2:54 – Scarlet
Правильно же всё-таки говорят, что главное – это послевкусие. Так жарко, так душно, так… тошно. Мерзкое состояние, будто что-то опрометью пролетело мимо глаз, а я, как всегда отвлёкшись, не ухватил нужный момент, не заметил и просто наблюдал со стороны, как моё тело окутывает непроглядный ползучий туман уже породнившегося неведения. Ощущаю подсознательно, что прошедший сон нёс какую-то весомую важность; что-то присутствовало в нём разительно существенное, заставляющее мгновенно проснуться, оставив за собой терпкий одурманивающий шлейф перед глазами и еле уловимое влажное тепло на засохших губах. Должен ли я был испытывать неусыпную горечь по его скончанию? Потому что всё, что ощущал на данный момент, это тоска. Безмолвная, безутешная, безысходная. Ответа не последовало, впрочем, как и чётких воспоминаний о сновидении. Что ж, по-моему, стоит просыпаться…***
Дыхание лета явственно ощущалось в воздухе. Небо приобрело глубокий насыщенный оттенок лазури, в котором небрежными мазками плыли жемчужные сдобные облака. Всё чаще хотелось выходить на улицу или на балкон, чтобы просто насладиться мимолётным теплом и солнечностью, пока все невзгоды и дела тускнели на втором плане. Если вы думаете, что самое противное с утра, это надломленное осознание неизбежного посещения кого-либо места, причём вынужденного, то спешу вас огорчить. Самое противное – это тянущее с нотками тупой боли ощущение по телу, когда ты уснул в далеко неподходящей для сна позе, и это состояние будет сопровождать тебя на протяжении всего дня, усмехаясь и напоминая о себе каждую секунду. Обычно меня раздражали закрытые шторкой или жалюзи окна. Всему виной массивный жилой комплекс, стоящий напротив моего дома буквально впритык, у подножья которого располагались извечные бутики и круглосуточные магазинчики, что прокручивали каждый вечер один и тот же неизменный мотив в застарелых колонках. Поэтому всякий раз, когда я раздвигал тяжёлые шторы, то всеми инстинктами чувствовал на себе взгляды заинтересованных зевак, выглядывающих через прочное стекло пластиковых окон своих квартир или стоящих на нешироких балконах, ограждённых узорчатым парапетом. Безусловно, касаясь этой щепетильной темы, я неестественно впал в некую крайность, ведь глубоко сомневаюсь, что кому-нибудь станет весьма занятно с утра пораньше полюбоваться моей заспавшейся физиономией, но добрая доля безудержной паранойи всегда появлялась и высказывала свои многозначительные претензии в самый ненужный момент. Сейчас же, глядя на зашторенный прямоугольник окна, понимаю, что почти физически задыхаюсь от этого. Яркие надоедливые лучи, ластящиеся к помятому лицу, мне далеко не в милость, но из двух зол выбираю меньшее. Сквозь глухую боль, пронизывающую всю поверхность плеч и спины, поднимаюсь с постели, шлёпая босыми ногами по гладкому паркету, и с долей раздражения впускаю в комнату дневной свет. Через некоторое время после заставшего врасплох побега Мэттью недостаток сна внезапно напомнил о себе, и мне не оставалось ничего более вразумительного, чем просто мгновенно вырубиться, обессилено упав на мягкий матрац кровати. Собственно, причиной внезапного просыпа стали весьма навязчивые звонки на рабочий номер, которые я обходительно игнорировал. Но недолго. На прикроватных часах ядовито зелёным светились мигающие цифры 13:47, напоминая о вечном и неизбежном течении времени, а так же и про грядущую тренировку в зале. Первой мыслью стало весьма адекватное желание позвонить мальчишке и выяснить, куда он так срыву пропал и жив ли вообще, что, собственно, я и сделал, но с треском потерпел поражение – даже после третьего моего звонка парень не ответил. В конечно счёте, стоит ли мне волноваться? Зная его замашки – да, определённо. Но бить тревогу не намерен. День проходил в характерном тягучем темпе, иногда нарушая плавный, размеренный ритм разлившимся горячим кофе, подгоревшими ломтиками хлеба в тостере или надетой задом наперёд майкой. В квартире сносно веяло прогорклым дымом второсортного табака, отчаянно напоминавшем о Мэттью и недавнем будоражащем сознание событии, засохшими листьями каких-то горшочных растений, заполонивших выбеленные подоконники, и по-летнему свежим воздухом из открытых форточек, словно запускавших жизнь в помещение. Казалось, даже можно было увидеть колыхающие движения ветра в благостном покое, огибающего весь периметр квартиры и создающего, пусть и мнимое, но безбрежное ощущение свободы. – День добрый, мадам Паризо, – поприветствовал женщину на другом конце провода, услышав знакомый певучий голос. Мне было необходимо поторопиться, иначе вполне мог заработать опоздание на тренировку, отчего в спешке взялся за столь ненавистную глажку, прижимая телефон плечом к уху, пока утренние лучики вдруг раздобревшего солнца играли с растрёпанными волосами и ослепляли своим блестящим свечением глаза. – Доб'ый-доб'ый, Доминик, до'огой! – обаятельная француженка была чуть ли не самым частым клиентом в нашей студии. Её заказы всегда имели долю необычности и даже экстравагантности, а излишние обязательность и услужливость делали эту женщину крайне приятной в общении. Более того, она состояла в отношениях с моим близким другом, но… мы к этому ещё обязательно вернёмся. – Ты довольно долго не б'ал трубку. Опять поздно лёг спать? – Вы изумительно наблюдательны, мадам, – безуспешно стараясь сохранять в голосе бодрый тон, на выдохе ответил я. Эта женщина всегда была для меня идеальным примером эталона женственности; манеры, голос, жесты, даже взгляд – всё было предельно наполнено до краёв выразительностью и красноречивостью. – Ох, сколько тебе гово'ить, называй меня п'осто Камилла, до'огой. К чему эта истомная вежливость, когда знаем д'уг д'уга столько в'емени? И да, по поводу заказа, Доминик, – уточнила женщина, приправляя речь переливающимся национальный акцентом, – помнишь ли те чудесные ка'тины с выставки в твоей студии? Иногда я немного забывался и полностью отдавался во власть этим восхитительным звукам, что издавала мадам Паризо, – я не мог даже мысленно называть эту Женщину по имени – как-то извращённо наслаждаясь тщетными попытками выговорить эту сносную рычащую букву. Ты бы только слышал, мой Друг, как эта дама витийствует на родном языке… Услада для ушей! – Мадам, кто, как не Вы, знает о влиянии Вашего авторитета на мою речь, – отозвался я, проводя утюгом по плотной поверхности джинсов. – Что касаемо работ, конечно помню. Что-то пришлось по вкусу? – Да, г'азумеется. Там была… эм… по'т'етная г'абота, но не совсем… – Будьте точнее, мадам, прошу. На той выставке присутствовало тысячи картин, если не больше. – Да-да… Ох, Доминик, у тебя же остались фотог'афии? Не мог бы ты посмот'еть самые первые, что были сделаны у входа? Не могу вспомнить! Ужас какой-то… Словно вылетело из головы! Будь так доб'х, до'огой, мне очень приглянулся стиль одной г'аботы, – почти умоляющим голосом взвыла женщина. – Это не так затруднительно, как Вам кажется: фотоаппарат буквально под рукой. Дайте минутку, пожалуйста, – в попытках успокоить взволнованную француженку заверил её и, отойдя от гладильной доски, подошёл к высокому шкафчику с множеством разных полок, где и лежал нужный мне предмет, упакованный в плотную ткань кобуры. – В каких тонах была выполнена работа? – листая кадр за кадром, спросил у женщины. – Ох, знаешь, в очень п'иглушённых. Тёмных, если пожелаешь. Такая загадочная с виду – не ошибёшься. Много нечётких линий и странно г'азмазанных лиц. – «Le coeur de l'athée*»? – на ломанном французском и с необоснованными паузами выговорил я. – Боже, да! Да, это она! Как я могла забыть такое лёгкое и изысканное название? Господи, Доминик, спасибо за помощь! – Всегда пожалуйста, – с какой-то гордостью ответил и положил на место фотоаппарат. – Так, значит, в таком стиле Вы бы хотели работу? – Да. Это будет камерный по'трет моей кузины Адель, поэтому фотографию п'ишлю тебе по почте. У неё ско'о юбилей, и я бы хотела пода'ить одну из твоих замечательных ка'тин, Доминик. Уве'ена, она оценит, – слегка понизив голос, мягко пропела женщина. В голове уже был сгенерирован вполне пригодный для данной ситуации ответ, где ненавязчиво трактовалось об излишней похвале и незаслуженной лести, но тело и язык вдруг в панике свело, стоило лишь почувствовать едкий запах чего-то подгоревшего. Испуганно рванув к гладильной доске, с внутренней горечью поднимаю безобразно забытый на штанине джинсов утюг и рассматриваю кофейного цвета треугольный след, покрывающий внушительную часть потёртой ткани. – Блять, – сдавленный, переполненный отчаянием и полной безысходности выдох позволил уйти в некое забытьё, беспричинно позволяя самому себе выругаться в присутствии женщины, и я машинально прикусил себе язык. Отключил утюг от розетки и бездумно пялился на поражённую одежду. – Что? – недоуменно запнулась француженка. – Мадам Паризо, прошу меня простить, я перезвоню Вам чуть позже, – выпалил на одном дыхании и резко отключил звонок. Мне оставалось только слепо надеяться, если не молиться, что она не затронула тему о нецензурной брани, когда изучала английскую речь, и тайна о моей бестактной выходке умрёт вместе со мной. Впрочем, может, действительно стоит прекратить столь серьёзное взятие себя в штыки? Или я слишком много о себе возомнил? К слову, какая к чёрту разница – мои любимые джинсы потерпели непозволительное падение, а это, прошу заметить, весьма и весьма тягостное событие. Если учитывать весь мой скудный и не блещущий какими-либо изысками гардероб, конечно. Что ж, не самое удачное начало дня: так обожаемые мною джинсы теперь нещадно украшало коричневое пятно, а времени на сборы в спортзал не прибавилось ни на секунду. Не думая более, поставил форточку в режим проветривания и в спешке надел какие-то тёмные штаны свободного кроя, пытаясь забыть о плачевной утрате и коробящей душу подпалине. Запрыгиваю в авто, попутно кидая сумку с принадлежностями на заднее сидение, и резко трогаюсь с места. Я никогда не любил спешить. И изменять графику тоже. Ещё я не любил пробки, но меня никто, в принципе, не спрашивал. Два квартала за сорок минут – обычное дело для города в час-пик, но у меня оставалось без малого полчаса до начала назначенной мной же тренировки. Заманчиво, однако. Поэтому, не теряя ни минуты, срезал путь через городской парк.***
– Значит, серые? Высокие тёмно-красные шторы примерочной слегка задрались, и я увидел выглядывающее лицо молодцеватой продавщицы-консультантки, что так любезно согласилась помочь с выбором новых джинсов. Я не был любителем досконального изучения каждой вещицы, довольствуясь незначительными знаниями дилетанта в этом пресвятом искусстве – науке, если угодно, – шоппинге. Но в сегодняшний день, учитывая совсем недавнюю потерю, мне захотелось вложить в покупку не только деньги, но и душу с сердцем, как бы это банально не звучало. Если стоять спиной к девушке, глядя на неё через вычищенное до блеска прямоугольное зеркало перед собой, то можно было весьма отчётливо ловить метающиеся шальные взгляды к моему обнажённому торсу. Белые джинсы приятно облегали ноги, собираясь в несколько складок у лодыжек из-за неправильно подобранного размера, а из многочисленных колонок в помещении тихо доносились девичьи напевы. – Да, будьте так любезны, – продолжая смотреть на девушку через зеркало, отозвался я. Шторка вновь опустилась, и консультантка ушла в зал. Тело приятно окутывала ноющая боль после пройденной тренировки, а гордость за наконец-то выполненный еженедельный пунктик прибавляла настроению некой возвышенности. Спортзал находился по соседству с одним из крупнейших торговых центров Ливерпуля, куда заезжали туристы с разных уголков страны, чтобы даже просто полюбоваться здешним разнообразием в области моды и одежды. Поэтому, чтобы залатать появившуюся дыру вследствие испорченных джинсов, я решил купить новые. Вполне логичный поступок, по-моему. – Вот, возьмите. Серые, – девушка вновь бесстыже ворвалась в примерочную, видимо отхватывая очередной шанс поглазеть на оголённое мужское тело, и в вытянутой руке держала вешалку со штанами. Поблагодарив за труд, с неприкрытым самолюбием к себе развернулся на носочках и начал расстёгивать пуговицу, а затем и ширинку на уже ненужных джинсах. Было довольно трудно игнорировать очередное подглядывание, когда консультантка проходила мимо примерочной и как-бы невзначай кидала взгляд в пространство между шторкой и стеной. Поначалу это казалось несколько лестно и даже приятно, когда от изучающих цепких глаз по коже пробегало накатывающее тепло. Но с каждым таковым, эта ситуация казалась надоедливой и в каком-то роде угрожающей моему личному пространству. Поэтому максимально абстрагировался и продолжил переодеваться. С начала даже не обратил внимание на пробежавшую мельком мысль в голове и не вызвавшую каких-либо подозрений, как-то отрешённо ухмыльнувшись самому себе. Но потом осознал весь масштаб, казалось бы, снизошедшей проблемы. Честно говоря, не знаю: хорошо это, либо же плохо. Ведь проблема в том, что, насколько я понимаю, моя постель нехарактерно опустела в последнее время. Сейчас нельзя было ссылаться на свой установленный «срок», что неосознанно пугало, ведь он уже, по сути, закончился. Вспоминаю сегодняшний сон и понимаю, что это служило первым признаком, ведь характер у сновидения был определённо сексуальный. Так и замер на полпути со спущенными вниз джинсами, выглядя как минимум очень странно. Сама проблема кроется даже не в том, что я просто не трахался определённое время; проблема заключалась в том, что в голове даже мыслей таких не возникало. Неужели настолько заработался, что даже забываю о личных потребностях? Что ж, ещё немного, Доминик, и эротические сны каждую ночь будут твоими верными последователями. – Ну как? Подошли джинсы, сэр? – приторно сладким голосом спросила девушка, скрываясь за навеской штор. Эта неуместная приставка в обращении консультантки вызывала весьма двойственные ощущения. Не потому, что это строило воображаемую стену между нами, ограничивая и напоминая о возрасте, нет. Это открывало внутри какую-то часть сознания, отвечающую за воспоминания о несносном мальчишке, накатывая огромной волной и заставляя пройтись перед глазами отдельными кадрами недавних событий. Вот он бежит от меня по тёмной улице, истерично смеясь; вот он судорожно сжимает окровавленную коленку, распластавшись на опустевшей дороге; вот он с криками выбегает из комнаты и кричит что-то про жалкого паука; а вот он держит в руках моё лицо и с явным трепетом выдыхает на меня призрачный дым, скручивая тонкие губы трубочкой. Я долго думал над средой его мышления и над тем, что же заставляет его приходить к таким безумным поступкам, пока стоял у злосчастного подоконника в подъезде. Но слишком поздно осознал, что самая великолепная сигарета в моей бродяжьей жизни была жадно и с блаженным упоением выкурена до последней стружки измельчённого табака. И даже сам того не замечая, я неосознанно эротизировал каждый момент втягивания дыма и с таким же успехом выдыхал свинцовые клубы в воздух, будто высвобождая из себя последние крупицы здравого смысла, ума… разума. – Сэр? Краем глаза вижу, как шторка вновь задирается, и оттуда выглядывает немного взволнованная девушка. Но вновь прячется, стоило лишь заметить меня, стоящего в неком трансе, со спущенными до колен джинсами. – Ой, простите, ради Бога! – вскрикнула она, шумно выдохнув. Да, теперь девушка начинала медленно, но верно бесить. Натянув рывком штаны, застегнул ширинку и кинул быстрый взгляд на своё отражение в зеркале. – То, что нужно, – сухо вынес вердикт и поспешно начал надевать свою одежду. В следующий раз обязательно откажусь от помощи консультанта. Обязательно.***
У горизонта, совсем далеко-далеко, виднелись затемнённые очертания остроконечных крыш домов, пузатых куполов церквей и тощих столбов фонарей, разрезающих сгустившиеся облака. Там же небо приобретало огненный оттенок с многочисленными лимонными мазками, когда сверху, словно угрожая, расстилалось кремово-розовое, румяное полотно, смешиваясь с надвигающейся блекло-голубой волной. Смотреть на эту великолепную игру цветов и находить в ней новые и новые оттенки можно было бесконечно, ровно как и в глаза Мэттью – пусть мне и не особо импонировало данное сравнение. Но правда есть правда, не так ли? Сколько мы можем разглядеть оттенков в радужной оболочке друг друга? Десятки? Сотни? Это одновременно и пугает и завораживает, словно великая сила, сокрытая где-то в самых недрах души, извергается с невероятной мощью и отчаянно показывает своё неопровержимое существование с помощью роговицы глаз. – Обожаю закаты. Я тоже. Ничего не отвечаю, а лишь продолжаю любоваться уже принявшим несколько червонные проблески небом, держа в руке телефон и ведя с Брит привычный для нас видеозвонок. – Есть города, пленяющие своим грациозным видом и высотными заданиями, – начала подруга, – есть города, манящие своей загадкой и непревзойдённостью, а есть Ливерпуль, что вселяет в душу надежду в завтрашний день и навсегда останется в тебе и твоём сердце, несмотря на свою отчуждённую хладнокровность и не солнечность. И пусть Канада встретила меня тёплыми лучами, я скучаю по бесконечному дождю, тяжёлым тучам и моросящему ветерку, Доминик, – тихо сказала Брит, невесело улыбаясь. – Не то слово: уже не представляю свою жизнь без снега в марте и хлюпающих луж по утрам. Но ты прилетаешь завтра, Брит, поэтому не включай меланхолика, ради Бога. – Не умеешь ты душевно болтать, Дом, – хихикнула она. – Возможно. Но не без проблем: сжёг сегодня с утра джинсы и… честно говоря, уже живот побаливает от голода. Надо бы закругляться с прогулкой и идти домой. – Сочувствую. Сама на днях испортила блузку каким-то соусом, пока завтракала в столовой. Что собираешься варить? – Ничего особенного. Полуфабрикаты на ужин стали уже чем-то обыденным. Поищу что-нибудь в холодильнике. – Ужас, Доминик, – я опустил взгляд на экран и смотрел, как она качала головой. – Уж лучше сходи в кафе какое-нибудь, чем пихать в себя дрянь всякую! – Ну, как вариант. Я огляделся вокруг в поиске потенциальный закусочной. В моём районе, особенно возле дома, было бесконечное скопление разносортных ресторанов и кафе, поэтому долго искать не пришлось. – Ты тогда иди поужинай. Мне ещё сумку собирать, – выдохнула подруга. – Удачного полёта, Брит. – И тебе не хворать, – она в последний раз улыбнулась в камеру и звонок прервался. Я засунул телефон в карман куртки и остановился у дверей какого-то ресторана, что раньше неизвестным образом скрывался от меня между яркими вывесками и ведущими вдаль петляющими дорогами, хотя находился он буквально через дорогу от здания студии работы. На стыке улиц Хоп-стрит и Хоп-плейс располагался весьма широкий по площади ресторан британской кухни, влекущий к себе своими узорчатыми лампочками и увесистыми растениями в подвешенных горшках. Толкнув широкую дверцу, в лицо ударил тёплый воздух помещения. Деревянный линолеум неровно поблёскивал от яркого свечения люстр, стены были обделаны неаккуратными рядами мелких кирпичиков, а в углах стояли широкие глиняные вазы. Коридор вёл в глубь здания, заканчиваясь около высокого ресепшена, за которым стояла улыбчивая девушка. – Добрый вечер, сэр. Рада приветствовать Вас в нашем ресторане «Tea Parlour». Вы заказывали столик? Откровенно говоря, уже поднадоело слушать зазубренные фразы персонала, но ничего не высказываю против и даже дружелюбно растягиваюсь в улыбке. – Добрый. Нет, я буду один, никто со мной не придёт, место у окна желательно, зал для некурящих, – лишая себя дальнейших примитивных вопросов, отвечаю сразу на все возможные. – Тогда пройдёмте за мной, сэр, – ошеломлённо улыбнувшись, девушка повиляла в зал, раскрывая рельефные белые двери. Да, с дизайном в этом месте всё в полном порядке. Приятно находиться в подобных местах, где каждый уголок, каждая деталь отражали свою немаловажную ценность, пока витающий запах стручков ванили и топлённого шоколада заставлял всё с большим упоением вдыхать его в себя. Банкетный зал предстал передо мной в виде небольшого помещения с совершенно разным подходом к стилю: пол украшал расписной ковёр с неким намёком на старину, кирпичные стены были увешаны овальными и просто круглыми зеркалами с резными рамами, а на тёмно-коричневых деревянных столиках раскинулись белоснежные скатерти, на которых стояли замысловатые подсвечники и корзинки с ягодами. Такой явный режущий глаз контраст между фойе и столовой заставил немного оступиться и начать цепляться взглядом за каждый отдельный предмет. – Место у окна, как и просили, – мы остановились около одного из квадратных столиков, окружённого рядом высоких стульев с мягкой обивкой. – Это основное меню, где Вы можете выбрать себе блюдо, то есть первое и второе, – девушка указала на плотную кожаную книжку. – Это винная карта, а это меню с аппертайзерами**. Желаю Вам доброго вечера и приятного аппетита! – Благодарю, – из вежливости улыбнулся и, присев за стол, принялся разглядывать каталоги. Ноющая голодная боль в животе вновь напомнила о себе, стоило лишь вдохнуть напоенный пряностями и свежеиспечённой выпечкой запах. Не сразу замечаю тихую игру на акустической гитаре где-то в углу зала, поэтому оборачиваюсь назад, как только до ушей донеслись звуки переливающихся струн, и какое-то время наблюдаю за мужчиной, расположившемся на низком стуле, трепетно перебирающего разные аккорды. Не буду врать, что эта виртуозная игра на инструменте осталась просто игрой; теперь любая гитара, попавшая в моё поле зрения, неразделимо связывалась с мыслями о Мэттью и его тонких мозоленных пальцах. Вообще, довольно много вещей теперь ассоциировалось с мальчишкой – что уж говорить о том, что даже улица, на которой расположена моя студия, гордо носит название Мэтью – и случалось это переманивание какого-либо аспекта, непременно касающегося ассоциаций, только лишь благодаря непревзойдённости юноши и моей ненасыщенной жизни. – Добрый вечер, сэр, – раздался негромкий голос рядом. Вскидываю глаза на подошедшую девушку в униформе и цепляюсь взглядом за бейдж на белой блузе: «Кортни». – Готовы сделать заказ? – она одарила меня ангельским взглядом и приготовила красную ручку с блокнотом. – Добрый. Да, будьте так добры, вот это блюдо, – я ткнул пальцем в гладкую бумагу меню, указывая на излюбившуюся рыбу, – и любое белое вино. – Вино принести сейчас или вместе с готовой едой? – её густо накрашенные губы выразительно двигались в такт словам. – Сейчас. Кивнув, девушка отошла от столика. Волнующие звучания струн всё так же продолжали ласкать слух, и я принялся вновь рассматривать вечерний пейзаж города за окном, что всегда пользовался своей притягательностью для местных жителей. Но когда все близ стоящие деревья и кричащие рекламные вывески были дотошно рассмотрены вдоль и поперёк, а на густо синем небе намеревались появиться мозоли от моих частых взглядов, я нерешительно поднялся с места с целью выяснить, где же мой, собственно, ужин и долгожданное вино. Первое, что вижу, пока подхожу к стойке, это многочисленные свисающие вниз разноцветные лампочки над кассой, второе – весьма недурную задницу, обтянутую красным вечерним платьем. Принадлежит она какой-то девушке, что облокотилась на высокую мебель и ко мне спиной. Как-то инстинктивно скольжу взглядом по стройным ногам и аккуратным бёдрам, замираю на прогибе пояснице, поднимаюсь вверх по спине и скатываюсь обратно. Замечаю около неё высокий стакан с коктейлем и подхожу впритык к деревянной стойке. – Извините, – откашлявшись, обращаюсь к персоналу, – я уже довольно долгое время жду свой заказ. Что-то случилось? Периферийно ловлю заинтересованный взгляд девушки сбоку, но продолжаю смотреть в сторону парня. – Приносим свои извинения за причинённые неудобства. На кухне произошёл некоторый казус, но сейчас уже всё исправили! Ваш ужин будет приготовления в течении нескольких минут, – спохватился оправдываться юноша, что служил здесь барменом. Многозначительно закатив глаза, вздрогнул от неожиданного тёплого дыхания возле уха. – Он сказал мне то же самое минут пятнадцать назад, – насмешливо шепнула девушка. Цитрусовый дурман, доносящийся от неё, слегка вскружил голову, и я удивлённо обернулся, встречаясь с парой раскосых глаз. Вот же чёрт, спереди даже лучше, чем сзади. Влажные, покрытые нежно-розовой помадой губы растянулись в лукавой улыбке, обнажая ровный ряд зубов. – Что ж, будем надеяться, что в этот раз его слова окажутся правдой, – чуть приблизившись лицом к девушке, так же шепнул я. Она тихо засмеялась и поправила чёрные пряди волос, что ухожено покоились на плечах. По-хорошему, пора бы уже отвести свой взгляд, Доминик. Но почему-то не могу. Тону в янтарных глазах напротив, напоминающих самый лучший коньяк, и оглаживаю буквально каждую чёртову ресницу. Потому что эта девушка ужасно привлекательна; воплощение живых фантазий и идеальный экспонат для моих работ. Но она видимо и не против моего, казалось бы, непристойного разглядывания – смотрела в ответ с не меньшим интересом, попивая из тонкой трубочки напиток – Вы здесь одна? – продолжая смотреть на девушку, спросил я. – А Вы хотите составить компанию? – вопросом на вопрос как-то горделиво отвечает она, вновь припав пухлыми губами к грешной трубочке. Ох, знали бы Вы, насколько хочу… – Не откажусь, – совсем забыв о бармене, улыбнулся и присел на один из стульев у стойки. Почему первые знакомства всегда походят на сексуальные прелюдии? Ведь и от того и от другого зависит дальнейшее развитие событий, а главное – в самом процессе люди максимально изучают друг друга и пытаются доставить удовольствие в первом случае от разговора, во втором – от ласк и касаний, разумеется. Непринуждённо спускаюсь взглядом от притягательных глаз девушки по острой линии подбородка, утончённой шее и позолоченному ожерелью, боясь опуститься чуть ниже, где красные ткани треугольного декольте почти невинно открывают вид на округлую грудь. – Тогда, – начала девушка, – Вы приняты, – она пыталась сделать серьёзный вид, но не выдержала и заливисто хихикнула. – Я польщён, – улыбнулся в ответ. Девушка невесомо водила пальцем по ободку стакана и наблюдала за суетящимся барменом, в который раз принимающего заказ, пока я пребывал в лёгкой эйфории и вырисовывал взглядом на её теле многообещающие узоры. – И как же зовут моего сегодняшнего компаньона? – словно невзначай, задал резонный вопрос. – Вашего компаньона зовут Скарлетт, – девушка демонстративно повела носом и откинула назад волосы. – Что насчёт Вас? – Доминик. Прошу любить и жаловать. – Доминик… – мечтательным шёпотом, аккуратно, словно пробуя на вкус, Скарлетт произнесла имя донельзя сексуально, и я чуть не выпалил своё неуёмное желание о скорейшем повторе сего звука. Полегче, дружище, надо бы сбавить обороты: длительное отсутствие сексуальных контактов делало своё грязное дело. – Ваши блюда готовы! – бойко выкрикнул официант, подходя к стойке. Я выжидающе посмотрел на девушку. – Сядем вместе? – Ну разумеется, – Скарлетт благородно улыбнулась.***
«Моя извечная дурная привычка – идеализировать всё на своём пути, если манящая обложка превзошла мои ожидания и мысли. Игривый скользящий взгляд из под длиннющих ресниц, очаровательная улыбка, приправленная изящным смехом, что пробирал лёгким холодком в груди, мимолётные касания тоненьких пальцев, украшенных блестящими кольцами, к роскошным волосам и грешно обтягивающее каждый изгиб платье – всё в тот вечер казалось разительно великолепным, правильным, неповторимым и до небес божественным!.. И кто же знал, что существует улыбка намного волшебнее и прекраснее; существует голос, на фоне которого изысканные фразы девушки были лишь неуверенными и сиплыми бормотаниями? Я был одурманен, сражён и обезоружен. Я был ослеплён…»***
Вечерний моросящий ветер играл с воздушными прядями волос Скарлетт, перебирая их, как ему вздумается, и вечно направляя на лицо девушки, из-за чего та каждый раз снисходительно убирала непослушные волосы за ухо. Лунный свет да пара уличных фонарей служили отличным освещением безлюдного парка, в котором самым активным являлся струйный фонтан, окружённый каменным бассейном. Поняв, что прерывать знакомство не было ни в моих планах, ни в планах Скарлетт, мы примостились в ближайшем парке и продолжали вести нескончаемые беседы. В одной руке я держал карманный блокнот, принадлежащий девушке, в другой – самый обычный карандаш. Скарлетт, узнав о том, что я тружусь на художественном поприще, загорелась идеей получить себе бесплатный набросок, утвердив за собой попытку когда-нибудь обязательно нарисовать меня. Она вальяжно откинулась на спинку скамейки и продолжала что-то рассказывать о своей проблемной младшей сестре, с которой живёт на данный момент, пока я трепетно выводил контуры её вечно меняющегося в эмоциях лица. – …у меня не было другого выхода! – смеясь, закончила девушка свою реплику про неудачный поход на выступление в театр. В принципе, только эта фраза победно дошла до ушей и отложилась в голове. Всё же для мужчин разговор это, прежде всего, передача нужной информации, когда для девушек – выплеск накопившихся эмоций, которых, к слову, не мало. Поэтому если мужчины привыкли выкладывать всё максимально коротко, лапидарно, я бы сказал, то женщины зачастую говорят даже просто для того, чтобы услышать свой голос. Не то чтобы этот факт как-то ущемлял меня в общении со слабым полом, просто иногда голова отключалась, не справляясь с огромным количеством – дамы, извините – пустословием. Но… разве не за эту необычность и загадку, ответы на которую можно искать всю свою жизнь, мы любим своих женщин? – Честно говоря, никогда не увлекался концертами. Считал, что не может быть ничего скучнее, чем часовое прослушивание каких-то сомнительных завываний. До недавнего времени, конечно. Теперь с радостью принимаю любые подобные приглашения, ведь… это действительно заслуживает внимания. – Что же вызвало такой восторг? Только не говори, что классика, – усмехнулась она. – Уверяю тебя: была бы классика, я бы совсем с ума сошёл на том выступлении, – заверил девушку. – Проходил рок-концерт подростковых групп в одном тематическом кафе. Воспоминания о мальчишке невольно заставили волноваться: почему он всё ещё не перезвонил? Где он вообще? Но вновь забываюсь, стоило лишь встретится взглядом с девичьими глазами напротив. – Даже так? – Скарлетт вопросительно вскинула брови. – Я никогда не была на рок-концерте... Какой он? – Агрессивный?.. – не сразу ответил девушке, продолжая водить твёрдым карандашом по листку. – Но трагичный и... понимающий. Местами до ужаса взрывоопасный, а иногда романтичный и даже томный. Полагаю, он собирает в себе все качества человечества, комбинируя их в разных и самых неожиданных сочетаниях, оттого и настолько единственный. Глупо, правда? Я был на концерте всего лишь раз, но уже с уверенностью пытаюсь раскрыть его сущность. – Для некоторых вещей иногда не хватает даже сотни часов уделённого внимания, Доминик. Поэтому любая, пусть и не приносящая плодов, попытка многого стоит. Главное, что я смогла представить себе это. Удивительно, да?. – Я не уверен, – бездумно качаю головой. – Но как бы то ни было, твой мини-портрет закончен, – победно протягиваю девушке блокнот, привычно потираю руки, наблюдая за раскрытыми в немом восторге глазами напротив. – Ох... За такое короткое время сотворить это? Линии... знаешь, они такие чёткие, словно ты срисовываешь по контуру реальности... Хотя, я наверное сказала глупость?.. Но ты хорош. Определённо хорош, – словно в подтверждение своих слов, она кивала самой себе и тихо смеялась. То удовольствие, испытываемое от работы, которую умеешь делать хорошо, качественно, вероятно, мог бы уже и с закрытыми глазами, несопоставимо, казалось бы, ни с чем. Но сколько раз я бы не пытался отнекиваться или переводить приятные душе слова и похвалу, касаемые картины, совсем в другое русло, получать восторженные отзывы было бесконечно отрадно и подкупающе. Поэтому в очередной раз по телу прошёлся приятный холодок от оценивающих возгласов. Не смотря на характерную прохладу вечернего времени, обычная чёрная рубашка неестественно согревала, пока жакет был откинут на деревянную спинку скамьи. Скарлетт подняла восхищённые глаза с блокнота, прерывая на мгновение завороженное изучение рисунка, и по чьей-то случайности между нами сгустилась неподвижная тишина. Только журчание резвых, стремительно разлетавшихся в стороны брызгов воды одинокого фонтана и чуть слышные колыхания многочисленных листьев под виртуозное пение ветра на остриженных кустарниках и высоких деревьях осторожно, почти трепетно нарушали безмолвный покой наравне с мерным дыханием девушки. Луна накидывала флёр дымчатых лучей на девичье лицо, а медовые глаза напротив всё так же смотрели на меня с неприкрытой хвалой и каким-то блаженством. Вновь загипнотизированный очерчиваю взглядом тонкую линию скул, одинокий тёмный волос, упрямо ластящийся к лисичьим глазам, аккуратную родинку на правой щеке и притупленно застываю около глянцевых полных губ. Интересный же всё-таки момент: когда нельзя ни в коем случае безнадёжно терять голову, то этого буквально до дрожи в коленях и скрипа в зубах хотелось. И кто же подскажет, какому порыву поддаваться? Ведь каждая мысль, пробегающая одна за другой, прямо или косвенно всё же касается именно жгучего желания – прикоснуться. Дыханием ли, вспотевшими ли пальцами, губами – неважно до такой степени, что каждое мимолётное движение, улавливаемое со стороны девушки, воспринималось мной как немое соглашение. Поэтому, как только ловлю во взгляде Скарлетт смущённость и щемящее предвкушение, предельно аккуратно опираюсь рукой на потёртые деревянные балки сидения, ловя краем уха протестующий скрип, и неторопливо приближаюсь к замеревшей девушке. Все цитрусовые духи лёгкие, свежие, ненавязчивые; вкрадчивый аромат сочного лимона, грейпфрута и красной смородины ластился к носу и застилал собой прозрачным шлейфом пространство. Жадно вдохнув томительные нотки чудесного парфюма, максимально близко придвинулся к влажным приоткрытым губам, ощущая тёплое дыхание, напоенное игристым вином. – Это… это будет неправильно, – помутнённым шёпотом выпалила Скарлетт. Я как-то блуждающе улыбнулся и посмотрел в растерянные, но наполненные до краёв немым обожанием глаза напротив. Прелестно. – Ты хочешь этого? – так же прошептал в ответ, проводя носом по покрасневшей щеке девушки. – Хочу, – горячее дыхание опалило ухо, и это стало тем самым приглашением, разрешением на дальнейшие действия, которое я так отчаянно пытался рассмотреть в каждом шорохе, движении ресниц, в каждом вздохе. Рыбка на крючке. Сейчас, когда кондиция была между реальной возможностью остановиться и желанием слепо поддаться сомнительной, но манящей интрижке, я, откровенно говоря, даже представить не мог, к чему приведёт этот мимолётный роман. Чем он был обоснован: примитивным недотрахом или же здесь замешаны и чувства?.. Сердце беззвучно молчало, голова не соображала, а уловимое напряжение в штанах жадно захватывало власть у разума, главенствуя над всем моим телом, – прикоснуться к столь притягательным губам хотелось до ужаса. – А больше ничего и не надо, – озвучиваю малозначимый вывод и улавливаю тихий смешливый выдох возле уха. Чувствую, как та не спеша льнёт ко мне разгорячённой щекой, всё ещё по непонятным причинам улыбаясь, поэтому, не теряя ни секунды, аккуратно накрываю хмельные губы и нежно утягиваю на себя. Жаркий, сладкий, пропитанный недавно выпитым алкоголем поцелуй стал первым преодолённым барьером. Голова, словно по щелчку, наполнилась опьяняющим дурманом, пока ладони незначимо покалывало от желания прикоснуться. Но я всегда любил и шёл окольными путями, нарочито медленно растягивая каждый вздох и каждую секунду. Приятно удивляюсь, когда чужие пальцы притягивают к себе, цепляясь за мои волосы и углубляя поцелуй, где каждый пытался не сколько доставить удовольствие другому, сколько отхватить себе кусочек тянущего наслаждения больше, чем позволяло ненавистное расстояние между телами. Уже не нежничаю и грубо впиваюсь в прельщающие губы, зазывно увлекая к себе и мысленно поражаясь своей нехарактерной нетерпеливости. – Поехали к тебе, – сквозь многочисленные поцелуи запальчиво прошептала Скарлетт, еле двигая потерявшими очертания губами. И кто из нас теперь нетерпеливый?..***
Откровенные разговоры за столом на кухне, когда страсть успела поутихнуть во время пешей прогулки до дома, ещё одна небрежно откинутая бутылка красного сухого – для атмосферы и аргумента очередного молчания, терпкий, ни к чему не обязывающий поцелуй на балконе, пока каменные выступы балюстрады неприятно врезались в поясницу; разбросанная невпопад одежда и никому ненужные извинения за порванный капрон чулок, что будто второй кожей обтягивали точёные ноги; мягкое приземление на постель, восхищённые стоны и высокопарные обещания о дальнейшей нежности – обычный, даже пресловутый сценарий для подобного вечера. Но когда длительно сдерживаемое в узде вожделение почти физически ощущалось в воздухе, а по телу прошлись первые сладостные мурашки, предупреждая о близящейся разрядке, по спальне неожиданно раздалась противная трель мобильника, лежащего в кармане откинутых на пол джинсов. И если пропустить первые два звонка без особого раздражения было вполне выполнимо, то на следующие настойчивые попытки дозвониться злобно сводило челюсть. За окном царствовала глубокая ночь; в такое время сложно встретить на улице гуляющего человека или проезжающую машину. Бардовые тяжёлые гардины были раздвинуты, впуская в комнату через прозрачную ткань тюля тусклое свечение, что сладострастно освещало обнажённое тело девушки. Длинные волосы волнами покрывали уже скомканную простынь и прилипали к вспотевшей коже. Над головой Скарлетт виднелся откинутый в порыве страсти кружевной бюстгальтер, а где-то на полу – неаккуратно раскрытая упаковка от презерватива. Всё было чудесно, великолепно и очаровывающе. Всё, кроме дребезжащего звона из колонок телефона. – Домми, – немного взволнованный шёпот прошелся по шее, – тебе звонят. – Подождут, – склоняюсь и властно целую расплывшиеся в довольной улыбке губы, сохраняя пришедший по душе темп и вдыхая цветочный аромат шампуня. Стройные ноги девушки обессилено обхватывали и сжимали бока, удушливо притягивая к себе и вжимаясь всем дрожащим телом. Гневно выдыхаю, когда сладкие протяжные стоны, издаваемые Скарлетт, приглушало неумолчное лязганье мобильника. Да сколько ж можно? – Вдруг что-то важное, – вновь забеспокоилась девушка. – Кто попусту будет так поздно звонить? Ничего не случится, если ты ответишь. Я так чувствую какую-то вину, будто… Останавливаюсь и впиваюсь в вечно болтающий рот, заглушая маловажный трепет. – Я быстро, – шепчу и поспешно встаю с кровати. Не стоит, думаю, уточнять, что злость во мне вскипела мгновенно. Буквально сдерживаюсь, чтобы не разорвать к чертям плотную ткань кармана и не раздавить в напряжённых пальцах телефон, пока снимаю разблокировку. «2:54» – светились цифры на экране, заставив внутренний шторм негодования разразиться с большей мощью. Какому, не в укор будь сказано, придурку приспичило поболтать в три часа ночи? Открываю журнал вызовов, и разве что глаза на лоб не лезут: длиннющий список пропущенных от Мэттью можно было листать несколько добрых секунд. Я, признаться, никогда не грешил злоречием, отнюдь, всегда старался искать в каждом человеке его лучшие стороны и акцентировать внимание именно на них. Но нужно обладать небывалым хамством, чтобы вот так, без всяких зазоров, вламываться в чужую жизнь. У мальчишки имелись все для этого свойства, и причём само деяние выходило отменно. Так, что даже казалось, будто так и нужно; словно эта бесцеремонность необходима. Абсурд и только!.. Метаюсь от желания лихо закрыть глаза на звонки, включив беззвучный режим, к желанию спокойно выяснить причину столь позднего звонка. Путём нехитрых вычислений, мысленно соглашаюсь сам с собой, что отвечу на вновь зазвонивший телефон, но с условием обязательных отчитываний за очередную беспардонность. – Алло? – умышленно дружелюбно и без резкости в голосе отвечаю. – Мистер Ховард?.. Наверное, в любой другой раз я отреагировал на этот тон максимально бесстрастно – сейчас же, когда внизу живота ещё горели неостывшие угольки возбуждения, немного оторопел от тихого, наполненного полной нуждой шёпота и почувствовал лёгкое покалывание между ребер. Это же нормальная реакция на подобное? Недолго привожу мысли в порядок, прежде чем отвечаю. – Я надеюсь, ты в курсе, что на часах уже давно за полночь? – Как у Вас дела? – беспечно, словно это не он так нахраписто нарушал покой взрослого мужчины, в своём привычном тоне спрашивает юноша. Опешил, не зная, как реагировать на подобные заявления. – Могло быть и лучше, Мэттью, если бы ты не вёл себя так легкомысленно. Что случилось? – Я соскучился, – по его тону можно было понять, что тот улыбается. Тяжело выдыхаю, косясь взглядом на Скарлетт, что предвкушающе глядела на меня и зазывно играла с собой. – Либо ты говоришь, что сподвигло тебя на звонок, либо я отключаюсь, – устало пробормотал в ответ, лаская взглядом гладкие девичьи бёдра. – Заберите меня домой, – после недолгой паузы на выдохе выпалил парень. – О чём ты? Откуда? – Так Вы заберёте? – удивлённо пропел тот, характерно повышая голос почти до писка. – Откуда, мать твою, забрать? – забываюсь – уже не в первый раз, кстати, – и поддаюсь гневным эмоциям, распирающим изнутри. Знать бы мне только, что движет этим юношей; что питает его пытливую голову и вводит в разные злободневные передряги, вселяя в своё тощее тело мятежный хаос, кромешный беспорядок, полное безумие, и погружая его в окружающих; в меня. – Ну, – задумчиво потянул Мэттью, – из полицейского участка… Пожалуйста? Сердце невольно сжалось после сказанных слов, и я неверяще уставился перед собой. – Что? – недоумённо прошептал одними губами. – Что ты там делаешь? Мэттью, ты издеваешься? Где твоя совесть, дурной ты мальчишка?! Сейчас же звони родителям и проси у них сделать это. Ты в курсе, что я не имею права тебя забирать? Господи, о чём ты вообще думаешь? Я обессилено потёр виски и поражённо мотал головой. Этот мерзавец точно доиграется! Почему он считает, что любая выходка сойдёт ему с рук? И ведь правильно считает, мать твою! Потому что мысленно составляю план по «спасению» несносного наглеца, отчётливо понимая, что не хочу даже этого делать. – Мистер Ховард… – шёпот, слоняющийся между отчаянием и некой игривостью, прошёлся холодком по спине, заставляя судорожно вздрогнуть. – Я не могу рассказать об этом бабушке, она будет нервничать, – его хрипло шепчущие слова почему-то походили не на сердечную мольбу, а на процесс умелого искушения; бессовестного, притворного, змеиного искушения. – Не могу же я заставить беспомощную старушку идти в такой час за мной… Вы моя последняя, – лихорадочный вздох, – последняя надежда, сэр. Убийственно соплю в микрофон, не желая более видеть и слышать Мэттью – уж слишком много проблем он приносит с собой. Мысли в голове разошлись на два лагеря: «за» и «против». Позиция «против» вполне ясна и объяснима с адекватной точки зрения, и Скарлетт, думаю, была бы в полном недоумении, узнав о том, что я собираюсь покинуть её в такой момент. А вот позиция «за» – инновационна и интересна: при кажущейся очевидности выбора, эта сторона неестественно зияла своею правильностью и благородностью, заставляя вновь и вновь пытаться найти альтернативные выходы. А мне и невдомёк, что именно двигало мною, когда я в очередной раз пытаюсь прикинуть правдоподобный план действий. – Восьмой отдел полиции? – сухо роняю. Это был единственный участок поблизости, поэтому все стрелки сводились именно на него. Но именно от ответа зависели все дальнейшие действия. – Он самый, сэр, – предчувствуя свою победу, лукаво ответил Мэттью. Это стало решительным моментом, и звонок прервался. Теперь, когда в ушах набатом повторялся тихий шёпот мальчишки, я пытался понять причину своих опрометчивых действий. Смиренность или гуманизм? Добровольное подчинение или проявление сочувствия? Желание защитить или помочь? Ужасно, когда не можешь чётко ответить даже на такие, казалось бы, лёгкие вопросы, да? Откинув телефон на кресло, подошёл к кровати, на которой всё ещё лежала неудовлетворённая девушка, и упал рядом. – Ты куда-то уходишь? – как-то боязно спросила та, повернувшись ко мне лицом. Ухмыляясь, поправил извечно непослушные волосы девушки, аккуратно отведя их за ухо, и невесомо поцеловал в лоб. – Мы ещё не закончили.***
Неоновые вывески всё так же безлико пестрели чуть ли не перед каждым входом в заведения, пока вереницы приглушенно жёлтых фонарей молча сопровождали меня до самого участка. Ленивые кудлатые струи табачного дыма неторопливо стелились по рельефной панели авто, призрачно оседали на кожаные бока руля и наполняли салон горько-сладким запахом. Я не мог точно сказать, о чём думал в этот момент: обо всём и одновременно ни о чём. Лишь несколько коротких мыслей пробегали мимо глаз; что-то о незаконченном портрете, затёкшей шее и о противном гнусавом голосе из колонок проигрывателя. О Мэттью старался не думать. О его выходке – тем более. Кидаю взгляд на электронные часы, встроенные в панель приборов, и, чуть не скрипнув зубами, понимаю, что с момента выезда прошло уже около получаса. Для чего я всё это делаю? Что служит инициатором моих нехарактерных поступков? Скорее по наитию, чем от реальных умозаключений, догадываюсь о возможном интересе к самому парню, ведь не каждый день в твою студию может ворваться столь неординарное существо. И если иногда эта самая неординарность неестественно манила и влекла, то сейчас – чертовски досаждала. Поэтому выбора у меня было всего два: полное игнорирование любых его действий или безотказное во всех начинаниях наказание. Но я, по всей видимости, выбрал третье: неосознанное подчинение. Сворачиваю с центральной дороги и въезжаю на парковку около полицейского участка. Любой другой человек наверняка испытывал бы некий страх, собираясь совершить что-то не совсем законное, за что он, возможно, мог получить штраф; у меня же в таких случаях всегда был припрятан за пазухой немаловажный козырь, который уже, к слову, выручал ни раз. И этот самый «козырь» вальяжно стоял напротив закруглённого ресепшена отделения, встречая меня с распростёртыми объятиями. – Рад тебя снова видеть, – высокий поджарый мужчина в выбеленной рубашке и прямых брюках дружелюбно улыбнулся и протянул мне руку. – Может, всё-таки образумишься и расскажешь причину этой встречи? – Взаимно, Том, – ответно пожимаю широкую ладонь. – Да, разумеется. Пройдем к тебе в кабинет? – Как скажешь, – он обернулся к девушке, что сидела за стойкой. – Мари, дорогая, сделай нам кофе, будь так любезна. Дама в миг встрепенулась и живо закивала головой, отвлекаясь от заинтересованного разглядывания какого-то журнала. Помнишь ли ты, мой Друг, ту чудесную француженку мадам Паризо? Я как-то обмолвился, что она состоит в отношениях с одним молодым человеком. Так вот, этот самый человек – мой давний друг Томас, который возглавлял нашу сомнительную, но крепкую компанию ещё во время школьной поры, равно как и Крис, но в последнее время мы стали всё меньше пересекаться: работа, работа и ещё раз работа. Кабинет Кирка был устрашающе безликим. Коньячного цвета панели на стенах, дорогой паркет, ковёр с затейливым восточным орнаментом, дородная солидная мебель — это были лишь атрибуты любого кабинета богатого человека, не более. Точно такой же был и в моей квартире, с той лишь разницей, что в нём была масса мелочей и вещиц, отражавших своего владельца. Здесь же взгляду открывалась старательно выхолощенная обстановка, лишенная индивидуальности. Тут не было посторонних вещей, предметов, даже запахи были скучные; причём не приятные, а резкие, тяжёлые. Вполне себе кабинет заместителя начальника отдела. – Я узнаю какие-то маломальские новости о тебе только от Камиллы, когда собираемся вечерами за столом. А так – ни слуху, ни духу, Дом, – в голосе друга слышались нотки упрёка, но я точно знал, что мы оба прекрасно понимали всю безысходность ситуации. – Слышал, у вас в студии выставка проходила? Я уселся на кожаное кресло напротив широкого деревянного стола и аккуратно пил горячий кофе, пытаясь ненароком не обжечься. Том, попутно разбирая стопки разных предназначений бумаг и документов, тщетно пытался привести своё давно потерявшее порядок рабочее место. – Да, было дело. Посвятили ярмарку-выставку ко дню солнцестояния, но на деле мистеру Вуду просто захотелось избавиться от ненужных работ, что пылились без дела. Хотя не спорю, всё прошло на ура. – Здорово, – пробубнил себе под нос друг, поднимая с пола улетевшую бумажку. – А вот Камилла, стоило ей только прийти домой, начала восторженно щебетать о каких-то чудесных работах на свадебную тематику. И я теперь думаю: то ли она так намекает на брак, то ли у меня глюки! Ведь уже несколько недель вынашиваю в голове мысль о предложении, – Кирк нахмурил брови и задумчиво хмыкнул. – Ну наконец-то ты отважился на помолвку! Неудивительно, что она сама начинает тебе намекать об этом: вы ведь уже чуть больше трёх лет вместе. – Да... не в этом дело, – сухо отмахнулся тот. – Она в последнее время пропадает на работе, а дома только и делает, что изучает английский и талдычит по телефону, словно меня вообще поблизости нет. Только вот разговариваем либо в постели, либо за столом. Начинает казаться, что ей со мной скучно. А её якобы «намёки» – просто плоды моего воображения. – Ну, хорошо... Давай посмотрим на ситуацию с другой стороны. Разве она изучает язык не ради тебя? Что ей ещё остаётся, когда речь девушки всё ещё хромает? А ведь Камилла каждый битый день работает с людьми, что значит, нужно в обязательном порядке повышать свои навыки, иначе недопонимания с клиентом не избежать, Том, – я поставил локти на стол и сложил руки в замок. – Просто помогай ей с изучением. Я уверен, она тебя так же любит и обожает, просто сейчас ей необходимо направить свою энергию в другое русло. – Иногда мне кажется, что я вообще не разбираюсь в девушках, – он поражённо выдохнул и тихо засмеялся. – Сейчас работа отнимает слишком много времени и сил: лето же – лучшая пора для подростковых пьянок и устраивания дебошей на улице. Устаю, как собака, а дома хотелось бы внимания от неё. – Кстати, насчёт подростков, – немного скромно подвёл я. – Слышал ненароком, что недавно поймали одного из таковых, да? – Вообще, я не должен говорить об этом посторонним, но да, было такое. Да и не одного, а двух. Откуда, интересно, информация? – Ох, слушай, Том, тут... такое дело, – вздохнул я, собираясь с мыслями. – Одного парня... Одного парня в данный момент не смогут забрать из участка. Вот вообще. – О чём ты? Ты его знаешь? Какого именно? – закидал друг вопросами, удивлённо вскинув брови. – Я о Мэттью Беллами. – О, – тот устало закатил глаза, – такой борзый парнишка. Почти без сознания валялся, еле слова выговаривал, а в машине то и дело, что ныл от боли, но брыкался-то как! Все мозги ребятам промыл, пока вели его до камеры. Тяжёлая доля нынче спадает на плечи молодых пьяниц… Неужто знаешь его? – Как видишь, знаю, и, собственно, поэтому я здесь. Рассказ о том, как они пытались укротить взбаламученного Мэттью, невольно заставил хмыкнуть. Сейчас я всецело полагался на здравомыслие и доброе сердце друга в самом хорошем смысле этих слов, хотя сам себя нарёк на звание юродивого, что совершает столь неадекватные поступки. Послышался сдавленный выдох напротив. – Ну, что ж, слушаю тебя. Рассказывай, – всё ещё пребывая в лёгком шоке, ответил Кирк, явно догадавшись, что я вновь окажусь у него в долгу. Остывший кофе уже не жёг кожу на руках, пока я держал кружку, а ситуация остановилась всё более и более комичной для меня. Главное, не выглядеть глупо… – Он живёт с бабушкой. Сам понимаешь: ослабленные нервы, здоровье ниже плинтуса. В общем, ничего хорошего не будет, если она в такой поздний час придёт за своим загулявшим внуком. Я его знаю, – великими усилиями заставил себя не вставлять «к сожалению», – поэтому он мне и позвонил за помощью, – звонко опускаю кружку на стол и безвыходно смотрю на друга. – Слушай, Том, разреши мне забрать этого сорванца, пусть я и не особо представляю, за что его сюда привели. Отвезу его к себе, поспит пусть, а к утру домой пойдёт. Потребовалось без малого минут пять, чтобы приятель вполне адекватно мог продолжать разговор. – Н-да, Доминик... Видимо малой действительно играет в твоей жизни не последнюю роль, раз ты готов приехать за ним в отделение, – Кирк прерывисто засмеялся. – Ничего, в принципе, не случится, если его заберёшь ты. Я тебе доверяю по старой дружбе и очень, Доминик, очень надеюсь, что в последствии это не встанет мне же боком. В отделении сейчас почти пусто, только медсестра да Мари, дежурная наша, но тебе нужно будет подписать кое-какие бумаги, если уж отважился. – Бумаги? – Ну, полагаю, пройдёт медицинское освидетельствование – об этом идёт отдельный пунктик в протоколе – поэтому просто подпишешь согласие, пусть и не как законный представитель. Я прикрою, естественно. За этим сейчас никто следить не будет. – Спасибо, – облегчённо выдохнул, мысленно радуясь неожиданной гладкости ситуации. – А что, собственно, случилось, расскажешь? За что пацан огрёб-то? – Ну, я вообще в это время домой уже еду. Заметил случайно группу явно молодых парней около парка, что устроили пьяную драку. И это ж в час ночи! Успел лишь поймать двоих: остальные убежали. Пришлось своих вызывать и везти этих безнадзорников сюда. Никогда бы не подумал, что Мэттью любитель драк. Хотя… с его-то колкой язвительностью и неумением вовремя закрыть рот я почему-то не удивляюсь, что он всё же иногда получает от ровесников. Длинный коридор, по бокам которого стояло множество высоких железных дверей, казался пугающе бесконечным из-за огромного зеркала в самом дальнем его конце. Зайдя с Томом в одну из комнат, наполнил лёгкие удушливым запахом медикаментов и уловил краем уха до боли знакомый торопливый голос; Мэттью увлечённо беседовал с какой-то женщиной в белом халате, что, по всей видимости, была медсестрой. Затем вижу телесный пластырь на опухшей щеке, багровый синяк чуть ниже глаза и засохшую кровь на бледных губах. После явно хороших побоев, неприятных ощущений и тошнотных разговоров с воодушевлённым врачом глаза Мэттью всё так же азартно и по-детски непосредственно блестели, стоило мне только оказаться в его поле зрения. Чувствую, как по спине накатывает приятная волна облегчения, когда понимаю, что с ним всё в порядке, и его не держали в чёрном теле, пусть следы на бледной коже от недавних событий немилосердно зияли. – Миссис Хоул, – окликнул Кирк, – это… отчим... отчим Мэттью – мистер Ховард. Почти дёргаю уголком губ со слов друга, но держусь и даже согласно киваю женщине. Она повернулась на стуле и, поправив очки, дежурно улыбнулась. Искренне удивляюсь способности этих людей выглядеть столь бодро в такое позднее время. Прохожу вглубь кабинета и сажусь на отставленный стул, не спуская глаз с мальчишки, что сидел на кушетке и с очевидным отсутствием интереса заполнял какой-то бланк, странно хмыкая. – Мистер Ховард осведомлён обо всём? – женщина сгребла в кучу документы, лежавшие на обшарпанном столе, и вопросительно глянула в мою сторону поверх очков. – Да, вполне, – отвечаю и нервно смахиваю несуществующую пыль с колена. Надеюсь, мне не будут задавать вопросы, касаемые мальчишки, в конце концов, я даже не распоряжался знаниями о его дате рождения… В этой комнате было довольно тепло, что предоставило возможность совсем немного расслабиться. Всеми силами пытался подавить очередной зевок, пока дотошная миссис Хоул с завидным энтузиазмом перечисляла все пункты и подпункты медицинского освидетельствования – вот что значит работать за идею – но мой взгляд то и дело метался к всё ещё заполнявшему какую-то бумажку Мэттью. Несмотря на то, что между мною и парнем было без малого метра два, я явственно улавливал едкий запах жуткого перегара, поэтому чуть ли не цокаю на очередное проявление бездумности и беспечности мальчишки, подбитого ветром. Он и дня без своих гнусных привычек не проводит? – Мэттью, дорогой, ты закончил? – женщина придвинулась на стуле к юноше и задумчиво бросила взгляд в сторону документа в его руках. – Угу, – бормочет и устало швыряет листок на стол. – Сколько мне ещё тут сидеть? – Мне нужно осмотреть твои раны и при необходимости обработать их, Мэттью. Наберись терпением, – успокаивающе пропела женщина, натягивая медицинские перчатки на руки. – Я тогда пойду, – проронил Том. – Зайдёте ко мне в кабинет, когда закончите. Честно говоря, мне уже было не по себе: голова, помутнённая недавно выпитым вином, постепенно становилась невыносимо свинцовой, а сознание – туманным и нечётким, из-за чего безотчётно пропускал мимо ушей отдельные части фраз, издаваемые неумолкаемой женщиной. – Мне тоже выйти? – не сразу спохватываюсь. – Нет-нет, – миссис Хоул отрицательно замотала головой, – Вы-то здесь как раз и нужны, мистер Ховард: я просто не имею права осматривать несовершеннолетнего без присмотра родителя, уж поймите. Почти разочарованно выдыхаю, отмечая, что мои планы по спасительной прогулке с треском рушатся, поэтому безвыходно наблюдаю за тем, как мальчишка неуклюже поднимается с кушетки и стягивает с себя водолазку. Сердце невольно сжимается, стоило только увидеть многочисленные синяки на худосочном теле. Обтягиваемые белым латексом пальцы доктора скользили по багровым полосам неизвестного происхождения царапин, вызывая сдавленный выдох Мэттью, пока я краем глаза улавливал острые и неровные изгибы мальчишеского тела. – Мэттью, дорогой, штаны тоже снимай, – снисходительно добавила женщина, увидев, как тот небрежно скинул кофту на кушетку. – А… – только и смог выдавить парень, испуганно глядя на медсестру. – У меня… у меня там нет ушибов, – промямлил тот коснеющим языком, и я отчётливо замечаю на острых скулах розовеющие пятна. – Ну нашёл время для стеснений! – возмущённо вскинула руками миссис Хоул. – Снимай давай! – Не собираюсь я снимать штаны, – ядовито прошипел тот, морща длинный нос. Дело пахло керосином; зная непробиваемость мальчишки, ничем хорошим данная ситуация не могла закончиться, поэтому пытался придумать правдоподобную причину для отказа, пока в глазах юноши вскипало раздражение. – Он у меня упёртый, миссис Хоул, просто так не сдвинется, – максимально бесстрастно вклинился в беседу, наблюдая за удивлённым выражением лица парня. Не ожидал, что вступлюсь за него? – Вы лучше скажите, как нам поступить с возможными травмами, а мы уже дома сами разберёмся. Поздновато всё-таки. К чему тратить время попусту? Медсестра пожала плечами и придвинулась на стуле к Мэттью. – Как хотите, молодой человек. Ваш друг был посмелее, – пробормотала она, обращаясь к юноше. – Тц, он мне не друг! Сколько грёбанных раз повторять? – Мэттью, – резко окликаю сорвавшегося юношу и ловлю на себе яростный взгляд потемневших от алкоголя и злости глаз, – угомонись. Смотрит на меня испепеляюще, словно пытаясь сказать, что не боится моих сомнительных угроз, но неожиданно отворачивается и раздражённо сопит. Женщина, видимо уже привыкшая к подобным выходкам своих пациентов, продолжила осматривать раненное тело. По словам миссис Хоул, мне было необходимо находиться в помещении во время обследования, но не было ни слова о том, что я должен наблюдать за процессом. Поэтому просто отведи взгляд, Доминик. Ничего сложного, правда? Нарочито заинтересовано изучаю какой-то стенд на стене со всеми известной информацией про аутоиммунные заболевания, который висит, наверное, в любом кабинете врача, пока женщина просила мальчишку поднять руки вверх и тихо роптала себе под нос. – Ну как же ты так неосторожно, дорогой? – донеслись до ушей тихие возмущение женщины. – Подойдите, отец, посмотрите. Не сразу понимаю, что обращаются ко мне; вижу лишь ожидание в глазах миссис Хоул и напыщенную улыбку Мэттью, что повернул ко мне голову. Поднимаюсь со стула и подхожу к медсестре, пытаясь угомонить свой беснующийся взгляд, что беспрерывно метался к кровоточащим ссадинам на юношеском теле, вновь и вновь эпатирующие своим количеством. – Видите эту рану? Она здесь самая большая и проблемная, – женские пальцы вновь пробегаются по неровным концам ссадины в области сухопарой груди, на что Мэттью болезненно шипит и нервно вздрагивает, вызывая во мне двойственные ощущения от вида судорожного напряжения мышц на впалом животе. – Я сейчас проспиртую и заклею пластырем, другого варианта с моим запасом у меня просто нет, – она безысходно помотала головой и немного посмеялась. Умом я понимал, что пора бы перестать так увлечённо рассматривать бледную кожу вокруг подсохшей ссадины, но вместо того, чтобы отвести взгляд, поднимаюсь выше и прохожусь по чуть выпирающим косточкам рёбер. Его кормят дома вообще? – Через несколько часов вокруг раны кожа немного припухает и краснеет: это нормальный процесс заживления, так что не пугайтесь, – мажу взглядом по неровным бугоркам мышц на торсе, пропуская каждое слово, доносящееся сбоку, мимо ушей. Удивительно. Значит, парень находит время не только для гулянок. – В последующие дни просто осматривайте рану и в обязательном порядке меняйте повязку, – отдалёнными участками сознания отмечаю, что прозвучала важная информация, и её стоит запомнить, но не прекращаю свои бесстыжие разглядывания удивительного подросткового тела. – И не забывайте наносить на неё антисептическую мазь: это позволит избежать заражения и ускорит эпителизацию раневой поверхности, – аккуратно скольжу взглядом по тёмно-коричневым соскам и снова спускаюсь к ссадине. – Вам всё понятно? Секунда молчания, в которой я отчаянно пытался отдалённо вспомнить все нарекания медсестры, так как рассчитывать на память Мэттью было не самой лучшей идеей: глаза его устало прикрыты, а ноги еле держат обмякшее тело, что по-пьяному пошатывалось. – Да, – согласно киваю и ощущаю внутреннюю безысходность вкупе с жалостью к себе. Допустим, что первая помощь при порезах и ссадинах не самая сложная вещь, я справлюсь. – Тогда, – миссис Хоул полезла в ящик, вытаскивая белую упаковку из под пластыря и прозрачный бутылёк, – проспиртую, и пойдёте домой. Было довольно странно, что мальчишка больше не проронил ни слова, лишь изредка шипя на болезненные прикосновения, при этом недовольно морщив нос, но не более. Может, это и к лучшему. Ведь, когда мы закончили с осмотром и зашли в кабинет Тома, забрав паспорт юноши и попрощавшись со старым другом, тот также безмолвно стоял за мною. Только в машине Мэттью соизволил поговорить. – Спасибо, – еле слышно прошептал он, почти заглушаемый звуком мотора авто. – Уж думал, не поблагодаришь. – Мне казалось, Вы не приедете. Даже расстроиться успел. Можно мне на заднее сидение? Голова кружится, хочу полежать. – То ты по пьяни плюёшь на всех и вся, а сейчас даже разрешение спрашиваешь? Удивляете, юноша, – отвечаю и наблюдаю за попытками мальчишки перебраться назад. – Хватит издеваться, – хрипит тот, когда наконец плюхается на заднее сидение. – Нет, это ты прекрати издеваться. Заставил меня ехать к тебе в такое время, пользуясь моей добротой. Совсем не стыдно? – возмущённо спрашиваю и смотрю на расплывшееся в лукавой улыбке лицо через зеркало заднего видения. – Вы не добрый, – утверждает Мэттью, устраиваясь поудобнее на мягком сидении, – я знаю это. Чувствую, как назойливый ветер из приоткрытого окна начинает обдавать холодом, поэтому нажимаю на кнопку, и стекло медленно поднимается, отчего в салоне становится гораздо тише. – Надо же, – искренне удивляюсь выводам мальчишки. – Впервые такое слышу о себе. С чего такие мысли? – Чувствую Вашу… ммм… грубость, да. Особенно, когда Вы посмотрели на меня в кабинете медсестры. Было ощущение, что Вы, сэр, либо меня накажете, либо убьёте. Изумлённо вскидываю брови и хмыкаю. Приятно осознавать, что имел над таким неукротимым парнем хоть какую-то власть. – Сомневаюсь, что мог бы сделать с тобой что-либо из этого. Проезжая по мосту, Мэттью припал лбом к тёплому стеклу и наблюдал за переливающейся в свете ночных огней водой в реке. Разноцветная подсветка набережных соборов и неравномерная россыпь звёзд на глубоком синем небе завершали картину, делая её привычно уютной и неповторимо волшебной. Я редко выходил на ночную улицу. Чаще всего это было по неожиданному желанию вдохнуть родного табака и просто освежить голову перед сном. В такие минуты, по неясным причинам, на тело сразу навевало мнимое спокойство, когда ты держишь в руках сигарету, и тебе просто хорошо оттого, что наступила ночь, что ты – жив, что всё ещё впереди. Ночной город – это твоя надежда на будущее. Это единственная правда. – Кстати, – вдруг негромко раздалось слева около уха, из-за чего я нервно вздрогнул, – Вам понравился мой заказ? Юноша схватился руками за металлические штыри подголовника, что регулировали высоту, и привстал на коленях, слегка облокачиваясь на моё сидение. Хмурю лоб в лёгком недоумении, пока тёплое дыхание мальчишки нездорово ласкало ухо, и вспоминаю о присланной фотографии, оголённой спине и неусыпной ночи в кабинете мастерской. – Необычно, – всё, что смог выдавить из себя, пристально глядя на дорогу. – И всё? – манерно опечаленно выдохнул в ухо Мэттью. – Я так старался, мистер Ховард. У меня ушло без малого час на создание идеального кадра, что уж говорить о нервах. Неужели Вы собираетесь меня огорчить? Пронзительный шёпот тягучим мёдом проходился по раковине уха, шее и сползал на неприкрытые тканью футболки ключицы, заставляя судорожно вдохнуть и подняться каждому волоску на теле. – Ты меня отвлекаешь, – как можно более серьёзнее ответил я, но взбудораженная дрожь в голосе отчётливо донеслась до Мэттью. – Сэр, – до невозможности сладко и с присущим ему насмешливым придыханием обратился парень, – Вам понравилось, да? Да-да-да? Тело не слушалось. Ужасно хотелось вновь пригрозить осмелевшему и явно издевающемуся парню, чтобы более не паясничал и не вёл себя столь легкомысленно, но лишь сжимаю до противного скрипа руль сильнее и продолжаю сверлить взглядом бесконечную трассу в надежде, что эта пытка закончится, толком не начавшись. – Вам понравилась моя обнажённая спина? Вы, наверное, заметили, что фото обрезано? Я могу передать оригинал фотографии. Если Вы попросите, разумеется... К слову, на мне совсем не было одежды. Лето сейчас очень жаркое, знаете ли. Я оставил фото Вам в качестве подарка, так что и выполненную работу можете забрать себе. А я более, чем уверен, что Вы уже её нарисовали, и она наверняка всё ещё в кабинете, – многозначительное молчание. – Думаю, когда-нибудь Вы оцените её по достоинству. Понимаю, что влип, когда ощущаю уловимое покалывание ниже пояса, и чудом держусь под умелым шёпотом мальчишки. Чудесные звуки, идеальные, столь обольстительные и манящие, зазывающие своей невинностью и покорностью, невесомо ластящиеся пьяными губами к мочке уха и всецело поглощающие каждую отдельную часть здравого смысла. Продолжалось бы этого ещё долго и неизвестно чем бы закончилось, если бы дом находился чуть дальше, и времени потребовалось больше. Разворачиваюсь и припарковываюсь около родной многоэтажки и, вытащив ключ зажигания, резко выхожу из машины. Не оборачиваюсь в поисках мальчишки, так как слышу сзади размашистые шарканья кед по асфальту, и поднимаюсь по лестнице, проходя мимо навевающего воспоминания подоконника. Квартира окунулась с головой в непроглядную тьму и бездыханную тишину. Где-то в спальне мирно спала вымотанная Скарлетт, укрывшись широким одеялом, пока мы с Мэттью бесшумно заходили в квартиру. – Спать будешь в гостиной, – тихо осведомляю парня и направляюсь в ванную, чтобы помыть руки. Юноша поступает по моему примеру и также проходит в небольшую комнатку, где молча моет лицо, смывая остатки засохшей крови, и просто освежается прохладной водой после утомительного дня. Когда диван был снабжён необходимым постельным бельём, а Мэттью, раздевшись, прыгнул под одеяло, я выключил свет в гостиной и пожелал ему спокойной ночи. – Мистер Ховард, – позвал парень, заставляя остановиться на полпути. Точно, как в прошлый раз; также тихо, также умоляюще. – А Вы разве не проверите остальную часть тела на ушибы?.. Не следуете нареканиям работникам красного креста? И как Вам только не стыдно, сэр. – Ты же сказал, что у тебя их нет там, – складываю руки на груди и облокачиваюсь на дверной косяк. Чего ты добиваешься, сопляк? – Ну, кажется, я ошибся. Что-то всё-таки болит, – он прошёлся пальцами по бедру сквозь ткань покрывала. – Да, вот тут. Очень болит, сэр. Ловлю шальные искры из-под прикрытых ресниц и хитрющую улыбку, но не подаю вида и подхожу к «страдальцу». Затаённая под спудом тревога ощущалась вполне отчётливо; я мог бы поклясться, что юноше глубоко наплевать на появившиеся в результате недавних разногласий синяки. Лениво опускаюсь на мягкую обивку дивана и облокачиваюсь на одну руку. – Ну, что там у тебя? Внимательно наблюдаю, как длинные пальцы обхватывают ткани одеяла, оттягивают их от себя и открывают вид на худую ногу. Моментально припадаю взглядом к нескольким тёмно-зелёным синякам, немилосердно пестреющих на бледной коже, и уже почти верю его искусной игре. Но не тут то было. – Вот этот особенно болит, – Мэттью провёл пальцами по одному из синяков. – Он какой-то... вздутый, – тот недоверчиво хмурит брови. – Потрогайте сами. Заинтересованно приближаюсь к согнутой в колене ноге и аккуратно провожу рукой по исхудалому бедру, оглаживая мелкий бугорок. Да, действительно странно вздулся. И всё бы ничего, если мальчишка не плюхнулся бы обессилено на подушку и не попросил бы так упоенно: – Мистер Ховард, походу вот тут тоже синяк. Проверите? – и указывает дрожащими пальцами на внутреннюю часть бедра. – Тут нет синяка, Мэттью, – спокойно отвечаю и озадачено смотрю на разгорячённого парня. Грудь юноши медленно вздымалась, а глаза как-то блаженно прикрыты и с дерзким вызовом смотрели на меня. – Я его чувствую, сэр. Там… ужасно болит. Прикоснитесь, мистер Ховард. Сам того не понимая, юноша раскрыл свои карты, буквально вопя о том, что целью игры являлось не «найти», а прикоснуться; пройтись пальцами по гладкой коже, заставить трепетное тело дрожать ещё больше. За свои тридцать с лишним лет я получил достаточное количество опыта в подобных вопросах, поэтому не составило труда уловить всю нескрываюмую развязность этих тяжёлых мокрых вздохов и медленно тянущихся вниз по исхудалому животу пальцев. Они навевали далеко не здоровые мысли о явном возбуждении мальчишки, хотя я старательно искал подводные камни и пытался опровергнуть вдруг всплывшую догадку. Но чтобы убедиться, следую его молящим просьбам и скольжу пальцами вниз по бедру, ловя краем уха судорожный вздох. – Покажи вторую ногу. И это было, прежде всего, для полноценной проверки созревшей в голове гипотезы, в которой факты говорили сами за себя. Мэттью поднимает одеяло и небрежно скидывает в сторону, когда как я невзначай цепляюсь взглядом за тёмную резинку трусов, опоясывающих узкие бёдра, а следом и за нарастающее подростковое возбуждение. Победно улыбаюсь и медленно наклоняюсь к уху мальчишки. – Удачной дрочки, паршивец. Чувствую на себе ошарашенный взгляд, поднимаюсь с дивана и ухожу из гостиной, закрывая дверь и не оборачиваясь. Потому что хрен знает, что случилось бы, если вновь загляну в его пьяные, наполненные желанием глаза. – Да пошли Вы к чёрту! – донёсся до ушей гневный крик, когда я уже стоял на пороге своей спальни, и, усмехнувшись, в очередной раз убедился в музыкальности его голоса. – И тебе сладких снов, – тихо шепчу прежде, чем захожу в комнату.