Всегда настороженно отношусь к тебе, а ты ко мне Всегда настороженно относишься ко мне, а я к тебе Wardruna — Gra
— Я совсем её не узнал, — тихо проговорил громовержец, безотчётно таращась в окно, за которым собиралась гроза. Небо над Нью-Йорком вновь затянулось густыми тёмно-серыми облаками, стремительно заполняющие собой весь небосвод. Громовержец опять принялся за старое. — Я видел перед собою Сигюн, но совершенно не узнавал её за этим гневом, холодом и безразличием, с которым она смотрела на меня. И эти глаза… будто чужие. В них никогда не было столько холода, Локи. Никогда! Я ничего не понимаю… — делился своими впечатлениями Тор, который уже очень долго не находил себе места. Потом он замолчал. Долго что-то обдумывал в своей белокурой голове, сжимая челюсти так, что было видно, как двигаются желваки. Могучие руки не находили себе места, каждый раз меняя положение. Тор совершенно не умел скрывать свои чувства, как и их контролировать. Ожидания и неведенье всегда сводили неусидчивого бога грома с ума. Тору нужно действовать, чем-то заниматься, что могло бы его отвлечь от насущных проблем, но в башне Старка ему было нечем себя занять. Поэтому громовержец безвольно маялся, призраком разгуливая по этажам в попытках отыскать себе работу или иных собеседников, готовых его выслушать. Но бравые Мстители были заняты своими делами, поэтому оставался только Локи. — Как думаешь, это всё рук дело той ведьмы, Гулльвейг?.. — Тор впервые взглянул на отмалчивающегося трикстера. Локи практически не произнёс ни слова с того момента, как вернулся в башню Мстителей. Сам отыскал себе свободную комнату и заперся там на несколько часов, подолгу размышляя об этой роковой встречи с Сигюн. Локи практически ничего не рассказал брату о том, что происходило между ними в тот момент. Лишь туманно поделился наблюдениями, что дочь громовержца стала теперь куда опаснее прежнего. Такая новость одновременно порадовала гордого отца и в тоже время опечалила. Смертного чернокнижника Локи так и не видел, но подозревал, что тот сейчас отлёживается на больничной койке, где-то внутри этого безобразного вида строения. Трикстер лишь мысленно подчеркнул, что чуть позже должен будет отыскать мага и допросить относительно камня бесконечности. Но пока, Локи должен придумать, как остановить разбушевавшуюся асгардскую царевну. — Не исключено, — лениво ответил ему трикстер, скучающе следя за мерно плывущими по небу облакам. — И мне не нравиться, что в центре всего оказался ещё один камень бесконечности, — голос прозвучал грозно, даже немного зловеще, тихими нотками приближающейся опасности. Локи с интересом взглянул на брата, такого же мрачного и хмурого как те грозовые тучи над Нью-Йорком. Не без одобрения отмечает, что они впервые озабоченно размышляют об одном и том же. Это не было случайным стечением обстоятельств, как и то, что объявился новый охотник за камнями бесконечности. У Локи и вовсе складывалось впечатление, словно бы сами камни страстно желали, чтобы их вновь собрали воедино. — Я знаю, что ты думаешь о том же, — строго и уверенно замечает громовержец. — Это не обычное совпадение, брат. Что-то происходит за нашими спинами, чего мы пока не можем себе даже представить. И будто в подтверждении его слов, первый проблеск молний разделил облака надвое. — У неё есть Тессеракт, — мрачно заключил Локи. — Камень пространства, — кивнул Тор, складывая руки на груди. И они вновь оба потонули в липком омуте тишины и задумчивости. Слишком много мыслей, которые вот так легко не постичь. На обдумывания всего требовалось слишком много времени, которого у них, к сожалению, было не так уж и много для решения и постижения всех проблем. — Эй, ребята! Они одновременно обернулись в сторону рыжеволосой шпионки, указывающей большим пальцем куда-то себе за спину. — Ваш «чернокнижник» очнулся и готов говорить, — поведала Наташа. Тор благодарно улыбнулся девице, спешным шагом направляясь вместе с Локи в сторону лифта. Шпионка решила их сопроводить, потому что как выяснилось, Локи тут настолько никто не доверяет, что они будто бы возомнили, что смогут так ненавязчиво контролировать каждый его шаг. Конечно, внимание к его скромной персоне неимоверно льстило, но это так же ещё и утомляло ненастроенного на шпионские игры трикстера. Но в благодарность за предоставленное убежище для материи, Локи мог закрыть глаза на своё нарастающее возмущение, и немножко подыграть смертным в их неловкой игре в шпионы. Пусть бравые воины Земли думают, будто могут контролировать бога обмана. Со стратегической точки зрения — это было даже удобно. Локи галантно пропустил даму вперёд, лукаво улыбаясь девице прямо в лицо, на что она, принимая его игру, игриво ухмыльнулась и соблазнительно покачивая бёдрами, грациозно прошла вперёд. Было невозможно отрицать, что при столь вульгарно-обтягивающем наряде, шпионка выглядела невероятно соблазнительно. Заметив эти многозначительные взгляды и ухмылки, Тор превратился в неловкого увальня, который после очередной пьянки случайно перепутал свои палаты с помещениями для служанок. Впрочем, порой Локи казалось, что, будучи даже под дурманом спиртных напитков, громовержец действовал по хорошо рассчитанной схеме. У Локи таких схем нет — он просто брал то, что желал. Двери лифта предупреждающе звякнули, а компьютерный голос учтиво предупредил о спуске на нужный этаж. — Мне вот всё интересно, — вдруг произнесла Наташа, облокотившись о стену лифта и скрестив руки на груди. Чарующая чувственная улыбка не сходила с утончённого лица красавицы, когда привлечённый её вниманием Локи, позволил себе повернуться к ней в полуобороте. — Тор говорил, что ваш отец посадил тебя в клетку на долгие годы, — и будто в подтверждении её слов, бог грома согласно кивнул. — Если это правда, то как ты выбрался?.. Трикстер не стал обделять даму вниманием и ответил не менее обворожительно-чарующей улыбкой, нависая над шпионкой с неким утончённым и скрытым превосходством. — Это ты так пытаешься меня допросить? — А у тебя с этим есть какие-то проблемы? — с вызовом выдохнула Наташа, нагло и самодовольно ухмыляясь. — Только одна, — признался трикстер. Наташа Романофф вопросительно изогнула бровь. — Для хорошего и продуктивного допроса, требуется уединённая обстановка. Не люблю лишних свидетелей, — и словно невзначай, Локи ненавязчиво мазнул взглядом по громовержцу, который, к слову, ощущал себя не в своей тарелке, чтобы в следующую секунду многозначительно заглянуть в нахальные глаза шпионки. Наташа широко улыбалась, смело отвечая на самодовольный взгляд изумрудных глаз, когда двери лифта вновь звякнули и приглашающе распахнулись. — Наконец… — напряжённо пробубнил Тор, первым выскакивая наружу, буквально ощущая себя лишним в этой игре взглядов и многозначительных улыбок, в которую его не приглашали. Локи не стал прерывать их игру, вновь галантно пропустив шпионку. В качестве благодарности, Наташа вновь позволила трикстеру лицезреть прекрасные округлые формы пониже спины. Эта игра забавляла бога обмана. Дешёвый трюк, одна из уловок, которую Локи и сам не единожды применял, чтобы противник потерял бдительность, убеждённый, будто сумел подкупить и обольстить самого бога обмана. Ему были знакомы правила этой игры, поэтому был готов подыграть шпионке, убедить, что её красота и обворожительность возбудят в нём интерес и заставят забыть о бдительности. Может на мидгардских мужчин это и действовало, но Локи ещё никогда в своей жизни не терял голову из-за женщин. Даже бывшей фаворитке это не удавалось, а ведь Чаровница была в разы прекрасней, умней и хитрее. Идеальная женщина для лжеца и обманщика, но только до тех пор, пока может быть ему полезна. Вот только Амора давно исчерпала свою полезность, хоть и до последнего не желала этого признавать. Порой, когда Чаровница думала будто имеет власть над трикстером, он не без доли извращённого удовольствия демонстрировал обратное. В эту игру могут играть двое… — самодовольно думал бог лжи.ᛟ᛫ᛟ᛫ᛟ
Темнота безжалостно заволокла весь свет. Неутолимое чудовище проглотило все без остатков, оставив лишь всепоглощающий мрак. Что произошло? Почему она здесь? Как оказалась? И почему не может выбраться? Сердце отстукивало бешеный ритм, неудержимым безумцем колотясь о рёбра. Было страшно. Просто безумно страшно. Хотелось кричать, но она не могла, что-то сдавливало грудь. Единственное, что она помнила до того, как очутилась в этой темноте, как собственными силами сдерживала белую смерть, готовую поглотить армию двух объединённых армий. Она была без сил, чтобы попытаться выбраться самостоятельно. Белая смерть и битва с колдунами высосала из неё все соки, оставив лишь погребённую заживо пустую оболочку. Таков ли будет конец её жизненного пути? Она так мало сделал! Столько ещё не сказала! Не увидела! Не ощутила! Её короткая жизнь длиною в каких-то двести лет, что для богов сущая мелочь, только началась! Неужели эта нить так бесславно оборвётся? Боль опоясала асинью, хотелось рыдать навзрыд, биться об эти давящие её тело стены и пробить себе путь. Хотелось вновь увидеть отца, ощутить на себе его крепкие объятия, жадно утопая в его любви. Хотелось забыть обо всех тех разногласиях, что пролегли между ней и тем, кого сердце желало более всего на свете. Отказаться от всего, чтобы вновь иметь возможность говорить с ним о своих чувствах и переживаниях; ощущать его присутствия, а не бояться той огромной пропасти, что невольно пролегла между ними; вновь тонуть в бархатном баритоне, что нежно обволакивал и ободрял, даря новые силы и уверенность. Слёзы стелились по её лицу горячими ручьями, застывая на холодном лице. У неё не было сил бороться. Казалось, они оставили её ещё задолго до того, как очутилась в этом снежном капкане, только не хотела себе в этом признавать. Боялась правды, а потому глупо бежала. Бежала от боли. Бежала от самой себя. Бежала от него. Бежала как можно дальше, на другой конец света. Но бегство окончилось в ледяном капкане. И теперь ей от этого страшно. Потому что больше бежать не надо, а послушно позволить тьме себя поглотить. И она позволила. И впервые ощутила, что по-настоящему свободна. Но сама судьба ещё с нею не закончила…ᛟ᛫ᛟ᛫ᛟ
Маленькие магические сферы витали над потолком, полностью копирующие галактику под название — Млечный Путь. Планеты, туманности, звёзды и даже их положения, все было воссоздано до мельчайших деталей. Но самым занимательным было совсем другое — камни бесконечности, что кружили в центре мироздания. Все шесть камней чудовищной и невообразимой силы, способных на невероятные вещи. Сила и мощь неподвластная ни одним смертным существам в их истинной ипостаси. Такая сила не могла не опьянять. Не могла не заинтересовать. Неудивительно, что охотников за этим могуществом найдётся в каждой из всех возможных галактик. Но с чего вдруг они могли понадобиться одной маленькой царевне? Этого Локи пока не в силах был постичь. Локи невольно залюбовался, хоть и не слушал общеобразовательный рассказ чернокнижника, устроенный для менее осведомлённой в тайнах вселенной команды Мстителей. Которые, к изумлению самого трикстера, впервые видя настоящую живую магию, не выказывают никакого удивления, молча и с хмурыми лицами знакомились с очередными опасными игрушками этой огромной вселенной. Стрэндж неторопливо рассказывал о камнях бесконечности, стараясь излагаться как можно более простым и понятным языком, чтобы потратить как можно меньше времени на вопросы, которые обязательно должны возникнуть. А они не могли не возникнуть. Ведь каждый в этой комнате, так или иначе сталкивался с камнями бесконечности. Это было неизбежно для одной маленькой планеты в огромной вселенной, что хранила в себе сразу три камня бесконечности. К слову, о камнях, где мой посох?.. У Локи было достаточно времени, чтобы незаметно обследовать уродливую конструкцию радушного хозяина. По крайне мере, только те помещения, которым у него был доступ. Большинство лабораторий, мастерских и хранилищ имели электронные замки со считыванием биологических данных Старка и тех, кому он мог доверять. Локи в этот скромный список, увы, не входил. Бог лжи мог бы попытаться обойти некоторые из них, но опасался, что мгновенно будет обнаружен и разоблачён. За ним следили денно и нощно, даже когда рядом с ним никого не было поблизости. У стен тоже были глаза. И даже голос. И как оказалось позже — имя. Поэтому Локи лишний раз не показывался на виду, и старался своим послушным поведением немного снизить бдительность к своей скромной персоне. Но как бы тщательно Локи не исследовал доступные его персоне закутки в поисках утраченного после битвы посоха, что-то активно подсказывало, что его уже очень давно нет в этой башне. — А что будет, если собрать все камни? — внезапно поинтересовался человек зверь, резонно привлёкшего внимание всех остальных. Брюс Беннер стоял на подчёркнуто безопасном расстоянии от трикстера, сложив руки на груди и подперев одной из них голову. Собственно, сам Локи тоже был не прочь держаться от зверя как можно дальше, поэтому их чувства были весьма взаимны. Учёный до этого увлечённо наблюдал за развернувшимся магическим театром, выглядя полностью поглощённым своими мыслями, но сконцентрированным на получаемой информации. Чернокнижник взмахом руки развеял голографическую копию Млечного Пути, оставив нависать над потолком все шесть камней бесконечности, лениво вращающихся в воздухе. — По одному, камни бесконечности бесподобны в своей разрушительной возможности, которую никому во всей вселенной не постичь в полной мере, — ответил Тор учёному. — А если их собрать воедино… — громовержец выступил вперёд, на несколько секунд застыл для пущей театральности, чтобы медленно обвести каждого присутствующего внимательным строгим взглядом небесных глаз: — то их мощь будет просто непостижима, способной по щелчку пальцев стирать целые вселенные и галактики так, словно тех никогда и не существовало. От слов громовержца, даже Локи непроизвольно напрягся, безуспешно пытаясь постичь невообразимые масштабы разрушения каких-то шести камушков. Чего уж говорить о смертных, которые только совсем недавно начали узнавать, что они вовсе не единственные во вселенной. И там, далеко в бесконечной в своих масштабах вселенной, есть чудовища во много раз могущественней и опасней, чем Локи и ему подобных с неудачной попыткой завоевания. — Хотите сказать, — неуверенно продолжил Капитан, озадаченно хмурясь, очевидно, с трудом переваривая всю полученную информацию, — что эта ваша Сигюн, сейчас собирает эти камни? — Я не думаю… — хотел было сказать Тор, но был перебит. — Да. Все взгляды мигом обратились в сторону всё такого же задумавшегося бога лжи. Локи почти не смотрел по сторонам, продолжая изучать повисшие в воздухе камни бесконечности, тихо притаившись за спиной у громовержца так, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Но Тор не без удивления, отразившегося у него на лице, отошёл в сторону позволяя остальным с подозрением таращиться на бога коварств. — Ты не можешь этого знать, — и несмотря на волевую уверенность на строгом лице бога грома, голос звучал уж как-то слишком неуверенно. Локи наигранно тяжело вздохнул, игнорируя прямой взгляд брата. — Но я знаю. Громовержец строго поджал губы, весь напрягся и насупился всего в одно мгновения ока. Огромная фигура брата хоть и выглядела величественно, но обещала скорую расправу богу лжи не самым величественным образом. Огромные ручища подпирали бока, а огромные ладони угрожающе сжались в кулаки. — Локи, чего ты недоговариваешь? — нетерпеливо потребовал брат. — Я видел это в её голове, — нехотя пояснил Локи. — В смысле, видел? — недоумевал Старк, впервые подав голос, что было даже удивительно. Локи раздражённо закатил глаза. — Я проник в её сознание, — ответил трикстер, нарочно осторожно обходя фигуру брата стороной. — Пришлось постараться, ведь она стала куда сильнее. Но четырёх секунд хватило с лихвой, чтобы увидеть все камни бесконечности, которыми она буквально одержима. — А ты случайно не увидел зачем они ей нужны? — поинтересовался нахмурившийся Клинт, вальяжно рассевшийся на стуле с вытянутыми вперёд ногами и строго сложёнными руками на груди. — Она вытолкнула меня из своего сознания сразу же после того, как я увидел все камни воедино. Клинт ехидно ухмыльнулся своему бывшему хозяину. — А я-то думал, что ты у нас эксперт по части промывки мозгов. Теряешь сноровку. Локи тоже не сдержался от улыбки. — Снова захотел побыть моим лакеем? — огрызнулся в ответ бог коварств, наигранно-вопросительно выгибая бровь дугой. — Хочешь попробовать? Без своей-то чудесной палки? — Клинт грациозно поднялся на ноги, продолжая всё так же гадко ухмыляться. — Ну, в этот раз тебе придётся постараться, чтобы меня заставить. — Хватит мальчики, расходимся по углам. Померяетесь игрушками потом, — между ними быстро встала Наташа, одарив бога лжи хмурым взглядом, одновременно предупреждающе придерживая лучника за плечо. Локи самодовольно улыбнулся и галантно поклонился рыжеволосой, словно этим принимая её правила игры и готовность покориться просьбе. — К слову, о моих игрушках, — словно невзначай вспомнил Локи. Обвёл каждого нарочито заинтересованным взглядом изумрудных глаз, сложив перед собой пальцы пирамидой. — Где мой посох? Но бравая команды Мстители уж как-то слишком подозрительно затихла, косясь друг на друга какими-то чересчур подозрительно-беспомощными взглядами. От этого молчание затянулось и стало каким-то уж удручающим. Никто не хотел отвечать. Чернокнижник нахмурился, почувствовал ту же неловкость, повисшую в воздухе, но продолжал молчать, только изредка поглядывая на напрягшегося трикстера. После своего рассказа о камнях бесконечности, Стрэндж предпочёл более не встревать в разговоры богов и героев земли. Сейчас он думал только о том, что должен вернутся в Камар-Тадж, чтобы лучше понять, как защитить камень бесконечности от новых посягательств, к которым он пока не был готов в полной мере. — Собственно, а зачем ты спрашиваешь? — аккуратно полюбопытствовал Старк, спрятав руки в карманы брюк, принявшись как нашкодивший мальчишка перекатываться с пятки на носок. — Соскучился по своей игрушке? Локи недовольно сощурился, одаривая железного человека пристальным взглядом. — Нет, — лаконично ответил трикстер, язвительно ухмыльнувшись. — Тогда, что в нём такого особенного, брат? — громовержец искренне не понимал. Локи неоднозначно повёл плечом и деловито сложил руки за спиной. — Ничего, кроме одной маленькой детали, — и теперь повторив театральную паузу бога грома, Локи очаровательно заулыбался, уставившись на всех присутствующих. — Ничего, кроме камня разума, который хранился в посохе. Тишина стала оглушительной. Локи буквально слышал, как испуганно заметались мысли каждого в этой комнате. И ему это не понравилось. Плохой знак. — Знаешь, тут такое дело… — неловко подал голос Брюс Беннер, принявшись от волнения потирать стёкла собственных очков, словно не зная, как ещё задействовать свободные руки. — У нас его больше нет, — прямо ответил Стив Роджерс, решительно поднимаясь на ноги. Правду говорят: беда никогда не приходит одна…ᛟ᛫ᛟ᛫ᛟ
Матерь мёртвых не желала принимать в свои холодные объятия своё новое дитя. И Сигюн не понимала почему должна испытывать всю эту невыносимую боль, корчиться в беспамятстве одолеваемая горячкой и собственным бессилии. Мучатся из-за страшных видений, что и без того туманили обессиленный разум, страдающего то от беспамятства, то от насылаемого кем-то жуткого бреда. Тело асиньи сотрясалось от ужасной лихорадки, впадающего то в холод, то в невыносимый жар. Сигюн всё чаще одолевала мысль, что царица Хельхейма только потому и не забирала её в своё царство, чтобы иметь возможность как можно дольше наслаждаться её страданиями, которым не было и конца края. Надежда на долгожданный покой покинула царевну, оставив лишь отчаяние, боль и пустоту. Хотелось уснуть и более не просыпаться, чтобы этот кошмар, наконец, подошёл к концу. Но, как оказалось, у вселенной были свои планы. Тело постепенно залечивалось, набиралось новых сил, раны заживали, но душа оставалась всё такой же истерзанной и ранимой, покалеченной до самых её глубин. Сигюн не знала, сколько пробыла в беспамятстве, как долго её тело не находило покоя, а разум пребывал под дурманом в небытие. Дни смешались в один единый клубок, который ей было не под силу распутать. Были лишь долгие ночи в бреду, которые она с трудом могла припомнить, как и те некоторые обрывки, что посещали больной разум, когда туман перед глазами ненадолго рассеивался. Старые воспоминания сменялись один за другим: одни радовали, другие возвращали к старой боли, третьи о чём-то напоминали. Сигюн тонула в прошлом, чтобы бушующее море мыслей и воспоминаний унесло её по течению к неизбежному настоящему. Этому было невозможно сопротивляться. Иногда, когда сознание ненадолго возвращалось, Сигюн замечала кого-то рядом. Глаза застилала пелена тумана, поэтому было сложно что-либо разглядеть, только размытые фигуры, раздражающе мельтешившие у её ложа. В те дни всё вокруг терялось и расплывалось, что не позволяло рассматреть своих спасителей. Сигюн никого не узнавала, да и не могла узнать. Лишь мысленно благодарила за заботу и снова пропадала в беспамятстве. Но лишь до тех пор, пока недуг не оставил её окончательно. Сигюн очнулась. Впервые перед глазами не стояла пелена, в ушах не раздавался звон колоколов, тело, пусть всё ещё слабое, но не содрогалось в конвульсиях. Царевна впервые за долгие дни свободно втянула воздух, пошевелила собственными конечностями, затёкшими от долгого пребывания в постели. Всё онемело и с трудом поддавалось. Но она жива, а потому только это и было важно. Уже через десять минут, Сигюн не без упорства боролась с собственным обессиленным телом, заставляя себя сесть на постели. Было тяжело, но она справилась с этой задачей не без улыбки. А когда восторг от победы прошёл, Сигюн сконцентрировалась на том, что её окружало. Место было чужим и незнакомым. Старые деревянные стены пропускали холодный ветер через толстые щели, образовавшиеся с течением времени между досок. Маленькая комната без каких-либо окон, только дверь в другом конце. Старая потасканная мебель с толстым слоем пыли на её поверхности, несколько зажжённых свечей, что были расставлены в хаотичном порядке, деревянная утварь и множество припарок с несколькими книгами. Сигюн нашла свою одежду и доспехи, аккуратно сложенных поверх стула, а совсем рядом отбрасывал огненные блики клинок её матери — Халагар. Понадобились недюжинные силы, чтобы заставить тело вспомнить как стоять на ногах. Но Сигюн справилась. Неспешно, шаг за шагом одолевая собственную слабость. Она одевается медленно, каждый раз рискуя упасть на деревянный пол. Но, как бы это странно не звучало, чем сильнее росло её упрямство, тем сильнее становилась она: тело постепенно привыкало; мышцы вспоминали о том, как работать; руки и ноги переставали быть неуклюжими, возвращали уверенность в движениях. Бессилие постепенно растворялось, пока не осталось неловкая скованность, усталость и ломота в области спины. Единственные двери не были заперты на замок, поэтому Сигюн свободно покинула свою опочивальню. Небольшой коридор с полусгнившим полом, грязными серыми окнами, что практически не пропускали вечерний свет. Сигюн медленно пошла дальше, слушая как скрипят доски под её ногами; как ветер задувает в образовавшиеся щели; как трещит старая черепица. И несмотря на тишину, скрипы досок, стук собственного сердца, чужой и незнакомой ей обстановки, Сигюн не ощущала страха. Тяжесть клинка за её спиной приятно расслабляло, внушало уверенность. Коридор сменился другой комнатой, большей, просторней и казалась куда уютней той, которая послужила царевне временной опочивальней. Окна были широко распахнуты, впуская вечерний воздух и свет, позволяя Сигюн впервые набрать свежего воздуха в лёгкие. Мебель казалась относительно целой, хоть и очень старой: дерево облазило с поверхностей столов, тумб и полок; мягкая мебель осыпалась, ткани побледнели и местами демонстрировали образовавшиеся дырки; длинный широкий ковёр, который когда-то был очень красив, потерял все свои краски, буквально разваливаясь на куски. В камине приятно трещало полено, разнося тепло и свет по тёмным уголкам, куда не мог дотянуться вечерний свет из окон. Сигюн медленно подошла к камину, какое-то время задумчиво разглядывая пляшущие языки пламени, но после устремилась к выходу, чтобы разглядеть незнакомую местность. Но выйти ей так и не дали. — Уже уходишь?.. Сигюн замерла, так и не успев схватиться за ручку дверей. Всё тело содрогнулось как от сильного удара, сердце ускорило свой ритм, а весь мир словно бы замер в напряжённом молчании. Сигюн узнала этот голос даже спустя двести лет, а потому не спешила обворачиваться. Не желала верить в происходящее, потому что это было просто невозможно. Это просто не могло случиться. Не с ней. Не здесь. Не сейчас. И вообще никогда! — И всё же, это случилось, — словно прочитав её мысли, насмешливо обронил голос. — Не стой столбом, моя дорогая. Негоже царской особе так грубо пренебрегать этикетом в чужом доме. Что о тебе подумает твоя бабушка, царица Фригг?.. Злость поднялась из самых тёмных глубин её сознания, словно изголодавшийся зверь учуявший свежее мясо. Плечи от гнева мелко затрясло, тело сжалось, напряглось как перед неравной битвой, взгляд ужесточился. Сигюн не сразу нашла в себе силы, чтобы дать ответ. — Не смей, — прорычала она в ответ, медленно поворачиваясь к хозяйке дома. — Слышишь меня? Не смей говорить о моей семье, ведьма. Холодный взгляд сапфировых глаз смело и с вызовом встретился с таким же холодным и бессердечным серым. Гулльвейг почти не изменилась с того дня в тронном зале, когда Сигюн впервые её увидела. Перед глазами вновь всплыл тот мрачный день суда; вспомнились те жгуче холодные бледно-серые глаза, глядящие будто в саму душу; вспомнилась та надменность в лице колдуньи, высокомерие, озлобленность и ни с чем несравнимое самоуверенность; вспомнилась как наяву та ухмылка на тонких устах. Но прежде всего, Сигюн словно заново расслышала пророческие слова ведьмы, слетающие с её губ в ярости и гневе. — У-у-у! — насмешливо протянула ведьма и хохотнула. — Царевна подросла и обзавелась собственными клыками и коготками. Как это мило. В гневе ты потешна как котёнок. — Как я здесь оказалась? — гневно прорычала Сигюн, потянувшись и обхватив ладонью рукоять клинка. — Ты задаёшь неправильные вопросы, котёночек, — спокойно ответила ведьма, нисколько не изменившись в лице, оставаясь всё так же спокойной и холодной. Сигюн не спешила обнажать лезвие клинка, осторожно следя за каждым движением ведьмы. — Что тебе от меня нужно? — уже спокойней спросила царевна, невольно оценивая свои шансы и возможность для побега. Гулльвейг изобразила лукавое изумлением, медленной грациозной походкой приближаясь к царевне. — Мне? От тебя? — она вновь расхохоталась так, словно Сигюн рассказала ей прекрасную шутку. — Котёночек, мне от тебя совершенно ничего не нужно. Сигюн ей не поверила, но в лице не изменилась, оставаясь всё так же готовой принять битву. — Напротив, я хочу тебе помочь! — воскликнула Гулльвейг, в наигранном сочувственном жесте прикладывая ладони к груди. Теперь была очередь Сигюн усмехаться. Она удивлённо вскинула брови, совсем не скрывая своих чувств, и даже опустила руку готовую выхватить клинок. Вот уж был неожиданный поворот. Непослушный саркастичный смешком вырвался из её груди. — Помочь? — изумлённо и не без сарказма выплюнула царевна. — И чем же ты можешь мне помочь, ведьма? — Своими речами ты ранишь меня в само сердце! — истошно воскликнула Гулльвейг, будто и впрямь была оскорблена до самых глубин своей чёрной души. — У тебя нет сердца, забыла?.. — не без ехидства напомнила ей Сигюн, довольно ухмыляясь. Гулльвейг некоторое время препарировала её взглядом, а потом жутко расхохоталась, так, что у Сигюн невольно пробежали мурашки по спине. Ведьма смеялась несколько минут, заставляя царевну ёжиться и нервно поглядывать в сторону дверей. Сигюн предчувствовала, что должна бежать, позвать Хеймдалля, который мигом заберёт её в родной и любимый Асгард. Но что-то по какой-то совершенно необъяснимой причине удерживало асинью на месте, заставляя и дальше слушать проклятую ведьму. — Совершенно верно, твой дядя в этом преуспел, — со смешком согласилась Гулльвейг. — Ох, как он был прекрасен в те мгновения своего мнимого триумфа! Но, впрочем, тебе и самой это известно. Верно?.. Сигюн поморщилась от недоумения, совершенно не понимая к чему та ведёт. — Ох, не разыгрывай из себя дурочку! — раздражённо и разочарованно всплеснула та руками. Сигюн уязвлённо поджала губы. Колдунья знала её страшную тайну. И это не на шутку напугало царевну. Откуда ей может быть это известно? Видела? Но ведь Гулльвейг не могла. Нет. Подарок заботливого трикстера всегда оставался при ней, оберегая от чужого посягательства на её разум. — Такова твоя судьба, — теперь голос ведьмы звучал непривычно ласково и утешающе. Гулльвейг мягкой поступью направилась в её сторону, обжигая взглядом бесцветных глаз. — Вас всегда будет тянуть друг к друг. Свет не может жить без тьмы, а тьма не проживёт без света. Неважно сколько боли вы причините друг другу; неважно как сильно вы будете отличаться; неважно даже то, как сильно будете страдать из-за своей любви. Но одно останется неизменным — вы не можете иначе. Слова врезались в подсознание Сигюн, погружая её в смятение и негодование. Гулльвейг тем временем придвинулась к ней почти в плотную, остановившись на расстоянии вытянутой руки, глядя своим бесцветным взглядом. Ведьма медленно осмотрела её побледневшее лицо, коснулась худыми длинными пальцами нескольких локонов волос, словно заботливая мать, встретившая свою пропавшую дочь. — О чём ты говоришь? Что имела ввиду говоря, что нас всегда притягивает друг к другу? — Сигюн настолько потрясена сказанным, что нисколько не заметила опасной близости с колдуньей. — Котёночек мой, ты и представить себе не можешь, насколько вселенная огромна и многогранна. Твоему разуму никогда не постичь, сколько всевозможных ответвлений и возможностей она в себе таит, — почти шептала колдунья, приковав внимание асиньи к своим словам. — Вселенная имеет множество хитрых способов получать то, чего желает. Запускает множества всевозможных вариаций событий или ответвлений, ход которых просто невозможно контролировать: рождая множество иных судеб, жизней и концовок. Голова начала кружиться и Сигюн зажмурилась, пытаясь справиться с полученной информацией. — Хочешь сказать, что есть вселенная, в которой мы с Локи не приходимся друг другу родственниками? — с трудом проговорила Сигюн, вырываясь из капкана ведьмы и отходя в сторону, всматриваясь невидящим взором в распахнутое окно. — В одной из жизней, мы даже можем быть вместе?.. — Верно, котёночек, — согласилась ведьма, довольная результатом. — И таких вселенных очень много: одни с хорошим концом, другие с не очень, а третьи с печальным для вас результатом. — Откуда ты это знаешь? — недоумённо поинтересовалась асинья, вновь поворачиваясь к ведьме лицом. — Я древнее, чем ты можешь себе вообразить. Гораздо старше Девяти Миров. И можешь не сомневаться — я ведаю очень многое, — бахвалилась Гулльвейг. Сигюн долго молчала, а ведьма терпеливо ожидала, вальяжно рассевшись в одном из старых кресел. Так много мыслей, что легко было в них запутаться, но одно волновало её сильнее остального — ведьма не просто так спасла царевну из снежной погибели. Но зачем? Что бы всё это рассказать? Но в этом не было никакого смысла. Ведьма чего-то хочет: свободы? Вполне. — О какой помощи ты говорила? — вновь заговорила асинья, но на сей раз со всей строгостью в голосе. — Это, скажем, не совсем помощь, — неуверенно проговорила Гулльвейг, активно жестикулируя руками. Сигюн нахмурилась, вопросительно выгибая бровь дугой. — Это выбор, — прямо сказала ведьма. — Моя помощь состоит в том, что я даю тебе шанс самой решить, как прожить свою жизнь. Сделать выбор — на который никто не сможет повлиять. Сигюн напряглась, но невольно прислушалась. Ей стало любопытно, поэтому незаметно для самой себя придвинулась чуть ближе к ведьме. — И что это за выбор?.. Гулльвейг довольно заулыбалась, накручивая на палец прядь своих волос. — В Асгарде траур, котёночек. Все полагают, что прекрасная и отважная царевна Сигюн храбро погибла, когда сдерживала собой белую сметь, что грозилась похоронить под собой две объединённые армии. Поэтому у тебя есть два выбора: первое — ты вернёшься в Асгард целая и невредимая, чем осчастливишь всё царство, а в первую очередь — свою семью. Но с маленьким нюансом, — пропела Гулльвейг и театрально погрустнела, чуть надув губки. — Всё вокруг тебя будут безудержно счастливы. Все — но не ты, котёночек. Асгард будет и дальше награждать твоё сердце грустью, боль и тоской, которая будет безжалостно продолжать тянуть тебя на дно. Верховный мир навсегда останется твоей тюрьмой, золотой клеткой, из которой тебе никогда не сбежать, даже будучи вольной валькирией. Но самое главное, тебе никогда не сбежать от того, чего ты желаешь заполучить, но никогда не сможешь. Локи никогда не будет твоим. В этом я могу тебя заверить. Его присутствие всегда будет отзываться в тебе нестерпимыми страданиями, которые никак не заглушить и не избавиться. Его воля продолжит тебя отравлять до тех пор, пока ты его и вовсе не возненавидишь за те страдания, что он не по своей воли и неосторожности тебя одаривает. — А каков другой вариант?.. — дрогнувшим голосом поинтересовалась Сигюн. Глаза предательски увлажнились, готовые вот-вот обронить первые слёзы боли и грусти. — Ты уйдёшь, — с нажимом проговорила Гулльвейг, смотря прямо ей в глаза, сложив руки на ручках кресла. — Уйдёшь и никогда не вернёшься. Заживёшь новой жизнью подальше от Девятимирья. Подальше от своей клетки, обязательств, боли и страданий. Ты будешь сама себе хозяйкой. Станешь по-настоящему свободна. Сигюн угрюмо молчала, опустив плечи и взгляд к полу. — Какая тебе от этого выгода? — неожиданно поинтересовалась она, поджимая губы и сжимая кулаки. — Никакой, — ведьма безразлично пожала плечами. Сигюн вновь ей не поверила, но допытываться не стала. Всё равно не услышит честного ответа. В комнате вновь пролегла давящая тишина. Гулльвейг словно бы потеряла к ней интерес, сосредоточившись на своих ногтях, а Сигюн одолевали слишком сильные эмоции и сомнения, полностью занявшие все её мысли. — Лорелей! — повелительно прокричала ведьма. Из одной из комнат вышла молодая девушка, блондинка с зелёными глазами и затравленным взглядом. Гулльвейг пальцем поманила девушку к себе. — Наша гостья покидает нас, — пропела колдунья, хитро покосившись в сторону мрачной царевны. — Будь любезна, укажи ей выход. Девушка послушно кивнула и направилась к дверям. — Смотри не ошибись со своим выбором, котёночек, — ласково обратилась к ней ведьма, прощально махая рукой. Сигюн не ответила, одарив ведьму долгим измученным взглядом полного сомнения, разрывающего сердце и душу на множество осколков. Сигюн знала, какой выбор желала сделать, но всё никак не могла себе в этом признаться. Сердце желало воссоединиться с семьёй, но вот душа уже очень давно стремиться обрести свободу от всего, что долгие годы причиняет ей боль.