Лучше живётся тем людям, чьи знанья не слишком обширны.
Речи Высокого
Шум и гам, вопли и негодование, одобрительные и гневные выкрики доносились из дома Ганнвор, тайно приютившей и расположившей у себя компанию асов. Йотунша, давняя подруга Бюлейста, при виде давних врагов своего народа хоть и проявила откровенную неприязнь, но не смела отказать другу в помощи, продемонстрировав по-настоящему хозяйское радушие. Более того, узнав причину появления асов в Йотунхейме, Ганнвор словно оттаяла и даже проявила интерес к их миссии. А стоило богу коварства возвратиться в дом хозяйки да поведать остальным то, что сумел разузнать, так Ганнвор и вовсе воодушевилась. После долгих споров и уговоров йотунша созвала в свой дом всех важных глав домов Йотернала. И теперь они, не стесняясь в выражениях, решали судьбу своего поселения да ненавистного им ярла. Собрания созывалось с целью убедить всех упрямых представителей различных домов в необходимости, наконец, взять судьбу Йотернала в свои руки. Все желали согнать Тьяцци, да только боялись йотуны имени его отца, как и самого ярла, что был искусен по части магии. К тому же Тьяцци не один год пополнял и укреплял своё войско. А потому было не удивительно, что многие разделились во мнениях и никак не желали прийти к одному решению. Йотуны спорили много и долго; это утомляло как их самих, так и тайно ожидающих их решения асов. А терпение последних было явно на исходе: асы жаждали как можно скорее покончить со своим врагом да возвратить наконец подло похищенную богиню. Хозяйка дома после долгой дискуссии с асами и Бюлейстом заметно воодушевилась таким новостям и уже на следующий вечер принимала у себя тайных гостей, чьи имена были на устах многих жителей поселения. Главы дома, будь то молодые наследники, мужчины или женщины, старики и молодёжь, даже не подозревали о присутствии асов в доме Ганнвор, а потому собрание проходило хоть и тайно под покровом ночи, но с явным размахом и громкими выяснениями их личный отношений. Это неимоверно усложняло Ганновор и Бюлейсту в задачи сплотить враждующие кланы ради одной благородной цели, указать упёртым турсам на их главного врага, да раз и навсегда сплотиться перед лицом реальной угрозы для Йотернала. Тихо выскользнув наружу и пристроившись у окна, от которого беспрерывно доносился шум из главного зала, Сигюн подслушивала чужие разговоры. С первых мгновений возвращения в дом Ганнвор бог обмана соловьём распевал о том, как обычные йотуны не жалуют своего молодого и амбициозного ярла; как плачевно обстоят дела внутри Йотернала. Укутавшись в тёплый плащ, Сигюн спустя какой-то час уже мало вслушивалась в их разговоры, утратив надежду на то, что йотуны сумеют прийти к единому соглашению. Вдыхая прохладный воздух чужого мира, царевна безразлично оглядывала ночное небо, любовно усеянное миллионами драгоценных смарагдов и шлейфом северного сияния. Небо Йотунхейма было практически всегда такое, лишь иногда терялось оно за серыми облаками, предвещающие снежный буран. А погода тут была поистине переменчива, будто у самой вздорной и ветреной девицы во всех девяти мирах. Время от времени Сигюн отвлекалась от своих многочисленных мыслей, когда возгласы и недовольства в доме Ганновор достигали апогея. И тогда асинья поражалась тому, как йотуны ещё не перешли к рукоприкладству, которое непременно пришлось бы разнимать скрывающимся асам. Тогда дом йотунши непременно затрещит по швам, что может обернуться бедой. Сигюн скучающе вслушивалась в речи недовольного йотуна из дома Гудьонсер, когда, наученная воинскому ремеслу, сумела распознать тихое приближение чужих шагов. На протяжении всего пути к Йотерналу асы успели повстречать немало опасных хищников, а потому это быстро научило молодую царевну не терять бдительности. Но, когда она потянулась к рукояти меча, чья-то рука тут же накрыла её собственную. – Очень хорошо, – похвалил обманчиво ласковый баритон. Изящная ладонь мягко, но настойчиво надавила на эфес меча, возвращая наполовину оголившуюся сталь обратно в ножны. – Но всё ещё медленно. Сказывается нехватка опыта и достаточной практики. Думаю, обучение в доме Валькирий это компенсирует. Сигюн инстинктивно встретилась взглядом с изумрудами, обладатель которых откровенно потешался над своей растерянной племянницей. Локи всегда был мастером подкрадывания и шпионажа, что он уже успел в который раз доказать, успешно справившись с прогулкой по вражескому стану, сумев не только собрать информацию о проблемах внутри селения, но и проникнуть во владения ярла. Это не могло не восхитить юную асинью, но она всё ещё ясно помнила те жестокие слова дяди. Не желая что-либо отвечать, Сигюн лишь угрюмо кивнула, отводя взгляд в сторону, пока сердце заходилось в бешеном ритме из-за тесной близости с асом. Но Локи явно было мало этого кивка, а потому, будто нарочно не желая сокращать меж ними опасную и такую сладостную дистанцию, бог обмана властно перехватил подбородок девы, вновь возвращая её взгляд к себе, повелительно и хмуро всматриваясь в глубину сапфировых океанов. Всё это тягуче сладостное мгновение Сигюн ощущала его дыхание на своих устах, боясь пошевелиться, думая, что это лишь игра её больного воображения, воспалённого ума, дерзнувшего пожелать чего-то совершенно запретного, неправильного, несбыточного, противоестественного – но такого привлекательного. Собственный разум уже довольно давно потешается над несчастной асиньей, подкидывая ей всё новые и новые опасные испытания, желания сердца и тела, переводя её внимание на вещи, недозволительные юной деве её статуса. И, как бы она ни старалась об этом не думать, натужно вынуждая себя забывать, сгоняя дурные сновидения, деланное самообладание превращалось в прах, стоило только явиться лукавому асу и вновь взглянуть в её глаза. Локи всё же снисходительно отстранился, окончив сладостную пытку; блеснул хитрецой в тёплой зелени глаз. Изгибая бровь дугой и воззрившись на растерянную племянницу исподлобья, он победно ухмыльнулся, растягивая тонкие уста в такой родной и любимой ухмылке. – Всё ещё таишь на меня обиду? – сладко пропел лукавый бог, вопросительно склоняя голову набок, будучи уверен в своей правоте. Растерянная, смущённая собственными ощущениями, Сигюн полностью потеряла какую-либо связь с действительностью, так и намекавшей на вполне правильные выводы, что в её случае звучали более как бредни. Оттого асинья попросту предпочла и вовсе ни о чём не думать. Растерянно раскрыв рот, она с минуту глядела на трикстера, пытаясь вспомнить, о чём тот, собственно, говорил. «А говорил ли он?..» – обеспокоенно промелькнуло в мыслях девы, пока она силилась вспомнить предыдущий вопрос аса. – Что?..– только и смогла она вымолвить спустя какое-то мгновение, неловко и хаотично поправляя растрепавшиеся на ветру волосы. Словно и не заметив рассеянности во взгляде племянницы, Локи картинно, как это обычно любил делать, закатил глаза. Но, притворно-устало вздохнув, всё же снисходительно улыбнулся, прощая деве её невнимательность и рассеянность. – Считаешь, что тогда я был не прав, когда говорил о твоей неопытности? – речь была сладкой, словно тягучий мёд. Сигюн была готова потратить вечность, вслушиваясь в эти тягучие сладостные нотки, что словно убаюкивали восхитительным звучанием, гипнотизировали и окунали в новый неопознанный мир. – Да… то есть, нет… – быстро и неловко поправила себя асинья, смущённо отводя взгляд куда-то в сторону. Насмешливо воззрившись на царевну, Локи привычно вопросительно изогнул бровь, явно ожидая куда более осмысленного ответа. – Я имела ввиду, что не держу обиды, – но, заметив не слишком доверчивый взгляд, она тут же добавила: – почти. Но я понимаю твою позицию и согласна, что мне не достаёт опыта. Но разве не здесь я его скорейше поднаберусь, как и ты когда-то с моим отцом? – Верно, но между нами есть существенное различие, – хитро молвил Локи, слегка подавшись вперёд. Он нарочно выдержал театральную паузу, как это любил делать, чтобы акцентировать внимание слушателя на последующей речи. – Мы мужчины, и обязанность оберегать Асгард легла на нас с момента рождения. Нам с твоим отцом с юных лет внушали, что наша обязанность – бдеть порядок и закон царства, а при необходимости быть его карающим мечом на поле брани или же в зале правосудия. Твоему отцу было шестнадцать, а мне четырнадцать, когда Один взял нас в первый поход, чтобы мы смотрели и учились, перенимали его опыт, – миролюбиво поведал бог обмана, скрестив руки на груди и прислонившись боком к стене дома. – А ты в одночасье пожелала всего и сразу, даже вполовину не представляя себе, что такое настоящее сражение. Хочешь, чтобы я был откровенен? Я не верю, что ты способна на убийство. Готовая с жаром спорить, Сигюн вдруг осознала, что ей и нечего возразить. Мысли раз за разом возвращались к последним словам Локи, и где-то на краю подсознания она понимала, что ас вполне прав в своих домыслах. А что ей возразить на правду? Как доказать обратное, если она уже и сама сомневается в собственных силах. Локи, как и прежде глядел в саму суть, видел свою племянницу насквозь, а она вновь была вынуждена согласиться с его умозаключениями. Хотелось бы их развенчать, да только нет смысла вступать в спор с богом обмана, он всегда извернётся, чтобы доказать обратное. Сигюн ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть да отвести взгляд сапфировых очей в сторону. А трикстер меж тем решил продолжить, ощутив податливость племянницы, стремясь окончательно убедить её в своей правоте: – Ты можешь носить меч, сражаться как настоящий воин и даже таковой себя считать, но тебе никогда не стать убийцей, – Локи позволил себе вновь приблизиться, вгоняя царевну в краску. – Быть воином Асгарда всегда значило быть его палачом. Просто задумайся, если всё ещё упорствуешь: готова ли ты отнять чужую жизнь? – Но это и означает спасать жизни, – отозвалась Сигюн. – Верно, – согласился Локи, глубоко вздохнув. – Но какой ценой. Мы спасаем одних, эгоистично мотивируя это тем, что оберегаем свои границы, свой народ, своё царство – только для того, чтобы обречь других на смерть. – Но разве воины не сами выбирают смерть в славе? – уже более решительно возразила асинья, дерзко ответив на взгляд слегка растерянного дяди. – Отец всегда говорил… – Забудь об этом, – резко и недовольно оборвал её Локи с знакомыми нотками раздражения. – В смерти нет никакой славы! В Великой войне полегли тысячи храбрых воинов среди эйнхериев и гордых ванов. Кто об этом теперь вспоминает? Скальды с их песнями? Да только какой с них прок?.. Ведь никто не видел, как именно те умирали, а зрелище это, моя дорогая, вовсе не так зрелищно, как это распевают песнях. Умолкнув, Локи ещё долго разглядывал перед собой пустоту, явно намереваясь скрыть внутреннее недовольство и раздражение. Только грудь его слишком бурно вздымалась из-за переполняющих чувств. Стоя под открытым Йотунхеймским небом, асы долго не решались заговорить друг с другом, погрузившись каждый в свои воспоминания. Но время неумолимо шло своим неспешным ходом, пока холод не начал пробирать до костей. Только Сигюн было собралась покинуть общество дяди, как у того быстро нашлось что сказать, возобновив беседу. Мягко перехватив локоть девы, Локи вдруг привычно улыбнулся, словно и не было между ними неприятного разговора. – Скорее всего, мы пойдём штурмом на дворец Тьяцци, – безрадостно произнёс он, скривившись, будто от вида чего-то малоприятного взору. – Поэтому у меня будет к тебе небольшая просьба. Заинтригованная его словами, царевна терпеливо дожидалась продолжения. – Завтра будет настоящая неразбериха, так что некому будет отвлекаться на царевну-неумёху. – Не успела Сигюн обиженно возразить, как трикстер вновь опередил её, протягивая странную драгоценность. Локи заметно изменился в лице, согнав нежную беспечную улыбку; взгляд его посерьёзнел, пронизывая до самых глубин. Приняв так настойчиво предлагаемый дар из рук обманщика, царевна с интересом разглядывала маленький золотой орешек в своей ладони. Драгоценность с искусно вырезанными рунами, которые с трудом можно было разглядеть в каждом плавном изгибе магического изделия. – Только не открывай его, иначе… – хотел было предостеречь маг, но был спешно перебит девой: – Я знаю, что это, – восхищённо произнесла Сигюн, с нескрываемым интересом разглядывая весьма редкую, а потому очень дорогую реликвию альвов. – Сокровищница Андвари, потрясающе! Откуда она у тебя? Уж не украли ли его у настоящего обладателя? – со смешком произнесла дева, вспоминая всегда вежливого царевича светлого и цветущего Льесальфхейма. – Не переживай, хозяин расстался со своей драгоценностью вполне честным путём, – слегка приподнятая бровь и лукавый взгляд сапфировых глаз рядом вынудили Локи картинно закатить глаза. Как бы невзначай он обронил: – Не моя вина, что альвы весьма доверчивы и не умеют читать между строк. – Так зачем же ты отдаёшь его мне? Совесть замучила? – искренне хохотнула асинья, потешаясь над дядей. – Не смей даже предполагать подобную ересь, – шутливо-серьёзно вторил ей Локи, озорной блеснув очами, что всегда так завораживали юную асинью. Повисло молчание, продлившееся немногим более минуты, во время которого Сигюн неустанно любопытствующее изучала предоставленную ей драгоценность. Взгляд любимого бога глядел на неё мягко и с любовью, которую она без труда в нём различала. И, хоть он и был в тот первый день в Йотунхейме с ней весьма жестоким, больно раня колкими правдивыми словами, Сигюн понимала его мотивы, хоть и не хотела тогда их признавать. Она и вправду желает всего и сразу. Возможно, даже того, на что и вовсе не должна зариться, о чём не должна даже мечтать в сладких грёзах. Но как убедить себя в неправильности желаний, отречься от них раз и навсегда, когда мягкая зелень лукавых очей смотрит на неё с такой нежностью?.. Сигюн глядела на Локи и начинала понимать жуткую, безысходную истину. Настолько кошмарную и пугающую, что не сразу заметила, как вдруг потух взгляд бога обмана; как губы, что излучали тёплую вдохновляющую улыбку, вдруг нервно дрогнули под тяжестью неизвестных ей дум. Не заметила, как медленно опустились сильные плечи всегда гордого бога обмана, разгуливающего с вечно гордой осанкой. Тонкие пальцы Локи плавно накрыли её ладонь с драгоценностью, заставляя крепко сжать сокровищницу, словно то было её собственное сердце: хрупкое, маленькое и такое беззащитное перед ударами жестокой судьбы. – Спрячь его, да понадёжней, – голос его звучал тихо, завораживая подобно шёпоту ручейка, отчего Сигюн даже не заметила, как безмолвно выполнила просьбу аса. Взгляд Локи блуждал по лицу племянницы, брови его то хмурились, позволяя явиться маленькой складочке меж бровями, то принимали привычный вид, возвращая лик самоуверенности. Ей было невдомёк, о чём думал бог коварства, чем он так озаботился, что буквально казался сам не свой, будто растерявший разом всю уверенность. Это было так не похоже на вечного трикстера-проказника, чья репутация распространялась по девяти мирам со скоростью лесного пожара. – Что бы ни произошло, не привлекай к себе внимания, не показывай, на что способна. Будь в их глазах слабой и предсказуемой, – произнёс Локи, глядя асинье прямо в глаза, буквально вцепившись в её ладонь мёртвой хваткой. Вдруг резко притянув Сигюн к себе, Локи крепко прижал ничего непонимающую деву к груди, сжав в крепких тёплых объятиях так, словно они расставались навеки. – Жди сигнала и не принимай никаких поспешных решений. А теперь… Сигюн, совершенно перестав что-либо понимать в словах дяди, вдруг ощутила, как его горячее дыхание резко обожгло щёку и ухо, а тонкие уста быстро прошептали: – А теперь спи, моя дорогая. И главное, запомни: никогда ничего не бойся. В следующий миг Сигюн перестала улавливать связь с реальностью, безвольно проваливаясь в зияющую пустоту. Последнее, что царевна запомнила – тихий шёпот бога лжи и его напутствующие слова, что будто отпечатались в памяти. Она позволила лукавым устам себя усыпить, совершенно не ожидая от них подвоха. Впоследствии они будут преследовать её в сладких снах… Когда ослабевшее тело племянницы обмякло в его руках, Локи ещё бесконечно долгие мгновения всматривался в такие знакомые черты лица. Сигюн была так схожа со своей покойной матерью, что бог обмана никак не мог отделаться от терзающего его чувства предательства. Он обещал оберегать юную и – как и её отец – своевольную царевну, а в итоге вынужден возложить на её плечи, возможно, непосильную ношу. Ношу, с которой был обязан разобраться собственноручно, а не предавая столь любящее его существо. Совесть всё ещё терзала его, когда из тени вышли две высокие фигуры йотунов. Вынужденно приняв серьёзный вид, Локи с вызовом ответил на их потешающие взгляды. – Не передумал, асгардец? – прохрипел один из них. Локи не хотел с ними говорить, как и не желал отвечать на вопросы. Но… было уже неважно, чего желал Локи, жалел ли он о содеянном. Всё было решено, осталось лишь бросить жребий и сделать ставки. – Где ваш хозяин? Йотуны многозначительно переглянулись меж собой, растягивая уста в многообещающих ухмылках. – Не беспокойся, асгардец, наш ярл держит своё слово. – Он уже на подлёте, – вставил другой, на что Локи кивнул. Подхватив безвольное тело Сигюн на руки, бог обмана прошествовал к двум посланцам, вынужденно передавая в их руки бессознательную царевну. Сердце его вновь заныло от боли и сомнений, но виду он не подал. – Уходите, иначе на собственных шкурах ощутите силу наследника Асгарда, – приказным тоном отрезал Локи, на что йотуны лишь недовольно фыркнули. Но, сочтя за лучшее прислушаться к совету, спешно замаршировали в обратную сторону. Глубоко выдохнув вслед удаляющимся йотунам, Локи хотел и не мог отказаться от своего плана, а потому был вынужден вновь примерить маску лжеца. Эта его роль оказалась для младшего царевича самой непростой из всех, что ему пока доводилось играть на публике. Он не боялся гнева брата или даже отца, равно как и последующего за ним наказания. Больше всего на свете он боялся осуждения в сапфировых глазах той, кого был вынужден предать ради достижений своих целей. Он так стремится уберечь её от страшного предсказания и влияния той, что раз и навсегда оставила в дворцовых стенах своё дурное присутствие, что своими руками подставил Сигюн под удар, рискуя её драгоценной жизнью. И эта мысль терзала и не отпускала, словно тюремный мучитель. Бог обмана был вынужден безвольно наблюдать за тем, как йотуны уносят бессознательное тело царевны Асгарда. Он имел тысячу возможностей остановить их и вернуть племянницу, но на кону было слишком многое, чтобы лишиться столь удачной возможности всё исправить. Единственное, на что ему оставалось уповать, что та, чьё внимание ему столь дорого, придя в себя, не осудит и не отвернётся от него.