Апрель в Белграде

Спустя два года

                            В книжном магазине «Вулкан» был сегодня аншлаг. В любое другое время здесь, конечно, толпится народ, ведь «Вулкан» считается самым элитным магазином, с самыми красивыми книгами, снаружи и изнутри. До невозможности дорогими, но такова цена качества. Кто-то проходил мимо, кто-то пришел за конкретной книгой, а кто-то действительно появился на презентации новой книги. Здесь такое редко проходит, поэтому многих и заинтересовал уголок, выделенный для писателя и его произведения. Где-то между полками стоял столик со стопкой свежих книг. Все они с одинаковой черно-белой обложкой, с одной и той же девушкой за пианино… Вечер. Такой приятный. Даже, можно сказать, непривычно теплый для апрельских вечерков. Непривычно легко одета и Алена Ларина — в одной белой, обтягивающей рубашке. Белый верх, черный низ, вместо длинных волос — пучок, словно готовилась к школьной линейке. Словно существуют правила этикета. Конечно, нет. Алена сама выбрала такую одежду. Как еще одеваться на презентацию своей книги? В блестящие розовые куртки? Она, конечно, все еще висит в шкафу, но для других случаев. Алена сдержанно улыбалась всем, кто подходил и спрашивал о книге. Вежливо отвечала. Подписывала, если кому-то вдруг захотелось. Где-то неподалеку бродила ее мама, рассматривая другие книжки, потому что Аленину она уже читала. Еще дальше ходила Милена. Маша с Ксюшей тоже пришли, увидев объявление на фейсбуке. Как еще собрать народ, когда ты не знаменитость, но пытаешься что-то сделать в жизни? Позвать знакомых из социальных сетей, правильно! Книгу покупали. Алена спокойно, искренне улыбалась. Когда никого у стола не было, она с прямой осанкой гуляла по книжному и общалась со знакомыми. Смеялась. Поправляла пряди, которые выбивались из пучка. Позволяла маме убрать волосы за ухо. Пришли еще люди. Из ее университета и даже из бывшей гимназии. Половину она не знала, не помнила, но они пришли. Видимо, делать совсем нечего? Вокруг стола образовался круг, а сама Ларина стояла где-то по центру, объясняя однокурсникам происходящее, и почему никто никогда не знал о ее криминальном занятии по ночам. Почему не знали? Зачем? Это же было только ее, ее история. Она ее писала, она ее чувствовала, и если кому-то интересно — читайте. Читайте сколько хотите, но не спрашивайте, действительно ли Алена погибала когда-то. Правда ли, что она до сих пор склеенная? И когда перестала быть? Есть книжка. Есть история. Имена совпадают, такое бывает… Хотите не верьте, но если вы верите, не смотрите на Алену обнимающими взглядами, словно ей нужна какая-то моральная поддержка. Она стояла прямо и громко смеялась со знакомыми. Это не Алена? Да, это не она. Но мы все в какой-то момент жизни перестаем быть нами и становимся другими нами. Почему это должно быть плохо? Алена умела говорить с людьми, смотреть им в глаза; смеяться, когда они добродушно смеялись над ней; заводить разговор, потому что хочется общения и… больше не страшно. Самое страшное она сделала. И оно лежит перед ней. Всего лишь высушенное дерево. В слезах, крови, но это же просто текст на бумаге. Если кто-то захочет — он почувствует, а если нет, то лучше и не чувствуйте. Если вы смогли переступить эти несколько ступенек в ваших жизнях, вы исключительны! Но если прямо сейчас вы рыдаете в своей комнате из-за несбывшейся любви… «Это нормально», — думает Алена. Это нужно. Чтобы теперь, когда Травкин застыл в дверном проеме, Аленино сознание не выбросилось за борт. Алена просто застыла с подходящей улыбкой на лице и смотрела. Ждала, когда же он заметит ее: на небольшом каблуке, строго одетую, спокойно ожидающую его внимания, потому что знает, что от его внимания не подогнутся коленки. Не собьется дыхание, словно он схватил ее за шею холодной рукой. У Травкина никогда не было цели напугать, сломать Ларину. Она сама себе напридумывала спектр эмоций, который он в ней вызывал. Как же живется теперь, когда мир воспринимается по-настоящему? Дмитрий Владимирович заметил ее, только когда зашел вглубь. Увидел ее раньше постеров, реклам и самих книг. Увидел ее, как самый интересный экспонат. В них обоих хлещет неудержимая, необъяснимая детская радость. Такая, когда Травкину хочется подергать Алену за щечки, а Алене хотелось растрепать его растрепанные, как обычно, волосы. Их глаза засветились намного раньше, прежде чем они заговорили. — Извините, а не подскажите какой-нибудь новый роман современного автора? — обращается Травкин к ней, театрально поворачиваясь к обычным книжным полкам с совершенно не новыми здесь книгами. — Желательно, чтобы автор была девушка. Блондинка. Молодая, девятнадцать лет. Алена притворилась, что внимательно его выслушала. Кивнула на каждую его просьбу. — Такой нет. Есть только от двадцати лет и больше, — чересчур драматично пожимает плечами и громко вздыхает, наблюдая за постепенным удивлением бывшего препода. — Такая старая? — Пытаюсь догнать Вас, — он закатывает глаза и издает продолжительный недовольный стон, пока Алена смеется. — Ну, привет, — уверенно протягивает ей руку, как старому верному другу. — Ну, здравствуйте, — она протягивает ее медленнее, но также уверенно пожимает. Честно? Между ними прошло не два года, а два дня. Позавчера Алена гуляла в розовом платье под звездным небом, с легкостью отпуская школу и все, что с ней связано. Каждого, кто оставлял следы на ее тонкой коже. Каждого, кто не глядя касался клавиш и производил замечательную музыку, потому что талант содержится не в инструментах, а в тех, кто ими пользуется. Ни одна книга не будет красивой и поучительной, потому что это книга. Ни одна скрипка не будет излучать утонченность, если ее не излучает играющий. Ни один хор не поет по умолчанию гармонично, ведь им должен управлять профессионал. И Травкин до сих пор оставался профессионалом. Алена не совсем потеряла связь с прошлой жизнью. Время от времени она посещала сайт гимназии, следила за постами на фейсбуке, по мелочам общалась с бывшими одноклассниками, и она знала, что Травкин по-прежнему побеждает. По-прежнему ведет хор. Что там изменилось? Этого она знать не может. Чтобы знать, надо там петь, а Алена не поет. Хоть ей и нравится, и она больше не стесняется петь при друзьях, но писать стихи и прозу ей нравилось больше. Ни одно из этих занятий она не считала ущербным. — Я не думала, что Вы придете, — добавляет она, пока очарованно смотрит ему в глаза. Ведь он такой же веселый, улыбчивый, в бежевой куртке. Такой, каким она его помнит. — Ну как я мог? — цокает Травкин, держа руки за спиной. — Не каждый день бывшие ученики книги публикуют. А тут еще и ты… Она все так же очарована. И никак не может отойти от этого состояния, но не потому что не может себя контролировать, а потому ей хочется. Хочется наслаждаться им хорошим, нормальным, не как объектом воздыхания. Как человеком, который всегда будет ей бесконечно интересен. — Я? — мелодично, будто бы с нотками флирта, протягивает Алена, вскидывая брови. — И что со мной не так? — А что с тобой так, Ларина? — равнодушно обходит ее, заострив взгляд на стопке книг, которая лежала на ее личном столе. — Ни слуху, ни духу, а тут бац, презентация книги. И чтобы я не пришел, не посмотрел… Заинтриговала же. — На то я и писатель, — поворачивается Алена на каблуках. — И давно ты писатель? — бубнит он себе под нос, разглядывая обложку. — Как оказалось, всегда, — подходит к нему сбоку непростительно близко, выравнивая книги от нечего делать. Как раз сейчас никто лишний здесь не топтался, можно было с Травкиным и обмыть кости о былой жизни. Их плечи соприкасаются. — Как у Вас дела? У Вас лично? Он сглатывает, поджимает губы, пока не поворачивая голову к Лариной. Все еще смотрит вниз. — Отлично, — берет одну из книг, уделяет вежливый взгляд Алене и разворачивается ко внутренностям книжного магазина. К остальным людям, которые гуляли и шумели. Разговор по инерции повел их в недалекую прогулку по магазину. Они сами не заметили. — Я переехал. Больше не живу в квартире. — Правда? В дом? — выскальзывает автоматически у Алены, словно Травкин рассказывал о продолжении ее любимого сериала, а она — нетерпеливый зритель. — Да. В дом, — оглядывается он на нее, нахмурив лоб. — Ты знаешь? — Просто Вы всегда хотели. Мне так казалось, — не смутившись, отвечает Ларина, по пути улыбнувшись и помахав ее однокурсникам, только что зашедшим внутрь. — Да, всегда хотел, вот и купил дом в десяти километрах от города. Купил пианино, поставил его прямо у окна, знаешь… И вид на природу, — рассказывает Травкин словно прямо сейчас они стояли там, в его гостиной и смотрели в окно. Может, он бы и мог свозить ее туда. Показать новую кухню, которую он хотел; диваны, которые он хотел; деревья, которые растут поблизости тоже, как он хотел. Может, им двоим даже не будет странно стоять плечом к плечу и смотреть молча в окно. Потому что им нечего обсуждать. Нечего решать. Все задачи решены. Решены? Алена невольно думает о кольце на его пальце. Травкин упорно говорит в единственном числе. Есть ли там кольцо? Травкин держал руки за спиной, как старый мудрый дед. Алена тут же отмахивается от глупого и навязчивого любопытства. Ребячество. Словно кольцо на пальце повлияет на Аленины мысли, чувства, интонацию голоса… Какая разница? Но Алена думает. Все также неизменно думает. Если бы она не думала, она бы и не писала. — …Конечно, мотаться туда-сюда неблизко, но зато — мечта… — Мечта исполнилась, — заканчивает Алена, радуясь, как зритель только что просмотренного сериала. Главный герой выжил. И он даже немного счастлив? Алена тоже немного счастлива сегодня: теперь сильнее, чем просто немного. — Вы куда? На кассу? — обрывает она неспешную прогулку по книжному, но Травкин успевает сделать шаг вперед, к очереди на кассу. Оборачивается к Алене. — Ну, да. Я возьму, — потряс книгу. — Нет, — искренне усмехается она и прикрывает на секунду глаза. Подходит к нему решительно, берет за рукав и тянет обратно, в гущу полок и людей, которые точно так же гуляли и не думали о будущем. Травкина это не удивляет. Он точно также улыбается, зеркалит ее и наслаждается… Аленой? Ее личностью. — Вам бесплатно. — Это еще почему? — строго и возмущенно. — Потому что я выделила несколько экземпляров, которые отдам бесплатно. Одну себе, одну лучшей подруге и одну Вам, — объясняет она ему, как ребенку, жестикулируя, по-прежнему, держась пальцами за рукав его куртки. Мотала то вверх, то вниз. — И если бы Вы не пришли, я бы выслала по почте, — говорит вполголоса, будто бы нечто пошлое и незаконное. Теперь смиренно отпускает Травкина, принимая его глубокий выдох, как соглашение. Если бы она позвала его на кофе, он бы согласился. Если бы это сделал он прямо сейчас — согласилась бы она. В их немых взглядах читаются решенные задачи, которые они перечитывают, пересчитывают заново, словно где-то просчитались… Словно есть еще один вариант решения. Но ни в его, ни в ее глазах так и не загораются лампочки. Их глаза и не угасали. Они горят с первой же секунды встречи. Глупо? Романтично? Ребячество? Да пожалуйста, но ведь у них нет вечности. Как не было на выпускном, так нет и сейчас. Они вдвоем постоянно чувствуются до жути недосказанными, недописанными, поэтому общаться нужно с осторожностью. Они по отдельности — сформированные фигуры, а вдвоем будто чего-то резко не хватает. Вместе они становятся теми самыми двумя пазлами, которые по форме и изгибам не подходят. Нужно перестать представлять дом, в который могла бы зайти Алена. Кафешки, где напротив нее сидит Травкин. Пианино, за которым они сидят оба. Это сказки, а они герои настоящей жизни. Травкина удушает молчаливый зрительный контакт. Вздыхает еще раз, переводя тему: — Апрель в Белграде? Прям как та песня? — поднимает книгу на уровень глаз, и тут же опускает. — И правда, — наигранно удивляется. Ей нравится идея того, что их жизни — одно большое совпадение, которое обрело вселенский смысл. — Как песня. Как песня, которую пел Снегирев, а я дежурила. И слушала. Поняла, что хочу прожить эту жизнь так, чтобы никогда не плакать от грусти, а только от осознания прекрасного. От солнца, полян и музыки, которая слышится в голосе каждого. На каждом лице, ведь, если присмотреться, написаны ноты. Если кто-то заинтересуется, можно и услышать. Алена всегда рядом с ним слышала «Апрель в Белграде». Травкин напоминал прекрасное, которое обречено быть прошлым. Иначе жизнь не двинется дальше. Но не тем прошлым, за которое ты в рыданиях цепляешься мертвой хваткой; а прошлым, как корабль. Ты стоишь на мосту и машешь. Смотришь на закат. И очередной корабль уплывает за горизонт. И почему-то так тепло… То ли от солнца, то ли от своего личного апреля в душе, которое не перестает цвести даже зимой. Тепло. С ним всегда тепло. — Так о чем книга? — спрашивает, словно с другой планеты. Голосом из другой реальности. Или Алена сейчас летает там, до куда не достают самолеты. Травкин спросил по-честному. Без капли сарказма или иного подтекста. Он понятия не имел, к чему на обложке девушка сидит за пианино. Большое окно. Природа. Так, как ему мечталось. Травкин не знал и не узнает, если не захочет. Захочет ли он? Алена не может перестать улыбаться ему. Смотрит на него, как на свое очередное произведение. Словно книга и он сам способны показать одну и ту же суть, как одно отражение другого. Это странно. Это пугает. Алена смотрит на Диму, принимая. Принимая себя, принимая его, принимая жизнь. Застыв в невесомости, отвечает: — О человеке.