Nine inch Nails — This isn't the Plase
Ровно три дня прошло с той бешеной попойки. Я сидел в кабинете, мысленно пребывая в воображаемой кровати, и корил себя за то, что не лег вчера спать пораньше. Голова наливалась тягучим свинцом, а веки стали до невозможности тяжелыми. Как я вообще умудрился принять несколько клиентов, не напортачив к хренам работы? Это было великой загадкой. Возможно, заключалось все в моём отношении к самому процессу рисования, когда я сжимал в холодных пальцах тонкие бока кисти и неторопливо, почти не дыша, вёл по бугристому холсту, отставляя на второй план все потребности и проблемы. Достав надоедливо вибрирующий телефон из кармана джинсов, увидел оповещение о никому не нужных скидках в каком-то популярном магазинчике, куда я по чистой случайности забрел с Крисом и, оплатив понравившиеся кеды, на свою голову оставил им свой телефон для регистрации скидочной карты. На заставке все так же сияла фотография мальчишки, где тот удивленно уставился в камеру, раскрывая свои бездонные глазища. За эти три дня от Мэттью не было ни слуху, что казалось мне совершенно неестественным для юноши — неугомонной, экспансивной натуры. Часы тихо тикали, напоминая о скором и неизбежном прибытии нового клиента, поэтому я лениво потер запястья, словно стирая с них накопившуюся усталость. День протекал отвратно медленно, в неторопливом течении, и это создавало некую затянутость, порождающую ещё большее желание уснуть на рабочем месте, забыв обо всём на свете. По двери в разнобой отстучали ноготочками, и она с нехарактерным скрипом открылась, впуская нечто, завернутое в полупрозрачные с блестками ткани и вообразившее себя как минимум Клеопатрой. Выбеленные джинсы разодраны так, что с успехом можно было и без них, а в руках вальяжно сидела миниатюрная собачонка, подрагивая ушами. – Здравствуйте, мистер Ховард, — улыбнулась женщина. — А мы вот к Вам пришли. Да, моя золотая? — она наклонилась и смачно чмокнула свою спутницу в выпуклый рахитный лоб. Огромные глаза навыкате, кажется, разъезжаются в стороны от сомнительной ласки ещё больше, а меня откровенно тянет блевать. Женщина одарила меня томным взглядом, зазывно хлопая густо накрашенными ресницами, отчего на морщинистые щеки черными хлопьями осыпалась тушь. В каком страшном сне она решила, что меня это может привлечь? Мысленно хмыкнул. — Присаживайтесь, — указал ей на традиционное место для клиентов, пока сам разглядывал кудлатую псину в её руках. В заказе стоял пресловутый камерный портрет, поэтому долго возиться с ней не придётся. Взял неиспользованную палитру, кисточки и поставил новый холст, натянутый на подрамник, на своего извечного друга-мольберта, спиной чувствуя противный изучающий взгляд женщины. Почти цокаю языком, силой глотая ком нарастающего негодования, и раскрываю настежь огромную форточку, боясь ненароком задохнуться в тягучем шлейфе тошнотворных духов. Кисточка уже покоилась в руке, пока я сосредотачивался и создавал несуществующий настрой. Берусь за работу, изучая внимательно все многочисленные изъяны как и у женщины, так и у собачки, и делаю эскизный набросок. Дама все так же неприлично разглядывала меня, из-за чего нарастало ощутимое отвращение, поэтому оставшееся время игнорировал и срубал на корню все её попытки вывести меня на флирт, когда возмущенные вздохи барышни лились бальзамом на душу.***
«У Вас 1 непрочитанное сообщение» Я бездумно пялился в монитор ноутбука, проклиная всех и каждого. Болезненно поморщился, понимая, что секретарь сейчас не молочко на ночь согреть попросит. Либо там написано о дополнительной работе, либо о гневных отзывах клиентов, которых, к слову, практически никогда не было, либо меня увольняют. Открыв сообщение, я раздраженно принялся читать его содержимое. «От: мс. Эшли Николльз 23 Мэтью Стрит, Ливерпуль L2 6RE, Великобритания Профессиональная худож. Студия им. Филиппа Коннарда.Июнь 19, 2008
Ув. Мистер Ховард, Сегодня в 18:40 поступила заявка на срочный заказной портрет по предоставленной фотографии. Желаемая дата сдачи: 20.06.2008 г. Условия: сухая кисть цв., размер произвольный. Оригинал фотографии будет передан лично Вам в руки в течение получаса. С уважением, мс. Эшли Николльз» Я безысходно выдохнул, мученически зажмуриваясь, и обессилено откинулся на спинку кресла. Ни что так не тяготит, как добрая прибавка заданий к работе. На тело накатила ноющая усталость, что так и просила законного отдыха и привычной дозы никотина, а напряженные запястья щемяще болели. И пусть помутненная из-за недосыпа голова уже смирилась и была вполне готова продолжить трудовую деятельность, сознание протестующе вопило и не желало следовать чьим бы то ни было указам. Озлобленно закрыл крышку ноутбука, вставая с кресла, и направился к огромному окну, откуда открывался вид на Викторию-Стрит, широкий перекресток и множество разных магазинчиков, украшенных яркими вызывающими вывесками. Раскрыв форточку, на меня накатывающей волной набросилась городская суета: шум моторов проезжающих машин, неразборчивые диалоги людей поблизости, еле слышная музыка, источник которой мне неизвестен, и столь приятный ушам трепет листьев близ стоящего высокого дерева. В лицо ударил свежий, отрезвляющий вечерний ветер, что будто с нетерпением ждал приглашения, ластясь к неприступному толстому стеклу окна. Когда мысли перестали бешено метаться от стороны в сторону, а тело податливо обмякло перед прохладной лаской настойчивых порывов воздуха, раздались всем сердцем нежеланные стуки по входной двери. — Мистер Ховард? Я принесла Вам фотографию по заказу, — девушка, что казалась совсем молодой из-за извечной привычки поджимать смущенно губки и прятать взгляд, держала в руках небольшой конверт из картонной бумаги. — Вы же получили сообщение? — её голос можно было сравнить с игрой колокольчиков — такой же тонкий и переливистый. — Разумеется. Я подошел к девушке, имя которой запамятовал ещё давно, и взял фотографию, внимательно осматривая и отмечая, с какой аккуратностью она была завернута. — Спасибо, — на самом деле хотелось её послать… куда подальше. Но по сочувствующему взгляду дамы было понятно, что она абсолютно не виновата в том, что какой-то человек решил наградить меня ещё работой в конце тяжелого дня, помимо всего прочего. Девушка развернулась на низеньких каблуках и вышла из кабинета, пока я боролся с желанием вышвырнуть конверт в мусорное ведро и уехать домой. Все же начать работу было сложнее, чем я ожидал… Приготовив взмыленный от усиленной работы мольберт, аккуратные кисточки с потрепанными волосками и оставив включенной одну лампочку над холстом, я сел на рабочий стул и вымученно выдохнул. Рисовать сухой кистью всегда было затягивающе, когда на работах можно было идеально выразить всю ту неровность природой окраски, нанося один слой за другим. Такую тактику редко заказывали, зачастую выбирая обычную пастель, — потому что это быстро и эффективно — когда как после изображения портрета сухой кистью следовало подождать еще час-два, чтобы пройтись по слоям ластиком, сглаживая неровности и придавая блеск работе. Форточка осталась наполовину открытой, и ветер уже привычно скользил своими холодными пальцами по спине, пробираясь сквозь тонкую ткань рубашки. С неприкрытым интересом взял конверт и, пытаясь не повредить бумагу, развернул фотографию, отбросив на пол теперь уже ненужную защиту. Этот момент всегда был немного увлекающим, когда ты смотришь на то, с чем будешь работать ближайшие часы, не имея ни малейшего представления. Собственно, как-то раз мне прислали фотографию своего щенка. Зверек сидел на полу и наклонил голову вбок, непонимающе уставившись в объектив. Не то чтобы я не смог его изобразить, нет. Просто на тот момент мне не приходилось рисовать кого-то кроме человека. С тех пор распаковка фотографий стала для меня ни чуть не менее интересным занятием, чем сам процесс рисования. Стоило только развернуть гладкую бумагу лицевой частью, руки непроизвольно замерли, а под ребрами прошелся холодок. На изображении, встав ко мне спиной, был полностью обнаженный парень, что слегка повернул голову в бок, демонстрируя изящный профиль; фотография была небрежно обрезана где-то по его талию. Острые косточки плеч словно отчаянно пытались вырваться из пелены бледной, почти прозрачной кожи, освещённой дневным светом. Любительское фото, но гармоничное в своём понятии. Я скользил взглядом по впалой линии позвоночника, что стремительно тянулась вниз, и оччерчивал лопатки, выразительно выпирающие и оттягивающие кожу. Угольные волосы хаотично переплетались между собой, создавая кромешный беспорядок, – мог хотя бы перед съёмкой расчесаться, пацан? Глаза умиротворенно, почти в блаженстве прикрыты, а уголки тонких бледно-розовых губ были слегка приподняты, в то время как на подрумянившихся щеках виднелись до боли знакомые ямочки. Мэттью. Передо мной теперь виделась чёткая причина его непонятного молчания — это было затишье. Я рассматривал фотографию со всех возможных ракурсов, не веря собственным глазам, и пытался подобрать тысячу оправданий беспардонному мальчишке и его странным выходкам. Работы откровенного характера мне никогда не симпатизировали и далеко не льстили, потому что выбирали этот стиль совсем не для результата. Клиенткам — именно клиенткам — приносил явное наслаждение сам процесс, когда они оголяли своё тело и медленно проходили мимо меня, невзначай задевая рукой. Не спорю, встречались и вполне разумные девушки, для которых главной целью было получение своего портрета, но таких было катастрофически мало, что вскоре я вообще отказался от этого жанра. Но… острые и нескладные изгибы этого обманчиво невинного мальчишеского тела имели нездоровую привлекательность наравне с безумством и зависимостью. Я мысленно метался и уже чуть было не позвонил парню, чтобы выслушать его причины своему вызывающему поступку. Но понимая, что ни объяснений, ни ответа на звонок я не получу, дрожащими пальцами прикрепил фотографию к мольберту и озадачено выдохнул. Детская порнография, блять. Тянуть не было смысла — чем раньше начну, тем раньше закончу. Поэтому взял широкую кисть и, откинув подальше мешающие мысли, провел по грунтованной поверхности холста.***
Когда последний работник студии уже ушёл, а стрелка часов встала на изящную девятку, я завороженно смотрел на результат полуторачасовой работы, изнеможённо, но довольно дыша через рот. Давать оценку собственным работам было не в моих интересах, но этот дерзкий в своем проявлении портрет определенно заслуживал всех моих уставших возмущений и кропотливых вздохов, превосходя все ожидания. Около десяти минут я туманно разглядывал свое творение, пребывая в полной экзальтации и ощущая себя как минимум старым извращенцем, с упоением поднимаясь по стройной спине и проводя цепляющим взглядом по выпирающим косточкам лопаток и плеч. Ты ужасно очарователен, Мэттью, знаешь это? На моём счету было внушительное количество работ, где я изображал обнаженное тело человека, поэтому уже сравнительно давно у меня выработалась особая привычка, в которой нуждался каждый художник, рисующий портреты в стиле Ню*. Тебе было необходимо видеть человеческое тело не в качестве объекта для плотских потребностей, а, прежде всего, для духовных, что несли пусть и подлинное, но долговечное наслаждение, когда как первое — кратковременное, а порой и разочарование. В этом заключалось вся целостность умения видеть человека подобно ценному экспонату, удивительному открытию и… божественному дару, если угодно. Поэтому, если ты смотришь на оголенное, неприкрытое тело, то это ничего не значит……или значит всё на свете.
Очередной безжалостный порыв ветра настойчиво пробежался по телу, отрезвляя одурманенное сознание, и я вяло наклонил голову вбок, чтобы посмотреть на часы. Слои краски должны были немного подсохнуть для дальнейшей корректировки, но ни в коем случае их нельзя было пересушить, иначе мне светило полное переделывание работы. Я вновь опустил взгляд, который выражал непозволительно много, на портрет, безнадежно пытаясь оживить его, представляя еле заметные вздымания плеч, пока на подушечках пальцев противно ощущался слой засохшей краски. Мне было не под силу объяснить с адекватной точки зрения свое странное, недавно обнаруженное пристрастие к Мэттью. Пусть парень и оставался для меня тем же самым импульсивным и многоречивым безумцем, но… как же разъяснить все те бушующие оттенки эмоций в моих глазах при виде утонченной спины?***
«Я был максимально поражен, обезоружен его подростковым шармом, к которому не имел ни единого права поддаваться. Приблизился слишком близко к запретному, к непосильному, к бездонной пропасти… Стоял на самой грани обрыва, внимательно вглядываясь в беспросветную бездну. Но что тут более говорить, пока ты всем сердцем думал, что схватил в свой плен необузданного зверя, когда сам оказался плененным?..»***
Если говорить о каких-то важных событиях, происходящих в моей жизни, то я всегда отличался крайней сдержанностью и скупой безэмоциональностью. Делал я это не намеренно, просто создавалось устойчивое мнение, что этот перепад между черной и белой полосой мне под силу пережить без вычурных криков, воплей или слез, агрессии. Поэтому, если я и вышел из-под контроля, то причина должна быть как минимум очень веская и действительно саднящая душу. Мне приходилось быть неоднократным наблюдателем разных сцен с открытым показом чувств, наполненных излишками, пафосом. В таких людях чаще всего преобладала выходящая за границы патетика, что имела пакостное свойство: раздражать. Уверен, что эти театры-одного-актера крайне выматывали их участников, прежде всего, морально. Но так же уверен и в том, что это чувство внутренней истощенности и эмоционального пресыщения было для них наградой или предельно приятными ощущениями. Но можно ли назвать этих людей мазохистами? Бритни стояла и ошарашенными глазами смотрела на меня. Странная привычка — округлять глаза до такой степени, что, казалось, они вот-вот выпадут из орбит, — была весьма смешной и забавной, поэтому я попытался поднять края губ, обессилено терпя поражение. — Как ты это объяснишь, Дом? Удивительно. Никогда не думал, что она умеет так повышать голос. Может, Бритни в свободное время занимается вокалом? — Ты меня слышишь? Определённо занимается… По непонятной причине тело окружила стая мурашек, табуном пронесшаяся по спине. Я неторопливо перевернулся на один бок, цепляя ногой и следом роняя стоявшую на полу бутылку коньяка. — Боже мой, — испуганно прошептала она и подбежала ко мне, — что случилось, Домми? Ты меня пугаешь. Суставы мерзко сводило из-за длительного сна на твердом и холодном кафеле, а пальцы судорожно тряслись. Я задержал дыхание и, напрягшись, лениво поднялся и оперся гудевшей спиной на стену. Бритни, сев на корточки рядом, прикрыла рот рукой и неверяще трясла головой. Пожалуйста, дорогая, только не надо… — Что случилось, мать твою?! …кричать. Разлепив засохшие губы, я шумно облизнул губы и одарил девушку уставшим взглядом из прикрытых глаз. — Я просто, — что-то попало в рот, и я смачно откашлялся, — просто задержался. Потом выпил… Потом уснул, — трагично закончив свою реплику, сухо засмеялся. — Доминик, возьми себя в руки! Ты остался на ночь в кабинете! Что случилось? У тебя проблемы с жильем? Выкладывай все, как есть. — Тупо переоценил свои возможности, когда полез за алкоголем, Брит. У меня вчера была дополнительная и очень кропотливая работа от заказчика, — прожевывая каждый слог, заверил свою перепуганную подругу. Пульсирующая боль в висках вынуждала делать длительные паузы между словами, ненадолго зажмуриваясь от недомогания. Я прошелся пальцами по волосам, почему-то удивлённо отмечая, что они отросли после недавнего похода к парикмахеру, и откинул голову, обреченно выдыхая. Возле меня стоял мольберт с уже законченным портретом Мэттью, а кисти небрежно валялись по полу помещения, будто я их специально разбросал в очередном алкогольном порыве. Голова трещала по швам при малейшей попытке сконцентрироваться и вспомнить то, что было этой ночью, и… почему моя левая рука была в тонких полосках крови? Помнил лишь то, что перед коррекцией ластиком, я решил достать пузатую бутылку коньяка, скоротав время на ожидание. Помнил, как немного разговаривал с портретом уже под действием алкоголя и то, как жгучая жидкость медленно стекала по горлу. Думаю, дальше все предельно ясно: садиться за руль в таком состоянии не мог, поэтому вырубился на полу кабинета возле деревянных ножек мольберта. — Я надеюсь, это правда, и ты действительно заработался, — Брит поднялась и отошла к кулеру, наливая стакан воды. — Перебирайся на диван. Надо привести тебя в подобающий вид прежде, чем увидят это клиенты. В очередной раз убеждаюсь в непоколебимом желании помогать всем и каждому от своей коллеги. Бритни удивительно добра и держит свое сердце открытым, согревая теплом всех тех, кому это нужно. И опять это ненавистное самопожертвование для окружающих. Готов ли бы я бескорыстно делиться своими запасами жизненных сил для поднятия кому-нибудь настроения? Сомневаюсь. Готов ли я делиться ими с Брит? Определённо да. Поэтому при каждой встрече мы словно направляли свои частицы чистой энергии друг другу, соблюдая умиротворенное равновесие. Девушка причесала мои запутавшиеся локоны светлых волос, прошлась проспиртованным ватным диском по жгущим краям непонятно откуда взявшихся порезов, напоила своим завтраком и даже сделала гребанный, мать его, массаж! Я чувствовал себя в надежных руках, когда Брит с легким нажимом проводила пальцами вдоль позвоночника и пыхтела себе под нос возмущения по поводу моей выходки. — Это полный пиздец, Доминик! Прости за выражения, но я не могу иными словами выразить то, насколько ты обезумел. Тебе ещё повезло, что мистер Вуд не зашёл с утра пораньше и не увидел твою похмельную безжизненную тушу! Уверена, он бы не стал приводить тебя в порядок и делать массаж, Дом. При упоминании начальства стало действительно не по себе. Брит была права, и я теперь ей пожизненно обязан. Все же это несказанно радует, когда есть весомая поддержка со стороны. Даже заснуть на работе не страшно. –… а он валяется! Ужас! — не унималась подруга. — Хотела, значит, зайти с утра, принести ему бланки с отчетами за прошлую неделю… Они, кстати, на столе твоём лежат. — Спасибо, Брит, — я встал с дивана, все ещё страдальчески морщась от противных ощущений в теле, и крепко обнял её, — чтобы я без тебя делал, а? — Спился бы давно и остался без работы. Вот что! Я хрипло засмеялся и закрылся лицом в её густых темных локонах. Девушка обреченно выдохнула и ответно притянула меня к себе, чуть слышно добавляя: «Дурак ты».***
— Да-да, портрет по заявке с девятнадцатого июня все ещё у меня. — Странно. В указаниях стоит, что работу должны были забрать уже на следующий день… Я сейчас позвоню заказчику и уточню, мистер Ховард, спасибо за информацию. Будьте на связи, — послышались гудки, и звонок прервался. Вот уже как два дня ненавистный и до невозможности очаровывающий портрет Мэттью стоял в углу кабинета, обернутый в упаковку и ждущий своего хозяина. Мне даже показалось, что мальчишка просто боялся прийти ко мне и забрать работу, поэтому трусливо не отвечал на мои звонки. Но я надеюсь, что это не так, и парень просто уехал из города или ещё что-нибудь подходящее в данную ситуацию. Тогда зачем же заказывать срочный портрет? Что этот Мэттью снова задумал? Или это я уже схожу с ума? Рабочий телефон снова зазвонил, и рука машинально дернулась, поднимая трубку. — Мистер Ховард, у меня не получилось дозвониться до заказчика, поэтому придётся какое-то время ждать, а работу оставить у Вас, полагаю. В голове снова зародились мысли о том, что парень просто сторонился меня. И ведь действительно. Какой подросток не смутится, если отправит фотографию своего полуголого тела 30-летнему мужику? Как бы это логично не звучало, я пытался думать в совершенно другом русле, где парень сделал это без задних мыслей, просто для себя, и сейчас у него реально нет возможности, чтобы заглянуть в студию. Но этот вариант был слишком прост для мальчишки. Тут должно быть что-то невообразимое, невозможное, выходящее за рамки. Иначе это уже не Мэттью. — Что ж, видимо другого варианта нет, спасибо. И откуда у парня такая способность моментально испаряться? Сначала бесцеремонно ворвался — с опозданием, разумеется, — в мою жизнь, перевернул её с ног на голову, расставил всё по своему вкусу и подобию, а потом просто исчез! Да ещё и оставив «оригинальный сюрприз». От этих выходок вскипала кровь, и хотелось силой прижать мальчишку к стене, чтобы увидеть испуганные глаза и выхватить из обнаглевших рук тонкие нити, которыми он столь виртуозно управляет мной. Это так нельзя оставлять. Я выключил свет в мастерской и направился к выходу из помещения, попутно прощаясь с остальными работниками. Серебристый Форд медленно тронулся с места, выезжая на оживлённую к вечеру трассу, пока буро-серый пепел сигареты в моей руке безнадежно падал из окна машины и улетал в неизвестном направлении. Мысли о конце рабочей недели и грядущих выходных заставляли автоматически расслабиться и, словно по щелчку, включали режим ленивца. А вот до летнего отпуска ещё недели две-три, что всегда мотивировало при очередном желании застрелиться от количества клиентов и однообразных работ. Поэтому шел до победного конца, гордо возвысив жесткие волоски кисти над холстом. На прочном стекле лобового окна появились первые капли уже привычного дождя. Они быстро стекали тонкими струями по поверхности, поглощая друг друга. Этот наивный хаос напомнил мне людей: вечно торопящихся, спешащих неизвестно куда. Они думали, что сами выбирали себе путь и следовали ему как должному, вырисовывая неровные узоры дорожек, по которым теперь уже стекали и другие капли. Но, к сожалению, их всех ждал абсолютно один и тот же конец. Подъехав к последнему дорожному переходу, после которого следовал уже породнившийся мне двор, машину вдруг немного качнуло, а приглушенный звук тупого столкновения о задний бампер заставил удивленно вскинуть брови и красноречиво выругаться. Отличный день для аварии! Я вышел из машины и пытался умерить пыл, видя виновато покрасневшую женщину, вылезающую из своего авто. Она втянула голову в плечи и стыдливо прикрыла лицо руками, пока её воздушное летнее платье в пол волнисто развевалось под несильным ветром. — Прошу, не взыщите строго, сэр, — срывающимся на истерику голосом умоляла женщина, судорожно кусая губы, пока я обходил пережившего встряску Форд и искал повреждения. — Бросьте, — сухо отмахиваюсь. Рассматриваю заметную царапину на заднем крыле. Не большая, но и не маленькая. По телу прокатилась уловимая жгучая досада — придётся тратить время на закраску. — Всё в полном порядке, — вранье конечно; видимо напряжённая трудовая неделя дала о себе знать. Не было ни малейшего настроя на разговоры. В конце концов сегодня пятница — портить себе выходные гневными разборками далеко не хотелось. Да и царапина лишь сдирала слой серебристой краски, до металла не дошла, поэтому скрыть её будет в сто крат легче. Надо же, видимо у меня есть больше шансов попасть в аварию будучи трезвым… — Давайте, я Вам заплачу? — предложила девушка и полезла в сумку. — Честно говоря, не знаю, сколько нынче стоит краска. Пятьдесят? Сто? — Уверен, в этом нет необходимости, — дома в кладовке лежали запасные баллончики, поэтому лишние жертвы были действительно ни к чему. Я обошёл своё авто и открыл дверь. Женщина недоумённо уставилась на меня, перестав тормошить бедную сумку, и вздёрнула вверх тонкий, аккуратный носик. — Но… я же Вам поцарапала машину! — она указала пальцем на зияющую царапину и удивленно сдвинула брови. О, да ладно? — Куда Вы направлялись? — В торговый центр, — пробормотала женщина, убрав с лица мешающие светлые локоны волос, и затрясла головой: — При чём это тут вообще? — Купите себе что-нибудь на эти деньги, а мне они без надобности, — улыбнувшись, я плюхнулся в машину и тронулся с места, наблюдая за приятно ошарашенным лицом девушки в боковом зеркале. Когда я успел стать таким доброжелательным?***
«Не смог дозвониться до тебя. Встретимся?» Странно. Обычно Крис не спрашивает моего мнения, а просто ставит перед фактом. Скептически вскидываю брови и набираю его номер. Может, случилось чего? Донельзя тихая квартира встретила меня с распростёртыми, но привычно холодными объятиями — опять окно перед выходом не закрыл. Слушая гудок за гудком, попытался разуться и с успехом прошёл в зал. — Дом? — на удивление веселый голос друга послышался в трубке. — Насколько себя знаю, да. Что случилось? — Увидимся? В кафешке посидим, поговорим, — по его тону можно было понять, что намечается серьёзный разговор. — Окей, где? — спрашиваю под громкий треск своих планов на вечер, надеясь, что обычная встреча не превратится в публичную оргию. — Знакомый про какое-то тематическое кафе говорил, ему понравилось. Дорогу знаю, минут двадцать ехать. Так что выходи, — почти вижу его широкую улыбку, когда слышу тихие смешки. Плакал мой свободный вечер горькими слезами.***
Во время поездки Крис довольно странно отмалчивался и предвкушающе кидал фразы вроде «Это пиздец, чувак. Расскажу все в подобающей обстановке», пока я мысленно рвал его волосы за крепкое умение ждать, а главное — интриговать, поэтому отвернулся и убийственно сопел в прочное окно машины, наблюдая за потемневшим городом. — Вылезаем. Мы на месте, — машина остановилась. И вот опять эта ехидная улыбка озарила его лицо. Знает же, что ненавижу ожидания. Будто пресыщается моей беспомощностью. Медленно высовываю сначала голову из машины, ловя светлой макушкой призрачные потоки ветра, затем полностью выхожу, громко хлопая дверью, и, стоило только обернуться, застываю на месте. Приехали, блять. Впереди красовалась знакомая двухэтажка с вычурными перилами цвета слоновой кости, широкими прозрачными дверями и огромной расписной вывеской «Rock-n-Dolls», гордо возвысившейся надо мной. — Серьёзно? — насмешливо протянул, глядя в объёмистую спину друга, и наткнулся на тишину. — Я помню тебя, слушающего рок, только в девяностых, чувак, — проронил я, ступая на керамическую плитку лестницы. Что за чертовщина? Именно в это грёбаное кафе, именно в грёбаную пятницу, когда тут проходит вечерний грёбаный концерт. Грёбаный Крис! — Ну, — тот открыл дверь, — детство прошло, привычки остались, — пожал плечами и усмехнулся, впуская меня в помещение. Похоже, привычка доставлять мне неприятности тоже осталась. На стенах небольшой комнаты, служившей что-то вроде прихожей, висела масштабная пестреющая вывеска с напоминанием о ненавистном концерте на втором этаже здания и подобными ей объявлениями. Хостес всё так же стояла за деревянной стойкой, только на этот раз была уже другая девушка, и наделано приветливо улыбалась во все зубы. Выглядит пугающе. — Добро пожаловать, господа, — по заученному тексту отчеканила девушка. — Заказывали столик? — Добрый-добрый. Нет, не заказывали, — вступил в разговор Крис. — Есть свободные? — Конечно! Пройдемте за мной, — она демонстративно откинула волосы назад и повиляла в зал, указывая на круглый стол под необъятной люстрой. Поблагодарив за любезность, мы уселись, и я решил выяснить, зачем мы, собственно, собрались. Крис лукаво улыбнулся и сложил руки в замок. — Я влюбился, — почти прошептал он, подняв взгляд, и посмотрел на меня так по-ангельски, что, казалось, речь идёт обо мне. Честно говоря, я ожидал всего: срочный переезд ко мне, банкротство, проблемы с барыгами или, что хуже, с девушками. Поэтому неверяще раскрыл глаза и даже остановил на мгновение мыслительный процесс. — Чёрт… Знаешь, это не должно, по сути, вызывать такое удивление, но если речь идет о тебе, то я несказанно рад, придурок ты, вляпавшийся! Тот залился смехом и по привычке сощурил глаза. — Я сам в шоке. Не знаю, как это произошло, но она произвела на меня потрясающее впечатление, Дом. Она изумительна, — он восхищенно замотал головой, туманно глядя сквозь меня. В мыслях просто не укладывался тот факт, что мой извечный друг-отшельник в ближайшие сроки найдет в своей жизни хоть что-то постоянное, и это, возможно, кардинально изменит и его самого. — Когда познакомишь меня? — Чтобы ты её увел? — Крис качнул головой и усмехнулся. – Конечно. Примчу к её окну верхом на мольберте и с кисточкой в зубах, – киваю головой и откидываюсь на спинку стула. К столику подошла — даже подбежала — официантка. Её волосы застыли в безумной позе, словно в немой икебане. Полосатая в чёрно-белую полоску водолазка почти невинно облегала пышную грудь, пока на талии покоился кожаный корсет со множеством петелек и верёвочек. Видимо, корсет — один из главных атрибутов этого заведения. — Добрый вечер! Сегодня я — Ваша официантка, зовите меня Паула, — громкий и эмоциональный голос энергичной девчонки невольно напомнил о Мэттью, таком же импульсивном, что вот-вот да взорвется. Но если Паула явно казалась наделано яркой — в силу своей должности, полагаю, — то мальчишка был несомненным оригиналом, сочетающим в себе, казалось бы, несовместимые качества: излишняя дерзость и ранимость, к примеру. Это в очередной раз доказывало его нескладность и присущую ему в излишках реактивность. Но вернемся, пожалуй, к официантке. — Вечер добрый, мисс, — друг опять взял инициативу разговора на себя. — Очень рад знакомству! Будешь заказывать, Дом? — он выжидающе посмотрел на меня. — Я не голоден. Просто кружку анхойзера**, пожалуйста. — Мне тоже тогда, — отозвался Крис. Паула кивнула и что-то чиркнула в своём блокнотике. Тот час раздался голос какой-то девушки из громкоговорителя, приглушая играющую музыку: — Мы рады приветствовать вас, леди и джентльмены, в нашем кафе! Напоминаем, что сегодня действует акция на все виды молочных коктейлей и блюд из «готического» меню. А также в зале на втором этаже в очередной раз пройдет рок-выступление молодых групп, приглашаем всех желающих. Спасибо. Музыка снова заиграла, наполнив собой все помещение. Всеми силами загнанная в угол, запиханная в самые дальние места сознания, надежно скованная холодной цепью мысль всплыла перед глазами, будто и не пропадала вовсе, светясь яркими глазками и напоминая о проклятом концерте, где должен был выступать Мэттью и его сомнительная команда. До одури хотелось вновь приобрести билеты в-один-конец напрямую к мальчишке, к его чарующему, почти срывающемуся голосу и тонким обветренным губам, скользящим по шершавой поверхности микрофона. Хотелось, но не на столько, чтобы вновь оказаться в затягивающей близости парня и случайно поддаться его невероятно поглощающему влиянию. Как это уже было с фотографией. — Дом? Взволнованный голос друга выбил меня из навязчивого потока мыслей. Затуплено повернулся к Крису, пытаясь угомонить трясущиеся в припадке пальцы. — Всё хорошо? — спросил он, встречаясь с моим недоуменным видом. — Ещё чуть-чуть, и на этом столе появилась бы дыра от твоего взгляда, — он невесело улыбнулся. — Да, прости. Запутался в гиперпространстве, — сухо отозвался, вспоминая долгие и упоительные разговоры Мэттью с тем продавцом мороженого о других изменениях. Надо же, запомнил пару умных слов… — Расскажешь о своей проблеме, дружище, если захочешь, — тихо отозвался друг, явно понимая, что со мной что-то случилось, и добавил: — Слышал о концерте? — он качнул головой, указав в сторону верхнего этажа, и вопросительно вскинул брови. — Может, сходим? — Нет, — отрицательно мотнул головой, — я не хочу, — ложь. — Это же самый обычный концерт, — отвратительнейшее враньё, Доминик… Та крошечная часть моего сознания, что всеми силами хотела взглянуть на растрёпанные волосы, билась в агонии, зверски изнывала кровавыми слезами и яростно проводила острыми когтями по вискам, вынуждая болезненно выдохнуть и напряженно прикрыть глаза. И что меня, чёрт возьми, тянет? — Ну, да-да, помню, ты не особо любишь живые выступления. Паула подошла к столику и звонко отпустила на стол две кружки пива. Спросив, не хотим ли мы ещё чего, получила отрицательный ответ и снова убежала. — Приходи ко мне на следующей неделе, — проронил Крис, опрокидывая в себя очередную дозу алкоголя. — Будет что-то вроде вечеринки, и ты сможешь познакомиться с моей возлюбленной, — делая двусмысленный акцент на последних словах, тот посмотрел на меня. — Напомни мне об этом за день. Иначе я забуду, — предупредил Криса, опустошая свой стакан. Люди постепенно поднимались с места и направлялись на второй этаж, забирая с собой недопитые коктейли, пока друг воодушевленно разглагольствовал о своих чувствах к необыкновеннейшей девушке, а я усиленно строил оборонительную стену вокруг себя, осознавая, что мальчишка находится в этом же помещении, возможно, даже прямо надо мной. Кирпич за кирпичиком ровно укладывался и клялся охранять меня от нежелательного заражения Мэттью. И когда казалось, что бояться нечего, из колонок вновь раздался голос, оповещающий об оставшихся нескольких билетах, и что их всё ещё можно приобрести; когда глаза наткнулись на оживлённую толпу подростков, направившихся к кассе в дальнем углу зала явно с целью взять билеты; когда та самая часть сознания металась из стороны в сторону, тараня несчастные виски, я озлобленно выдохнул и встал со стула, рванув к обвешанному постерами и плакатами окошку, слыша в голове умопомрачительные визги и понимая, что чувствую его цепкие нити на своих конечностях. Ненавижу. Испепеляющим взглядом одарил испугавшуюся от моего напора продавщицу и загробным голосом произнёс: — Два билета на концерт, пожалуйста. И это будет историей о том, как я потерял завидную волю и умение здраво мыслить.