывающейся по сторонам. В полной тишине, не нарушаемой ничьими голосами, зал Валаскьяльва огласили позвякивающие звуки стали, эхом разносимые по тронному залу. Все взгляды, в том числе и Сигюн, обратились в сторону пленницы, что вели воины Асгарда и Ванахейма. Копья обеих сторон были угрожающе направлены на женщину средних лет, закованной по ногам и рукам тяжёлыми цепями с начерченными на них магическими рунами. Высокая, статная женщина гордо и величественно шла к трону, будто тот принадлежал ей, а не Одину Всеотцу. Смолянистые волосы с лёгким проблеском седины были неряшливо сплетены в высокую причёску, платье было старым и вычурным. Несмотря на свой внешний вид, незнакомка держалась гордо; лицо источало надменность, а глаза с презрением оглядывали собравшихся. В какой-то момент острый, цепкий взгляд светло-серых встретился со взглядом царевны, и Сигюн стало не по себе. Незнакомка с интересом оглядывала юную царевну, пока на тонких устах не заиграла довольная ухмылка. Сигюн могла поклясться, что видела, как женщина слегка кивнула ей, будто они приходились друг другу давними знакомыми. Доведя пленницу до подножья трона, храбрые воители окружили женщину, сомкнувшись в идеальном кругу. На что она лишь демонстративно хохотнула, и смех этот отразился от стен величественно чертога, вселяя в души всех присутствующих настоящий ужас. Сердце юной девы обеспокоенно забилось, предчувствуя беду. Царь не торопился разрушать молчание, что мёртвой тишиной Хельхейма повисло в тронном зале. Только верные волки Одина угрожающе зарычали, прижав уши, втянулись, а серая шерсть встала дыбом. — Здравствуй, Один Всеотец! — радостно воскликнула женщина, небрежно-фамильярно поклонившись. После она вновь заливисто расхохоталась, будто всё это было каким-то шуточным представлением, а она была здесь случайным зрителем. Но смех этот до того пробирал, что волосы на теле вставали дыбом. Сигюн невольно поёжилась. — Так-то ты встречаешь гостей в своём чертоге? — весело молвила женщина, демонстрируя закованные руки. Всеотец некоторое время молчал, пытливо взирая на свою пленницу, после чего властно произнёс: — А разве враги заслуживают иного приёма? Лучше поблагодари, что всё ещё жива! Женщина лукаво улыбнулась, насмешливо поблагодарив царя за такой дар лёгким кивком. — И чем же я заслужила такую немилость? Сидя на своём сияющем золотом троне, Всеотец угрожающе поддался немного вперёд. Пытливо сощурив единственное око, он молвил тихо, но голос его звучал подобно раскату грома, уверенно и со знакомыми нотками недовольства: — Ты и сама прекрасно ведаешь, Гулльвейг! — Неужели ты и вправду думаешь, что эти путы в силах меня удержать? — со смешком поинтересовалась та, вопросительно изгибая тонкую бровь. — Над этими оковами поработал мой сын, чья магическая сила на устах самых искусных магов, а также тех, кому не посчастливилось испытать на себе его разрушительную силу, — гордо заявил Всеотец, щуря единственный глаз. Победоносная улыбка поселилась на его устах. — Эти оковы способны сдержать тебя. Почти бесцветные глаза Гулльвейг с любопытством изучали наложенные руны, горевшие слабым светом. Немного помолчав, пленница благосклонно взглянула на младшего царевича, в чьём взгляде плескалась хорошо скрываемая тревога. Но ведьму трудно обмануть даже богу лжи. — Взгляни на своего сына, великий Один Всеотец! — радостно воскликнула она. — Твой сын больше в этом не уверен, в отличие от его глупого отца. Гневно поджав тонкие губы, бог лжи одарил пленницу презрительным взглядом. — Это так, мой царь, — нехотя произнёс наконец Локи, виновато глядя в лицо отца. — К несчастью, сила Гулльвейг несоизмерима, эти путы лишь на время сдержат её мощь. Один кивнул, так и не удостоив сына даже взглядом. Всё его внимание было обращено к пленнице, что открыто потешалась над царём девяти миров. Тем временем Гулльвейг продолжала надменно разглагольствовать: — Твой сын на славу постарался, создавая эти путы, — в голосе её послышалось искреннее восхищение, но Локи это нисколько не порадовало. — Только он пока не ведает, что однажды эти оковы украсят и его запястья. Насмешливо вздёрнув бровями, младший царевич саркастично хмыкнул, привлекая к себе всеобщее внимание. — В таком случае… — сладострастно протянул он. — Я пока наслажусь их видом на твоих запястьях. После его колких слов, тронный зал заметно оживился, обмениваясь меж собой шепотками, невольно напомнив шелест веток и листьев в ветреную погоду. Гулльвейг с интересом огляделась по сторонам. — Правду говорят, — довольно промурлыкала она, не сводя бесцветных глаз с Локи. — Твой младший сын остёр на язык. Я бы, пожалуй, разделила с ним ложе. Впрочем, уверена, желающих на это место предостаточно! Тихий смешок вырвался из широкой груди громовержца, которому с трудом удалось изображать непринуждённый вид. Безучастный вид Всематери стал более настороженным, отчего на красивом лице пролегли небольшие морщинки, но царица продолжала молчать, пытливо вглядываясь в стоящую подле трона пленницу. Локи же не изменился в лице, только глаза, полные отвращения, горели недобрым огнём. — Боюсь, ты не доживёшь до своей очереди, — самодовольно заявил трикстер. Гулльвейг загадочно ухмыльнулась: — Как знать, мой каверзный Локи. Никогда не зарекайся, ибо будущее ведомо лишь немногим, и ты не в их числе. Глухой удар Гунгнира о пол волной пронёсся по всему тронному залу. — Ведьма, ты знаешь больше, чем говоришь! — яростно воскликнул царь, а Геки и Фреки угрожающе зарычали. — А готов ли ты услышать то, что я могу сказать? — протянула женщина, самодовольно ухмыльнувшись. — Говори, пока вообще можешь что-то сказать! — возгласил царь, угрожающе наклонившись вперёд. — Ибо клянусь, я, Один Всеотец, сын Бёра, царь Девяти Миров, заставлю тебя поплатится за вероломство и предательство!.. — Тогда слушай меня, глупый царь! — воскликнула Гулльвейг, и от голоса её по телам собравшихся невольно пробежали мурашки: до того он был холодным и устрашающим. — Ведаешь ли ты, какую змею пригрел на груди? Придёт час, и она ужалит кормящую руку! Но стоит ли винить её за то, что была взращена на лжи и алчности своего царя? Нет. Ложь, которой ты её окутал со дня рождения, рано или поздно станет явью. Ты сам станешь виновником тех бед, что змея обрушит на все девять миров!.. — Замолчи! — яростно вскричал царь, поднявшись с трона. — Откуда тебе об этом знать, ведьма? Отвечай! — О нет, Один Всеотец! Ты желал ответов, так получай же! — зло прошипела пленница. — Это станет не самым худшим, что ждёт тебя в далёком будущем. Придёт день, и та, в чьём сердце живёт свет, а по венам плещется царская сила, почернеет, обратится в первозданную тьму. И тогда ты встретишь смерть от её руки!.. А я буду с нетерпением ждать, когда смогу помочь поселившемуся в её сердце гневу обрушить всю мощь на ваши любимые царства!.. — Ведьма, ты не доживёшь до этих дней! — гневно прорычал громовержец, крепко сжимая Мьёльнир. — Не тебе решать, громовержец! — расхохоталась пленница, потешаясь над разгневанным богом грома. — Вам не избежать моего пророчества, — взревела Гулльвейг, окидывая всех присутствующих безумным взглядом серых глаз. Окружающая её стража испугано попятилась назад. — Ваше хвалёное Девятимирье содрогнётся, а Хель откроет для всех вас свои врата. Вы, вероломные идиоты, поплатитесь за всё причинённое мне зло. И в этом я, Гулльвейг, клянусь! — Разбрасываясь проклятиями, ты накличешь беду и на саму себя. Стоит ли оно того? — спокойный голос царицы эхом пронёсся по тронному залу. Осанка её горда, как и прежде: Всемать ничем не выдала своего беспокойства. — Только ради этого я и живу, — также спокойно ответила ей Гулльвейг. В минуту воцарившейся тишины раздался очередной удар Гунгнира о пол. — Да будет так, — суровый голос царя не предвещал ничего хорошего. — Казнить ведьму. Окружившая ведьму стража немедля привела приговор в исполнение. Десяток копий яростно вонзились в тело пленницы. Но вместо того, чтобы отправиться в царство Хель, где ей и было место, Гулльвейг рассмеялась, подобно безумцу. Ужас застыл в глазах каждого, кто был свидетелем этой сцены. Даже царь был изумлён. — Невозможно! — неверяще прошептал Всеотец, — Тебе меня не убить, глупый царь, — надменно выплюнула ведьма, не ощущая никакой боли в своём теле. — Пока моя месть не свершится, не видать мне ворот в царство Хель, никогда не ступить на золотой мост Гьялларбру. — Сжечь, — прошипел разгневанный царь. — Огонь не щадит никого, а потому сжечь её, чтобы и пепла не осталось. Прижав ладони к приоткрытому рту, будто боясь выдать себя. Сигюн замерла от охватившего её ужаса. Юная царевна лицезрела, как эйнхерии вытягивали копья из тела Гулльвейг, пленница же, будто ничего не чувствуя, насмешливо наблюдала за их перепуганными лицами. Ведьму спешно выволокли наружу, где асы вскоре возвели костёр. Но и это не помогло против жестокой Гулльвейг. Охваченная страхом от происходящего, Сигюн не увидела, как Гулльвейг пылала в самом жарком пламени, который не причинил ей ни малейшего вреда. Пламя будто ласкало безумно хохотавшую ведьму, чьи пророчества грозились стать проклятием. …Проклятием, что не под силу никому изменить.