Есть великанша, что живёт к востоку от Мидгарда в лесу, прозванном Железной лес. В этом лесу селятся ведьмы, которых так и называют: ведьмы Железного леса.
Младшая Эдда: Видение Гюльви
– Я думал, что из двух сыновей хоть один обладает трезвостью ума и не ведёт себя подобно глупому вздорному мальчишке! С уст Всеотца сорвался тяжёлый протяжный вздох, а уставшие веки медленно опустились. Лицо его впервые показалось Локи настолько утомлённым, измотанным и потерянным. Возможно, в этот момент он впервые заметил грубо пробивающуюся в волосах отца седину, углубляющиеся из года в год морщинки, которые до сего дня отказывался воспринимать всерьёз, искренне не веря, что верховного бога вообще может постигнуть старость. – Оказывается, я вновь ошибся. В тоне отца рати не было презрения или упрёка, только невысказанное разочарование в себе – или же в сыне, Локи так и не понял. Лёжа в постели, измученный, израненный, лишённый всяких сил – как физических, так и магических – трикстер впервые ощутил себя так унизительно беспомощно. Это отразилось и в его ставших чрезмерно резкими, порывистыми движениях, и в напряжённом лике. Единственное, что служило неоспоримым утешеньем – он всё ещё жив. Локи и дальше бы радовался, да только Всеотец лишил его сего удовольствия, заодно напоминая о позабытой совести. И Локи вправду вспомнил о ней, когда Один, выгнав из палат всех, включая целительницу Эйр, тяжело и грузно опустился в кресло у его кровати. Взглянул на него таким невыносимо тяжёлым взглядом единственного ока, что не осталось сомнений – отец всё знает. В этот миг совесть напомнила о себе, вгрызаясь жадной хваткой зверя, терзая и без того ослабленного царевича перед мрачным взором царя Асгарда. – Отец, я… – беспомощным, унизительным и столь несвойственным для него – лжеца! – жалостливым тоном начал было Локи. Резкий взмах тяжёлой отцовской ладони в повелительном жесте заставил его умолкнуть. Сжав тонкие уста и отведя виноватый взгляд в сторону, Локи умолк под строгим взглядом отца. Как Всеотец обо всём разузнал, оставалось лишь теряться в немногочисленных догадках. Кривая усмешка тронула уста Одина, узревшего весьма красноречивое недоумение сына. Он догадывался, о чём тот думает, но намеренно затягивал паузу. Продолжил он тем раздражающим Локи всезнающим тоном, которым поучал когда-то сыновей: – Ты ещё слишком молод и самоуверен. Пусть тебе пророчат место повелителя магии, никому не одурачить стража Биврёста. – Всеотец не без удовольствия подметил, как у Локи подрагивают уголки рта. Бог обмана был задет за живое, но Один вовсе не желал унижать вздорного сына, лишь проучить, а потому вернулся к привычному тону: – Но я не могу не признать твой талант к магии, сын. Пожалуй, Хеймдалль был удивлён даже более моего. Но скажи мне вот что, Локи… – сцепив руки в замок и опершись локтями о колени, Всеотец подался вперёд, вопросительно склоняя голову набок. – Оно правда того стоило? Все эти риски, обманы и манипуляции – ради одной безделицы?.. Локи молчал, нервно пожёвывая нижнюю губу и царапая ногтями постель, ощущая под этим невыносимым взглядом всю свою беспомощность и уязвимость перед абсолютной властью и всеведеньем отца. Правду говорят: нет такой тайны, которую царь Асгарда не разоблачит. От его проницательности не скрыться даже богу обмана и коварств. – Разве ты не понимаешь? – голос его не слушался, звуча столь оскорбительно жалостливо, что хотелось выть от бессилия. Ещё никогда и ни перед кем Локи не демонстрировал свою слабость, не был в чужих глазах таким беспомощным. – Думаешь, сослал ведьму в когда-то уничтоженный тобою мир и всё, твоя внучка, как и всё царство и девять миров, в безопасности?!.. Как бы не так, отец! Я не забыл об угрозах Гулльвейг, а потому не стану изображать беспечность. Царь Асгарда заметно насторожился: брови его нахмурились, а взгляд одного ока потяжелел. Выдержав короткую паузу, он молвил: – А ты, значит, думаешь, что я забыл об угрозе? Локи распознал в отцовском тоне плохо скрытый упрёк, но даже это не сумело поубавить его пыла: – Нет, не забыл, но ты бездействуешь. – Пытаясь что-либо изменить, ты только усугубишь ситуацию, глупый мальчишка! – в тон ему воскликнул Всеотец, гневно сжимая кулаки. – Ставить под угрозу тысячи жизней – это неоправданный риск! Раве это поступок истинного царя?.. Горькая усмешка растянулась на тонких устах бога обмана, а взгляд изумрудных глаз похолодел. Один с изумлением наблюдал за этой резкой и неожиданной переменой. – Мне не быть царём, о чём ты и так прекрасно ведаешь. – Настоящим холодом повеяло от слов бога коварств. Один заметил, как застыла вода в графине, как прозрачная посуда покрылась тонкой коркой льда, а на окнах спальни расползся узорчатый иней. Это насторожило царя Асгарда, наблюдавшего с беспокойством за подобным явлением, но Локи словно и не заметил перемен ни в себе, ни в отце. – Защита народа Асгарда – это всецело забота наследника престола. Не мне понадобится их любовь, когда ты усадишь своего первенца на престол. Я же лучше рискну всем и попытаюсь защитить то, что мне дорого, чем буду бестолково тратить вечность, грезя о несбыточном. Один смотрел на сына долго, изучающе, после чего тяжело вздохнул и, поднявшись с кресла, ушёл, не сказав более ни слова. Лишь устало покачал головой, не скрывая горечи. После этой беседы он ощущал себя ещё более опустошённым и разбитым: нахлынули новые обиды и пробудилось чувство некой невысказанности. Локи ещё долго вспоминал об этой беседе с отцом, так и не ощутив вины ни за собственные поступки, ни и за колючие слова. В свою очередь Всеотец более не докучал ему своим присутствием, а значит, не читал нотации и морали, которым должен следовать будущий царь, вновь забывая о том, что младшему царевичу никогда не править Асгардом. Они не разговаривали даже тогда, когда Локи после месячного заточения в собственных палатах наконец получил дозволение от Эйр вновь самостоятельно перемещаться по дворцу – без постоянного надзора младших целительниц. На семейных обедах младший царевич хранил молчание, изредка отвечая на вопросы матери, как, собственно, и сам Один, покидающий трапезу самым первым. Локи не обмолвился с отцом и словом даже тогда, когда был устроен знатный пир в его честь. Один бесконечно долго нараспев оглашал на весь зал, как горд своим младшим сыном, поднимал неслыханное количество раз тосты в его честь, каждый раз прося Браги вновь спеть сочинённую им песнь о жестоком сражении орла и сокола. Асы ликовали, пили за здоровье младшего царевича и даже подпевали Браги, хоть и знатно фальшивя. Но привыкший к такому шумному и отзывчивому ансамблю бард не печалился и, довольно улыбаясь, продолжал вытягивать строчки, наигрывая приятную мелодию. В этот вечер даже Тор не смел затмевать собою брата. Громовержец безгранично долго рассказывал о героических подвигах Локи в Йотунхейме, упоминая собственные лишь тогда, когда кто-нибудь из подвыпивших асов самолично интересовался, чем же в то время был занят сам могучий Тор. Но после он вновь быстро возвращал внимание к подвигам своего младшего брата. Шумный пир позволил богу обмана незаметно выскользнуть из дворца. Приглашённый на пиршество и не сумевший отвертеться от весьма настойчивого бога грома Хеймдалль был вынужден покинуть свой пост, чтобы попировать с остальными асами и не оскорбить сына Одина своим отказом. Но, не желая быть вновь разоблачённым, на сей раз Локи наложил руны посложнее предыдущих, вырезав магические символы сокрытия на собственных запястьях. – Как долго нам идти? – поинтересовался Локи у впереди идущего йотуна, бросая обеспокоенный взгляд на свои руки, оставляющие кровавый след на снегу. Магия не давала ранам закрыться, а потому они постоянно кровоточили. – Царевич из чужого царства уже отморозил его величественную задницу? – насмешливо поинтересовался Бюлейст, даже не обернувшись в его сторону. – У меня, между прочим, не так много времени, – крайне раздражённый вздох вырвался их груди бога обмана, когда на запястье исчезла, медленно затянувшись, очередная руна. Локи спешил: он должен был вернуться на праздник во владения отца до того, как все руны затянутся. Бюлейст всё же коротко оглянулся и понимающе кивнув, заметив, как царевич с беспокойством изучает наложенные чары. Йотун не отвечал, понимая, что сейчас любые слова излишни и могут только сильнее разозлить бога обмана, что и без того был в крайне взвинченном состоянии. Бюлейсту ничего не оставалось, как тяжело выдохнуть и молча продолжить выполнять роль проводника. Желая отвлечься от теряющего силу заклятия, Локи старался сосредоточить внимание на незнакомом мире. И видят предки – любопытному глазу мага здесь было на что поглядеть. Железный лес завораживал. Огромные стройные деревья, напоминавшие торчащие их земли остроконечные копья, стремительно тянулись к холодному, отстранённому и казавшемуся бескрайним небу Йотунхейма, словно грозя исполосовать его своими верхушками. Локи ощущал внутреннюю силу древнего леса, которая шла прямиком из самого ядра земли, напитывая странной и непонятной богу обмана магией. Но самым изумительным была структура листьев, напоминающих тёмную сталь, покрытую тонкой коркой льда. Попытавшись сорвать один из таких листочков, Локи получил лишь насмешливый взгляд йотуна и многочисленные порезы на руках, так и не сумев оставить себе лист на память. И тогда бог обмана понял, благодаря чему этот лес заслужил столь необычное название. Любуясь необычными и дикими видами, разом позабыв о всяких тревогах, Локи не сразу заметил, как его провожатый остановился у огромного каменного постамента. Обеспокоенно и хмуро оглянувшись по сторонам, Локи окинул быстрым взглядом знакомое каменное предостережение, так и не придав ему никакого значения. Проштудировавшему свою и царскую библиотеки Локи так и не удалось расшифровать древние письмена: в книгах и свитках не было и намёка на подобие вырезанным символам. Впервые Локи встретился с тем, что сумело выставить умнейшего аса в Асгарде полным дураком. Первые минуты его бессилия перед неизвестным, дерзки-тайным и не желающим ему раскрываться камнем привели царевича в бешенство, которое он в очередной раз был вынужден заглушить напитками сомнительного содержания. Силы его после боя с Тьяцци восстанавливались отвратительно медленно, что тоже вгоняло в хандру. За всё время своего бессилия Локи частенько был пьян, подолгу не покидая свои лаборатории. Эйр была в бешенстве, находя своего подопечного в крайне истощённом состоянии, что только забавляло самого трикстера. Потому встретив очередной, так и не расшифрованный постамент с древними рунами, Локи только высокомерно скривился, будто глядя глаза в глаза старому недругу, и саркастично хмыкнул. Но застывший у глыбы Бюлейст по-прежнему напряжённо вглядывался в письмена, тратя на сомнительный кусок гранита драгоценные минуты. – Лишь тот, кто храбр сердцем и духом, сумеет преодолеть звериный путь, – вдруг огласил глухим тоном йотун, переводя для царевича древнюю надпись. Локи бросил быстрый заинтригованный взгляд в сторону леса и только потом, сверкнув во взгляде мгновенной догадкой, озорно ухмыльнулся, обрывая тишину округи ироничным смехом. – Так это испытание, – произнёс трикстер, довольно хлопая в ладоши, не без упрёка добавив уже более холодным, угрожающим тоном: – Не о таком мы договаривались, Бюлейст!.. Медленно обернувшись к царевичу, Бюлейст только лениво пожал плечами, как бы в немом извинении разводя руки в сторону. – Таково желание хозяйки леса, – мрачно констатировал йотун, вздыхая и кривя лицо в виноватой гримасе. Брови Локи изумлённо поползли вверх – он явно ожидал дальнейших объяснений, что и поспешил сделать йотун: – Поверь, друг мой, я искренне желаю довести тебя до конца, но правила в Железном лесу устанавливаю не я! Мне поставили условие, что я довожу тебя до Звериной тропы: если ты докажешь силу духа и целеустремлённость, тебе позволят встретиться с хозяйкой леса. Обдумывая услышанное, Локи никак не мог избавиться от чувства, что его где-то водят за нос. Но Бюлейст был предельно честен с царевичем, которого обещал довести до самого сердца Железного леса. Налитые кровью глаза были полны вины за свою беспомощность, но вместе с тем твёрдой решимостью подчиниться воле куда более могущественного существа в этих землях, которому он был должен за спасение собственной жизни. Локи прекрасно понимал, что у йотуна попросту связаны руки: чем мог, Бюлейст помог, остальное теперь же всецело оставалось за богом обмана. Пусть даже не на такой результат он рассчитывал, когда соглашался на эту рисковую авантюру. Но уж коли хозяйка леса пожелала лицезреть Асгардского царевича в деле, то так тому и быть: он постарается удовлетворить любопытство ведьмы Железного леса. Пусть силы его ещё не полностью восстановились, богу обману должно их хватить для того, чтобы преодолеть любые трудности, встретиться с хозяйкой леса и вовремя возвратиться в Асгард. По поводу последнего Локи всё же немного донимали некоторые сомнения, но, не желая придавать им значение, он попросту отбросил всякие мысли о чарах, чтобы те более не отвлекали от более важных вещей в предстоящем испытании. – Знаешь, что меня там поджидает? – поинтересовался Локи. Задумчиво почесав затылок, Бюлейст только развёл руками: – Понятия не имею. Я попал туда без сознания, когда бежал от гончих Тьяцци. Тяжёлый вздох вырвался из уст младшего царевича, неудовлетворённо скривившегося от нежеланного ответа. Глубоко вдохнув и судорожно выдохнув через плотно сжатые зубы, Локи кивнул своим мыслям и, прощаясь со своим спутником, благодарно опустил тому ладонь на плечо. – Можешь по мне не тосковать и слёз горьких не проливать, – язвительная ухмылка растянулась на его лице и, не дожидаясь ответа, Локи сорвался с места. Но Бюлейст не был намерен отпускать его без напутствия: хохотнув, прокричал ему в спину: – Надеюсь, звери не слишком попортят ваше смазливое личико, царевич из чужого царства!.. Играючи подкинув в руке нож, предвкушая многообещающие приключения, Локи озорно улыбнулся, уверенно шагая на встречу неизвестному. По пути Бюлейст много рассказывал о диких кровожадных зверях, которые служат защитниками для этих загадочных земель. Сам йотун ни разу не встречался с местными чудовищами только потому, что не представлял собой угрозу для Железного леса и его хозяек. Потому Локи справедливо предположил, что, вероятней всего, его здесь встретят куда менее радушней. Снег был ему почти по колено, что неимоверно усложняло путь. Крепко сжав в руке кинжал, бог обмана бесстрашно продирался вперёд, пока с одной из веток не свалилась тяжёлая шапка снега. Воинское чутьё среагировало мгновенно: напряжённый и готовый отразить любую атаку, Локи молниеносно развернулся лицом к источнику шума, привычно отработанными движениями принимая боевую стойку. Пытливо-настороженно оглянувшись по сторонам и не встретив ничего подозрительного, царевич сообразил взглянуть наверх. Притаившись высоко за листвой, в ветвях дерева восседал любопытствующий филин, которого Локи уже когда-то доводилось встречать на границе Железного леса. Лениво ухнув и нахохлившись, неторопливо разминая крылья, птица будто неохотно встретилась с ним взглядом, после чего, потеряв всякий интерес, демонстративно отвернулась. Хмыкнув сообразительности пернатого шпиона, Локи позволил себе немного расслабиться, отвесив филину шутливый поклон и, на прощание отсалютовав, продолжил путь. Шаги Локи отзывались сочным хрустом снега, который привлекал совершенно ненужное внимание к его скромной персоне. Стоило только об этом подумать, как округу огласил звериный рёв. Замерев посреди пустого леса, окутанного непроглядной тьмой, где единственным источником света служила полная луна, Локи прислушался к окружающим звукам. Все чувства заметно обострились, взгляд забегал по сторонам, сердечный ритм участился, быстрее разгоняя по венам разгорячённую кровь, а натренированное тело приятно напряглось, предвкушая новую битву и встречу с загадочным противником. На губах непроизвольно растянулся хищный оскал, когда между деревьев показались два ярко-кровавых светящихся светлячка, блеснувшись нотками безумия и слепой, почти неконтролируемой жаждой крови. Стоило их взглядам скреститься, как зверь тяжёлым, немного неуклюжим шагом вышел вперёд, позволив пробивающимся лучам Мани осветить его внушительные размеры. Представший перед богом коварств противник имел белую и толстую шкуру, помогавшую сливаться с окружающей средой; острые, подобно бритве, когти и огромную зубастую пасть, что была способна с лёгкостью разорвать любое живое существо на части. То был огромный белый медведь, гораздо больше своих сородичей, и с нехарактерным для животного оттенком глаз. Язвительно ухмыльнувшись своему не то стонущему, но то рычащему противнику, Локи принял обманчиво-беспечную позу, с наслаждением высвобождая первые потоки магии после долгого воздержания от всякого колдовства. Изумрудный поток магии устремился к правой руке, где был кинжал; магия окутала оружие, трансформируя его, постепенно удлиняя и вытягивая тонкое лезвие, превращая кинжал в меч. По достоинству оценив толщину шкуры зверя, трикстер решил, что лучше воспользоваться куда менее полюбившимся, но более практичным в грядущем бою оружием. Быстро наколдовав огненный шар, Локи бросил его в противника, наградив того опалённой шерстью и временной слепотой из-за яркой вспышки от взорвавшегося снаряда. Воспользовавшись растерянностью зверя, Локи быстро скрылся среди деревьев, оставив вместо себя собственную иллюзию. Мощный рёв вырвался из пасти зверя и, более не медля, медведь сорвался с места, мчась со всей скоростью на лже-Локи. Широко раскрыв пасть, зверь на скорости ухватил воздух, а когда магия рассеялась прямо у него перед носом, беспомощно споткнулся о собственные лапы и свалился на землю, совершив неловкий кувырок. Вызвав в левой руке струю огня, растапливая перед собой снег, что так некстати мешал на пути, Локи попытался вспороть толстое брюхо зверя. Клинок лишь чиркнул по толстой шкуре, отчего бог обмана с недовольным шипением отскочил в сторону, чтобы не угодить под размашистый удар тяжёлой лапы с острыми когтями. Удар меча никак не повлиял на зверя, разве только сильнее раззадорил. Исторгнув страшный вопль из зловонной пасти, медведь встал на задние лапы, опасно взмахнув передними. Но после нескольких неудачных попыток задеть юркого противника получил в ответ лишь множественные удары клинком. Локи пытался дотянуться до шеи зверя; однако медведь исхитрился перехватить его руку и, встряхнув, ударить об землю, наваливаясь всем телом сверху. Крик боли сорвался с уст Локи, меч выпал из разом ослабшей руки. Мощный удар в грудную клетку вышиб, казалось, весь дух. Зверь по-прежнему смыкал челюсти на руке бога обмана, угрожая и вовсе её отгрызть. Пересиливая боль и недостаток воздуха в лёгких, Локи, собрав все силы для спасительного рывка, сумел сконцентрировать магию в свободной руке. Ладонь с зелёным пламенем резко опустилась на медвежью морду. Тот взвыл от боли, но челюсти вопреки огненной пытке не разжал. Локи усилил поток магии, и вот изумрудное пламя принялось жадно пожирать плоть. Со страшным душераздирающим воплем зверь наконец отпустил свою жертву. Дикая непередаваемая боль лишила медведя рассудка, и он принялся биться о стволы деревьев, кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить не желающее тухнуть пламя. Не помогло даже зарыться мордой в снег. Прижав пострадавшую руку к груди, сдерживая стон, Локи с трудом принял сидячее положение, пытаясь здоровой рукой нашарить оброненный меч. Наткнувшись под снегом на клинок, бог обмана ухватился за рукоять, полный решимости довести начатое до конца. Ослабший из-за многочисленных ран, но всё ещё безуспешно сопротивляющийся беспощадной магии зверь наконец бросился на источник своих страданий. Крепко сжимая меч в руке и глядя пустым взглядом, как в его сторону мчится обезумившее животное, Локи выжидал момент для удара. Когда зверю оставалось всего несколько прыжков, бог обмана совершил резкий оборот с отскоком в сторону, ловко ткнув в прожжённую до мяса кожу на шее. Огромный зверь сделал ещё несколько движений вперёд и, неловко покачнувшись, завалился всем телом на прожжённый бок. Тихий, почти умоляющий вой вырвался из окровавленной пасти медведя, продолжающего вяло перебирать лапами. Огромное брюхо медленно вздымалось и опускалось, пока не замерло на последнем выдохе уже навсегда. Локи часто дышал, то и дело срываясь на кашель, стоя в нескольких шагах от поверженного противника. И неожиданно замер, когда страшный хищник под влиянием неизвестных ему чар начал постепенно терять звериный облик. Уцелевшая шерсть исчезала, будто втягиваясь под синеющую кожу, когти уменьшались, а лапы принимали вид человеческих рук и ног. Та же участь постигла и обгоревшую, сожжённую до мяса морду животного и остальные части тела. Минута – и вот уже в нескольких шагах от Локи лежала уже не туша огромного медведя, а обгоревшее безжизненное тело йотуна. Безумно хотелось рассмеяться из-за сложившейся ситуации, но усталость накатила со страшной силой, обухом навалившись на всё ещё ослабленное тело, не успевшее восстановиться ещё с прошлой битвы. Ноги против воли подкосились, и Локи рухнул в снег, коротко взвыв от боли в руке. Рукав и стальная пластина наруча была полностью растерзана клыками, отчего можно было разглядеть страшные кровоточащие раны, появление которых ему ещё предстоит объяснить в Асгарде. Если, конечно, он сможет вернутся домой. Вновь слабость и уже ставшее привычным раздражение охватили царевича. Хотелось зло рассмеяться, до того нелепой была ситуация. Локи отчётливо понимал – никто не придёт на помощь. Его храбрая Сигюн в Асгарде, на пиру, устроенном в его честь, предаётся грусти и одиночеству. Именно такой он запомнил царевну в момент своего побега. Тело слабело с каждой каплей крови, сочившейся из новых и старых разворошенных ран. Веки против воли потяжелели, картинка звёздного неба смазалась, и, не в силах сопротивляться страшному, но такому манящему соблазну, Локи погрузился в сон. Веки словно налиты свинцом; ощущение, что тело будто ломает, выворачивает каждую кость, растягивает мышцы до больных спазмом. Будто голыми руками рвут плоть, а потом грубо сшивают кровоточащие раны. С трудом удалось пошевелить конечностями, отозвавшимися новой волной боли. Неимоверно мучила жажда, но сил не осталось даже на просьбу о стакане воды. Яркий свет нещадно бил по глазам, и Локи уже хотел только одного: перевернуться набок, заслонившись от капризных лучей Соль. Проклиная солнечное утро, бог обмана мог только отвести взгляд в сторону, но замер от изумления, заметив спящий лик рядом. Притулившись к нему сбоку и сжавшись в комочек, тихо посапывала юная царевна. Изумлённый, Локи так и застыл взглядом на лице племянницы, мирно спящей у него под боком. Несколько буйных локонов растрепались по сонному лицу, вызывая в нём жгучее желание аккуратно убрать их в сторону. Но, опасаясь прервать спокойный сон Сигюн, Локи подавил случайную прихоть. Прикованному слабостью к постели царевичу ничего не оставалось, как смириться со своим временным заточением, сосредоточив внимание на столь знакомых и любимых чертах лица. Сон царевны продлился недолго. Пение птиц проникло в палаты через настежь открытые окна и балкон, ознаменовав приход утра. Локи с улыбкой наблюдал за медленным пробуждением Сигюн: от сместившегося солнечного луча веки асиньи недовольно сжались, упорно отказываясь поддаваться на уговоры утра. Между бровей пролегла маленькая морщинка, когда царевна сонно что-то недовольно промычала. Локи глубоко вздохнул, с трудом удержавшись, чтобы не рассмеяться, когда не желающая выныривать из сладкого сна асинья потёрлась, словно кошка, о его плечо щекой и носом. Лениво и явно нехотя Сигюн медленно разлепила очи, прикрыв сонный зевок ладонью, после чего рука её – намеренно или нет, он так и не понял – легла поверх его собственной, и она вновь смежила веки, так и не заметив изучающе-насмешливого взгляда. Пальцы царевича легонько коснулись ладони девы, оглаживая её и очерчивая невидимые линии. На лице царевны медленно расцвела счастливая улыбка, что всегда завораживала бога обмана, покоряя своей искренностью и чистотой. Локи с удовольствием встретился с любимым сапфировым взглядом, искренне любуясь дорогими чертами лица. В этот миг он наконец-то позабыл о всех недугах. – Доброе утро, – обычное приветствие вышло скомканным, с хрипотцой из-за пересушенного горла, но это его не беспокоило, пока рядом находилась она. Сигюн замерла в неловком, смущённом молчании, взволнованно закусив нижнюю губу. Тонкие девичьи пальцы в необъяснимом волнении подрагивали, пока асинья нерешительно не высвободила ладонь из тёплого плена его пальцев, подтянув кисть поближе к груди. Взгляд сапфировых очей сконфуженно метался из стороны в сторону, будто не ведая, за что уцепиться, лишь бы не отвечать на любопытно-насмешливый взгляд бога обмана. Пропала и мягкость улыбки: та сразу стала скомкано-неуверенной, натянутой. – Все переживали, ты так долго не приходил в себя, – тонким притихшим голосом отозвалась наконец она. Глядя в потерянное, неуверенное и смущённое личико, Локи с трудом мог поверить в то, что это создание нашло в себе достаточно силы и храбрости совершить первое убийство. При воспоминании о последних мгновениях битвы его охватила безграничная гордость. Он молчал долго, задумчиво изучая пунцовое от смущения лицо и искреннюю тревогу, мелькающую на дне сапфировых океанов. Иногда любопытствующие очи неловко обращались к нему, но быстро скользили в сторону, будто виня себя за минуты слабины, пока она глядела на него в ответ. Порой Локи задавался вопросом, что же происходит в этой прелестной головке. Всё чаще бог обмана соблазнялся мыслями сорвать драгоценную безделушку и заглянуть – хотя бы на короткое мгновение – в мысли Сигюн. Понять, что так тревожит храбрую, но неуверенную в себе царевну. Сигюн взрослела, меняясь на его глазах так быстро, что он не сумел уследить, когда маленькая крошка стала достаточно взрослой для того, чтобы совершать самостоятельные подвиги, став настоящей гордостью для царского двора. Разумом он понимал, что его племянница более не маленькая избалованная царевна, а взрослая прекрасная дева, но сердце отказывалось примиряться с этой действительностью. – Сигюн, что-то произошло? – Локи знал, что не получит честного ответа, но должен был хотя бы попытаться. Озабоченно уставившись на него в ответ, Сигюн пытливо-умилительно нахмурилась, осмысливая его вопрос или же обдумывая ответ на него. Уста девы было слегка приоткрылись, готовые вот-вот удовлетворить его любопытство, но, столкнувшись с выжидающими изумрудами очей напротив, Сигюн замерла в неловком молчании, резко сжав губы и пуще прежнего смущённо жмурясь. Сглотнув так и невысказанные от волнения слова, она только вымученно уткнулась в плечо Локи и, что-то невнятно пробурчав, затихла. Такая реакция вызвала в Локи лёгкое негодование, но он не мог отделаться от нежной улыбки. Только что он размышлял о том, как эта малышка уже повзрослела. Но отчасти бог обмана радовался, что хоть что-то в племяннице осталось неизменным.