Каждому, кому ты отдаёшь своё доверие, ты отдашь в руки меч. Им он сможет защитить тебя или уничтожить…
Фредерик Бегбедер
Ноги несли Сигюн вперёд, глаза не указывали путь, ибо не видели дорогу. Долгий её бег пролегал мимо стен дворцовой библиотеки, после – вдоль шумных улиц Асгарда и после – в чащу леса за пределами вечно несмолкаемого города. Всё это время она бежала, не зная устали, будто загнанная лань в попытках ускользнуть от стрел опытного охотника. Лишь когда силы иссякли, Сигюн продолжала упрямо идти вперёд, желая оказаться как можно дальше ото всего и ото всех. Ей было плевать на усталость, на собственное бессилие и слабость. Единственно отчего она по-настоящему устала – это от боли. Боль, что преследует её во снах и наяву уже слишком долго, чтобы помнить наверняка, как долго длиться эта бесконечная пытка… Тихо шелестя юбкой белоснежного платья, Сигюн незаметной тенью выскользнула из шумного, переполненного гостями медового зала. В честь её скорых сотых именин Всеотец не поскупился и устроил настоящее празднество, что, несомненно, продлится до заветного дня, когда норны наделят царскую внучку её персональным божественным именем. Казалось, прошла целая вечность, пока царевна с таким нетерпением дожидалась этого заветного дня, считая дни и года до момента, когда сможет освободиться от царской заботы и зажить самостоятельно, без чужого надзора. Теперь же до имянаречений оставались считаные дни, и это неимоверно окрыляло Сигюн. Но шумные пиршества, как и прежде, не доставляли такого колоссального удовольствия, а потому при первой же возможности, Сигюн в очередной раз покинула весёлое празднество в свою же честь. Гости уже давно выпили достаточно, чтобы не заметить скользящую по медовому залу тень царевны и не требовать её внимания, которое она давно уделила всем важным гостям, обменявшись бесчисленным количеством комплиментов, поучаствовав в коротких скучных беседах, да подарив нескольким настойчивым гостям танец. Сигюн благодарила предков за то, что на пиршестве за ней не следовала мрачная тень Видара, одаривающего каждого встречного мрачно-подозрительным взглядом холодных и строгих глаз. Но с иной стороны, присутствие хмурого надзирателя отогнало бы от царевны охмелевших гостей, желающих украсть несколько минут её драгоценного времени, и поубавило пыл к танцам. Очутившись снаружи в уютном саду царицы, Сигюн с истинным наслаждением вдохнула слегка прохладный ночной воздух, наслаждаясь долгожданной свободой. Оглянувшись назад и проверив, нет ли поблизости чужих любопытных глаз, царевна радостно хмыкнула и, предвкушающе закусив нижнюю губу, поспешила избавиться от ставших ненавистными за долгий вечер туфель. Лишь когда уставшие стопы ощутили под собою долгожданную прохладу, Сигюн весело двинулась по тропе. Царевне было всё равно, куда приведёт её дорога, она жаждала только одного: поскорее оказаться как можно дальше от шума и надоевших гостей. Единственная живая душа, которая могла бы составить ей компанию в прогулке – это Астрид. Валькирия была приглашена самой царевной и довольно долгое время не отходила от неё ни на шаг, но, пока Сигюн дарила танец очередному назойливому гостю, подруга исчезла. Сигюн не таила обиды и не злилась: ванка и без того находилась около неё слишком долго, поддерживая и веселя. Если Астрид каким-то чудом отыскала себе кавалера на этот вечер, то Сигюн только порадуется за неё. Ноги привели царевну в царскую общественную библиотеку, которую мог посетить любой желающий, в отличие от личной, доступной для посещения только членам царской семьи и узкому кругу их доверенных лиц. Днём там трудились ученики академии наук, учёные и профессора, ночью же в библиотеке не было ни единой души, хотя открыта та была круглосуточно и посетить её мог кто угодно. Отбросив в сторону туфли, Сигюн тихо приоткрыла главные двери и мышкой скользнула вовнутрь, словно готовясь учинить какую-то шалость. Малая библиотека не впечатляла архитектурным изыском так, как царская, но зато была в разы уютней и просторней, а на полках стояли не только научные труды. Когда выдавались свободные часы, Сигюн была здесь частым гостем, зачитываясь приключенческими романами самых лучших писателей. Подыскивая себе что-нибудь интересное среди множества самых разнообразных книг, царевна случайно обнаружила, что она в библиотека не одна. В любое другое время Сигюн было бы всё равно, кто ещё разделяет её одиночество среди книг, но ночью это было по меньшей мере странно. Только если это не случайно уснувший за толстым скучным фолиантом уставший ученик академии наук. Сигюн нередко находила этих несчастных за рабочими столами среди огромного количества книг, старых фолиантов и магических свитков. Улыбнувшись своим мыслям, асинья тихо направилась в сторону послышавшегося звука. Но едва она сделала шаг, как совсем близко, буквально за соседним книжным стеллажом, упало что-то весьма увесистое, а следом раздался шорох и тихий стон. Замерев на целую минуту, отчётливо слыша, как от волнения забилось сердце, Сигюн оказалась перед выбором: уйти и проигнорировать странный шум или же поддаться любопытству и проверить. Шорох тем временем становился всё отчётливей, Любопытство и волнение всё же оказались сильнее. Аккуратно выглянув из-за книжного стеллажа, Сигюн так и замерла на месте, не в силах совладать с собой и тем, что узрели её глаза. …Когда бежать уже не было сил, Сигюн продолжала идти, бесцельно блуждая меж густых зарослей деревьев, будто тень без хозяина, призрак без собственной воли. Она ощущала себя ничтожно жалкой, бесконечно глупой и наивной. В этой бесцельной беготне шёлковое белоснежное платье было изодрано ветками кустарников, прекрасная причёска испорчена, а глаза опухли и покраснели от нескончаемого потока слёз. Всё разом утратило для неё смысл, оставив наедине со тьмой и разрываемой болью на части душой. Боль, сковавшая её сердце стальными раскалёнными прутьями, неистово сжимала его до неописуемых ощущений, не позволяя обратить внимание на многочисленные раны и усталость ног, что оставляли после себя кровавый след на траве. Лишь когда собственное тело предало её, споткнувшись о старое сухое бревно, Сигюн поняла, что больше не может идти. Распластавшись на траве, уткнувшись заплаканными глазами в небо, пробивающее себе путь через прорези в ветках деревьев, царевна утратила последние силы даже на слёзы. Но стоило векам опуститься, как перед очами вновь предстала картина, причиняющая боль не хуже пытки. Только этой пытали не тело – саму душу… Сигюн замерла за книжным стеллажом, отчётливо слыша, как сердце неумолимо ускоряет свой ритм, как кровь от прилива полнейшего ужаса забила по вискам, как собственное дыхание замирает не в силах совершить ни единого вдоха. Глаза видели перед собой ужасающую картину, но разум отказывалась им верить, отказывался принимать увиденное за действительность, а не игру обезумевшего воображения или навеянного морока. Астрид, её милая Астрид, добрая и понимающая, отзывчивая и весёлая, была в объятиях того, кого её собственное сердце так страстно жаждало – столь страстно и столь невыносимо долго. Валькирия была в страстных объятиях бога обмана. Руки аса не знали покоя, безудержно блуждая по телу ванки, изучая кончиками пальцев каждый изгиб тела, а уста никак не могли насытиться устами девы. Астрид отвечала на страсть той же страстью, позволяя чужим рукам исследовать её тело, собственнически его касаясь, а губам – оставлять влажные дорожки на тонкой шее и ключицах. Не в силах больше на это смотреть, ощутив на щеках первую горячую влагу, хлынувшую из очей, Сигюн поспешила обратно к выходу, забыв снаружи свои туфли – и оставив внутри своё сердце. Стерев с лица дрожащими руками остатки влаги, царевна долго и судорожно вдохнула, стараясь привести себя в относительный порядок, но у неё ничего не вышло. На глубоком выдохе из горла вырвался очередной жалостный скулёж, переросший в надрывный всхлип. Сигюн зажала ладонями рот и что есть силы зажмурилась от полного бессилия перед внутренней, невыносимой агонией, пожирающей изнутри подобно паразиту, раздирающему своего носителя клешнями. Позволив себе лишь глухо закричать от боли, царевна ощутила слабое, но хоть немного утешительное облегчение. Так она и осталась лежать на влажной траве, совсем одна, безмолвно и безразлично любуясь светом нависающего над нею такого же печального, как и она сама, Мани.***
Шум дождя, с остервенением бьющего по глиняной кровле, будто в стремлении её раскрошить, вырвал Сигюн из сладкого плена коварного сна. Но дурман, навеянный сновидениями, быстро выветрился, отрезвляя потерянный разум. Половицы возмущённо заскрипели, стоило асинье резко вскочить на соломенном тюфяке, служившем ей временной постелью. Она поднялась слишком резко – и нечаянно потянула шею, срываясь на шипение. Немного помедлив и придя в себя после сна, она очень настороженно оглядела старый охотничий домик, что уже много лет служил временным пристанищем для охотников. Одна-единственная комната была практически пуста. В ней имелось по меньшей мере ещё два таких же сложенных тюфяка, старые кухонные приборы и камин, разведённый тем, кто стоял у окна и молчаливо наблюдал за буйством погоды. К этой внезапной и столь скорой встрече Сигюн не была готова. Как ей теперь глядеть на бога коварств – и не вспоминать увиденное в ту ночь?.. Царевна не знала, как после всего увиденного сможет спокойно, будто ничего и не было, общаться и дружить с Астрид. Впервые самые дорогие ей существа, сами того не ведая, причинили ей ужасающую боль. В груди царевны по-прежнему ощущалось нестерпимо-непередаваемое жжение, мешающее дышать. Но больше всего угнетало чувство, будто её предали, растоптали доверие и бросили на съедение шакалам, которых сама она не в силах разогнать, чтобы уберечь оставшиеся остатки самоуважения. Сигюн понимала, что теперь уже ничто не будет как прежде. И это рушило надежду на светлую и беззаботную жизнь в Асгарде, который она впервые возненавидела. Локи стоял у окна, лицо его было, как и прежде, прекрасно и расслабленно, только поджатые уста выдавали внутренне-скрываемое напряжение, как и руки, сложенные на груди. Глаза трикстера меж тем безразлично глядели в окно, и, казалось бы, ничего не предвещало беды, пока взор его опасно не устремился в её сторону. Он стоял боком у окна, свет которого освещал только пол-лица мрачно настроенного бога лжи, что не предвещало Сигюн безобидной беседы. Она сбежала с праздника, оказавшись далеко за пределами дворца Одина, да ещё и без сопровождения. И в довершение, будто вишня на торте, была найдена младшим царевичем не пойми где. Гнев Локи был оправдан, но сама Сигюн стыда не ощущала. Напротив, она бесконечно злилась на него, ещё на свою лучшую и единственную подругу, но прежде всего – на саму себя. Единственное, что царевну сейчас по-настоящему беспокоило – это непередаваемый холод, но Локи был слишком ослеплён гневом и недовольством племянницей, чтобы заметить, как та содрогается от холода. – Я очень надеюсь, – тихо и отчётливо отчеканил ас с небольшой заминкой. Сигюн был хорошо знаком этот холодный непроницаемый тон его голоса. Также знала она, что лучше в таких случаях хранить молчание, чем пытаться ему перечить. – Ты осознаёшь, как сильно ты нас всех обеспокоила своим внезапным исчезновением, – очередная пауза и строгий, нравоучительный взгляд серьёзных глаз жадно впился в её лицо. – Твоя внезапная пропажа подняла весь дворец на уши! Одину, твоему деду, едва удалось скрыть этот инцидент ото всех, пока твой отец выбивал любую информацию из слуг, которые могли хоть что-то о тебе знать!.. Сигюн прекрасно осознавала, к чему могло привести её внезапное исчезновение, но на тот момент её это совершенно не волновало. Тем более это её не волновало сейчас. Но Локи не был отступать и не скупился на слова – исключительно на повышенных тонах. «Он волновался», – мысленно заключила царевна, то ли оправдывая дядю, то ли напоминая себе об очевидных вещах. Сигюн с лёгкостью удалось выдержать тяжёлый изучающий взгляд изумрудных глаз, ведь единственное, что её действительно волновало – это непередаваемый холод, льющийся во многочисленные щели охотничьего домика. Сбежав из дворца в самый разгар пира в лёгком шёлковом платье, Сигюн с удовольствием обменяла бы все свои драгоценности на тёплую шубу. Когда терпеть неудобства уже не осталось никаких сил, асинья с трудом поднялась на ноги, подошла к камину и протянула окоченевшие руки к языкам пламени. Локи, однако, и не думал отступать. – С каких пор в тебе так преобладает эгоизм? – вопрошал разбушевавшийся ни на шутку бог обмана. Сигюн подавила саркастичный смешок, который так и рвался наружу после этих слов. Сколько себя помнит, она всегда послушно делала то, что ей велела царская семья. Потому замечание Локи было смешным и обидным. – Ты хоть представляешь, что за эти сутки мы себе на воображали, пока искали тебя по всему Асгарду?!.. «Сутки?» – ошеломлённо про себя повторила царевна, закусывая от волнения нижнюю губу. Сигюн и предположить не могла, что её нечаянное путешествие затянулось на целые сутки, хотя по ощущения было, что прошло не больше нескольких часов. – В какой ужас ты вогнала царицу, твою бабушку, что места себе не находила всё это время! – не замечая изумления на лице племянницы, Локи и не думал останавливаться. – А не найди я тебя в этом лесу, с тобой могло случиться всё что угодно!.. Поддавшись эмоциям, Локи без устали читал нотации о её безалаберности и эгоизме. И с каждой секундой Сигюн всё ярче ощущала нарастающее раздражение, которое обещало вот-вот дать о себе знать. Ей было невыносимо тяжело слушать его упрёки и обвинения, прекрасно осознавая, что и сам трикстер никогда не был чист душой. Но гораздо тяжелее было слушать его гневную речь – и видеть перед глазами картинку из недавних воспоминаний, ставшей причиной её столь неразумного, дикого и несвойственного ей поведения. В груди по-прежнему жгло так, будто ей под кожу сунули раскалённые угли, сводя с ума невыносимыми пытками. Глаза вновь и вновь становились влажными, а дыхание – рваным и нервным от сдерживаемых слёз. Она безгранично устала от этой боли, равно как и устала видеть перед собой предателя, который даже не подозревал об учинённом преступлении. – Хватит… – одними губами прошелестела царевна, обессиленно и уязвлено обхватив себя за плечи. – Прости, что? – Я сказала, хватит! – с той же яростью выкрикнула Сигюн, резко обернувшись и одарив дядю яростным взглядом. Локи так и замер, растерянно хлопая ресницами, но царевне этого уже было мало. Повернувшись к нему лицом, она резко раскинула руки в сторону. – Кого ты перед собой видишь, дядя? – тихо прорычала она, не предоставив ему время для раздумий: – Впрочем, можешь не отвечать, я и так знаю ответ. Ты видишь перед собой маленькую девочку, которой я когда-то была, но не женщину, которой я стала. Я уже давно не нуждаюсь в вашем постоянном опекунстве, Сурт вас раздери! Совсем скоро мне исполниться сотня, я пройду имянаречение, а вскоре стану полноценной валькирией. Так что пора бы тебе и остальным наконец осознать, что я не нуждаюсь в ваших нотациях и вашей бесконечной заботе! Ярости, с которой она всё это произнесла, не ждала от себя даже сама Сигюн, не говоря уже об искренне ошеломлённом Локи, внезапно затихшего перед племянницей. Но гнев недолго подпитывал озябшее тело и быстро испарился, а потому скоро Сигюн вновь ощутила холод. Обхватив себя за плечи, асинья обратно уткнулась взглядом в камин, ожидая любых слов со стороны бога обмана. Да только и сам Локи от неожиданности затих, и единственное, что нарушало тишину охотничьего домика – сочный хруст поленьев в камине да звуки грозы за окном. Зациклившись на собственных ощущениях и чувствах, Сигюн даже не заметила, как коварный ас тенью приблизился к ней сбоку, отчего она невольно вздрогнула. Близость бога коварств причиняло ещё больше боли; сводя с ума мягким непередаваемым ароматом, лёгкими, бережными прикосновениями и ласковым взглядом тёплой зелени глаз. Нехотя Сигюн сжалась всем телом, и боясь оказаться в этих руках, и желая вновь ощутить их на своём теле. Она как никто другой прекрасно знала, как могут быть опасны и сладостно-пленительны объятия бога обмана. Это как угодить в капкан, без надежды на спасение. Сигюн по-прежнему была на него зла, вновь и вновь видя перед собой ту сцену из библиотеки, стоило хоть на секунду прикрыть веки. Царевна знала: поддайся она хоть на одно мгновение, более не сумеет противостоять соблазну. И, будто ощущая её внутреннюю яростную борьбу, Локи с лёгкостью поймал и заключил её ладони в собственные. Ас поднёс её сложенные пальцы к своим губам, оставив на них долгий поцелуй, полный нескрываемой нежностью и вины, которую он испытал за свои слова. Этим он желал загладить вину, и Сигюн это прекрасно понимала, но легче не становилось. Ведь теперь он причинял совсем иную боль. Она поняла, что борьба её окончилась, так и не успев начаться, когда позволила этим рукам заключить себя в объятия, отгородив от всего мира и холода, что мучал её несколькими мгновениями ранее. Магия Локи была прекрасна, согрев замёрзшее тело в мгновения ока, позволяя ощутить, как она ласково проникает в тело, окутывая с головой невидимым покрывалом. Расслабившись в любимых руках, Сигюн готова была урчать от удовольствия, желая, чтобы это никогда не заканчивалось. Уткнувшись носом ей в макушку, Локи оставил нежный поцелуй, лениво покачиваясь из стороны в сторону, словно убаюкивая разомлевшую в его руках царевну. – Что с тобой происходит? – неожиданно тихо шепнул мягкий баритон. Сигюн сжала пальцы на его спине, жмурясь и качая головой в знак протеста. Она так хотела, но так боялась во всем признаться, что была готова хоть сейчас провалиться в глубины Хельхейма. Но Локи не удовлетворил её молчаливый ответ. – Прошу, скажи мне, – его умоляющий голос лишь сильнее побудил в ней желание отправиться на пир к царице мёртвых. Это мучало, буквально терзало изнутри, заставляя сильнее сжимать уста, чтобы ни единое слово не сумело с них слететь. – Я не смогу тебе помочь, если ты будешь молчать… Ладони аса легли ей на плечи, а сам он немного отстранился, пытливо-обеспокоенно ловя её взгляд, который она до последнего отводила в сторону, искренне опасаясь заглядывать в любимую зелень. – Сигюн, не отталкивай меня… Она была готова взвыть от мучений, как побитая собака, до того голос его сводил с ума нотками нескрываемой тревоги. Сердце царевны до боли сжималось, лишая способности ясно мыслить. Руки случайно нашли драгоценный кулон, однажды подаренный ей богом обмана, и что есть силы сжали его, отчего крылья бьющихся воронов вспороли кожу на ладонях. Реальная боль была не так ужасна, как та, что мучила её глубоко в сердце. К счастью, физическая боль помогла помутнённому разуму немного проясниться, отогнать страх и примириться с неизбежным. – Я покажу… – собственный голос будто перестал ей принадлежать: низкий и хриплый, совсем чужой. Слова царевны изумили обеспокоенного бога обмана, но это не помешало ему согласно кивнуть в ответ. Сигюн понадобилась ещё целая минута, чтобы решиться на последний отчаянный шаг, а после её губы нашли губы Локи, что до этого момента был для неё так недосягаемо далёк. Её первый в жизни поцелуй больше напоминало лёгкое, почти воздушное прикосновение, наполненное неприкрытым смущением и неловкостью. А губы её царевича, её дяди, её возлюбленного были восхитительно мягкие и тёплые, что сразу же захотелось углубить поцелуй, чтобы лучше узнать их вкус. Узнать, какого это целовать того, кого любишь больше жизни. Впервые в Сигюн зародилась маленькая надежда, что из этого может что-то да получиться…