Аутист

Жизнь — это боль. Именно такое представление об этом мире я имел из своего черного, безрадостного детства, когда, пользуясь любым удобным моментом, забивался в самый дальний угол, закутавшись с головой в одеяло, чтобы укрыться от нестерпимо яркого света и невыносимо громкой какофонии звуков и остаться наедине с самим собой. Когда я хотел пить, я орал. Когда я хотел есть, я орал, падая на землю или на пол и не обращаясь ни к кому конкретно, чтобы просто оповестить чужой и враждебный мир о своих потребностях. Но чьи-то ласковые руки неизменно поднимали меня, гладили по голове, и я получал из них питье и еду. Действительность вокруг меня сливалась в радужные и ослепляющие картины, а все звуки сочетались в единое целое. Но постепенно я научился распознавать именно того, кто заботился обо мне. Я не знал, кто это, но он был добр. И я постепенно начал испытывать потребность находить его. Говорят, что аутисты безнадежно не контактны. Это совсем не так. Главное — правильный подход. Мне очень сильно повезло, что мне так рано поставили диагноз. Как оказалось, мои бывшие родители, когда мне исполнилось всего два года, заметив, что я не откликаюсь на свое имя, не смотрю им в глаза и не тянусь на ручки, сразу повели меня к самым лучшим специалистам, но, испугавшись предстоящих трудностей, оставили меня на попечении государства. Едва я попал в детский дом, со мной сразу начали заниматься по специальной программе по адаптации детей с синдромами расстройства аутистического спектра. И я учусь по ней всю свою жизнь, по сей день. Меня достаточно рано признали далеко не безнадежным. И мне пришлось пройти все сто кругов ада, чтобы освоить общение по карточкам, научиться читать, соблюдать верные шаблоны поведения, уметь распознавать звуки, предметы и их изображения. И вот, наконец, к восторгу всех моих воспитателей и преподавателей, в возрасте девяти лет я заговорил. А в возрасте двенадцати — начал сам задавать вопросы и даже иногда отвечать на них. Самым сложным для меня оказалось установить причинно-следственные связи по схеме явление-слово-ответное действие. Это был титанический труд со стороны всех моих преподавателей, да и мой собственный. Я долго никак не мог понять элементарных вещей, что, например, перед тем, как выдавить из тюбика пасту на зубную щетку, его надлежало сперва открыть, а чтобы наполнить ванну для купания, следовало заткнуть слив пробкой. Причем, если необходимо помыть посуду, то пробка была без надобности, а если тюбик с пастой пуст, то его следовало выбросить и взять новый, а не чистить зубы просто пустой щеткой. И таких ситуаций за день образовывались сотни. Особенно меня сбивало с толку, если все вдруг шло не по установленному плану. Один раз я открыл воду, но она не потекла! Это повергло меня в такой шок, что я заорал на весь белый свет. Также, меня вгоняло в ступор отсутствие любых других необходимых предметов на привычных местах, и я громко протестовал против этого, так как не знал, как далее выполнить действия по ранее установленной схеме, что мне казалось концом света. Но постепенно, уже в подростковом возрасте, я научился переигрывать ситуацию. Если мне не подали ложку, то, чтобы она появилась, необходимо было словами озвучить определенную просьбу. А для этого следовало обратиться к находившемуся рядом человеку, который быстро решал все мои проблемы. Или же найти самостоятельное решение проблемы и поискать эту ложку в другом месте, например, взять ее из выдвижного ящичка в столе. Таким образом, мой словарный запас постепенно рос, а умение контактировать с людьми поднялось на достаточно высокий уровень. Я выучил наизусть тысячи ситуаций и фраз, им соответствующих, и научился осмысливать вопросы и выдавать адекватные ответы, а для человека с моими особенностями это являлось необыкновенным достижением. Мой склад ума оказался техническим, а не творческим. Я отлично ориентировался в мире формул и цифр, но крайне плохо воспринимал все отображенное на бумаге. В реальном мире я поначалу ориентировался крайне плохо. Все, что я видел, сливалось в моем сознании в какой-то смазанный рисунок, и я не мог, к примеру отличить, какой предмет находился ближе ко мне, а какой дальше. Но вскоре, все же, я научился передвигаться в пространстве по своему методу, считая шаги. Для меня достаточно было однажды преодолеть один путь, и далее я без проблем мог сам добраться в то же место. Пятьсот шестьдесят два шага, потом поворот налево, потом еще сто три шага, потом поворот направо, десять ступенек вверх, тридцать четыре шага по коридору, потом еще налево пять шагов — и вот, я в своем классе. Постепенно я выучился вести свой счет, краем сознания, при этом думая о чем-то отвлеченном или разговаривая, но никогда не сбивался. Никто даже не знал, что я продолжал считать шаги. Все просто решили, что я сам научился ходить туда, куда нужно. Мне все время говорили, что я — уникальный, не такой, как все, даже среди аутистов. Преподаватели нашего центра для детей с РАС* сделали на меня определенную ставку и решили добиться, чтобы меня приняли на обучение в старшие классы обычной школы. В подготовке к этому важнейшему событию неоценимую помощь мне оказал Илья, мой ровесник и сын директора нашего реабилитационного центра. Он, крайне заинтересованный в моем успехе, занялся волонтерской деятельностью, взял меня под опеку и три летних месяца, в свои каникулы, ежедневно посещал вместе со мной индивидуальные занятия. На уроках мне рекомендовалось копировать его действия. Когда он открывал учебник, то и я его открывал. Когда он вставал и отвечал на вопрос, то и я тоже вставал и отвечал то же самое. Но однажды преподаватель мне вдруг задал совсем иной вопрос… Шок, тогда меня постигший, едва не перечеркнул все мои достижения! Я совершенно смешался, ведь мне надлежало осмыслить и самому сформулировать развернутый ответ, да еще и по литературе! И я, неимоверными усилиями, справился тогда с этой по сути непосильной для меня задачей. А далее на наших совместных занятиях становилось все сложнее и сложнее. Но Илья не оставлял меня. Мы общались с ним и вне школы. После уроков он провожал меня до дома, и мы с ним разговаривали. Он провоцировал меня, задавал каверзные вопросы и требовал на них ответы. — Зачем тебе все это нужно? — наконец, однажды не выдержав его напора, спросил я. — Я хочу, чтобы ты стал лучше других, — отозвался он, — чтобы добился большего, чем могут обычные люди. Старайся так, как я сам стараюсь для тебя. И тут он остановился, неожиданно положил мне руку на плечо и коснулся своими губами моих губ. Я, не ожидая от него ничего подобного, резко отпрянул, будто меня ударило током! — Прости, я не хотел, это случайно вышло, — смущенно пробормотал он. — Мне не больно, — по шаблону ответил я, но потом глубоко задумался над случившимся, без труда поняв, что этот парень, видимо, имел ко мне более глубокий интерес, чем просто волонтерская деятельность. Именно потому захотел более близкого контакта, который назывался интимным. Этот факт многое перевернул в моей душе и мировосприятии. Конечно, общение с Ильей сыграло в моем становлении, как личности, огромную роль. Мы до сих пор дружили с ним и регулярно общались по скайпу, почти каждый день. Он пристально следил за моими успехами. Да и я сам обнаружил, что мне далеко не наплевать на него! Я скучал по нему и сам интересовался его жизнью. Таким образом, еще раз повторюсь, бытующее мнение, что все аутисты зациклены лишь на себе — это миф. Мы тоже хотим дружить, общаться и любить. Только, если бы нас понимали! Отдельно упомяну еще об одном, очень важном для меня человеке. Мама Оля. Как же долго я воспринимал ее всего лишь тенью, неотступно присутствующей рядом, как источник питья, пищи, тепла и комфорта! Но потом я осознал ее имя. А когда я впервые назвал ее мамой, она вдруг расплакалась. И тут я не на шутку испугался, ведь слезы — это же проявление крайнего горя. Но потом она объяснила мне, что плакать можно и от радости. — Просто я не знал, что называться мамой, это для тебя так важно, — испытывая крайнюю неловкость, признался я. — Это очень важно, — всхлипывая, ответила она, с нежностью поглаживая меня по голове. И тут я вспомнил, что, оказывается, она уже очень долгое время была рядом, почти никогда не оставляя, и сердце мое наполнилось счастьем и любовью. С тех пор дела мои пошли в гору. Присутствие в моей жизни сразу двоих неравнодушных ко мне людей, мамы Оли и Ильи, меня настолько окрылило, что я был готов свернуть горы, лишь бы их не разочаровать и не подвести. Ради них я утроил свое усердие по подготовке к переходу в обычную школу. На педсовете, собранном в честь моей персоны, я держался на высоте. Ни разу не спутался в действиях или ответах. Да и все результаты пройденных мною ранее тестов говорили о том, что я уже освоил всю школьную программу. А если дело касалось математики, физики или химии, то тут уж вообще без проблем. На любой поставленный по этим предметам вопрос я сразу называл правильный ответ. — Нда, — озадаченно кивнул тогда директор школы, в которую я должен был поступить. — Савант! А ты можешь умножить в уме, к примеру, четыреста двадцать шесть на семьсот тридцать пять? Не задумываясь ни на секунду, я выдал правильный ответ. Все присутствующие на том педсовете учителя сразу усиленно защелкали калькуляторами в своих мобильных телефонах, чтобы убедиться в правильности моего подсчета. Далее я без труда преодолел еще несколько таких же примитивных задач, пока не вмешался учитель русского языка и литературы, Богдан Иванович. — А как ты провел это лето? — ехидно поинтересовался он. — Если вы спросили это у меня, то добавляйте, пожалуйста, к построенной фразе мои имя и фамилию, — на всякий случай оповестил его я. — Мне так легче ориентироваться в беседе. И, потом, мне говорили, что в школе так принято. — Так, как же ты провел лето, Роман Светлов? — повторил свой вопрос учитель. — Неплохо, — коротко ответил я. — Я находился дома у приемной матери и занимался самообразованием. — А можно получить более развернутый ответ? — продолжал упорствовать он. — Можно, но в письменной форме, если вас интересует мой режим дня в летние каникулы, — холодно ответил я. И в тот миг в аудитории нависла тягостная тишина, однако положительно настроенный ко мне директор вскоре прервал ее словами: — Ну, что же! Все отлично! Мальчик весьма образован, адекватен и контактен, и я не вижу никаких причин отказать ему в поступлении в нашу школу. Сопровождавшие меня мама Оля, волонтер и мой друг Илья, а также специалист по коррекции моего поведения и методист, представляющие интересы нашего центра, вздохнули с облегчением. А я был зачислен! Конечно, я боялся идти в обычную школу. Это на фоне учеников, подобных мне, я иногда выглядел «звездой». Но что ждало меня в реальном, жестоком мире? Мне было откровенно страшно. Со стороны будущих одноклассников я опасался травли и даже побоев. Но все случилось не так, как я ожидал. Перед моим появлением классная руководительница, Альбина Егоровна, провела с учениками беседу и поведала им, что к ним переведут подростка-аутиста. Поэтому мои одноклассники были готовы к моему появлению. Встретили меня, конечно же, смешками, и никто, к моему великому облегчению, не захотел сидеть со мной за одной партой. Но вскоре ситуация резко изменилась. Все девочки, без исключения, признали меня «няшным», а парни прониклись моей способностью молниеносно решать задачи по точным предметам. Скоро меня включили в группу нашего класса в ВК, где я достойно проявил себя, и вскоре оказался возведенным в ранг святых, главным образом еще и потому, что ныне среди подростков сейчас было весьма модно иметь какие-либо проблемы, связанные со здоровьем или психикой. Читая общий чат в группе класса, я иной раз диву давался! Большая часть ребят, по их мнению, оказалась неизлечимо больна. И что только они не выдумывали! Одного периодически накрывали панические атаки, у другого набухли лимфоузлы, третий подозревал у себя рак крови, четвертый страдал от вегето-сосудистой дистонии, пятый мечтал довести себя до анорексии, другой страдал эпилептическими припадками, еще одного постоянно рвало без видимой причины, просто от того, что он ненавидел всех. В общем, быть больным на голову, как это ни странно, было престижным*. И я оказался на самой вершине этой нездоровой обстановки, поскольку именно мой диагноз, от которого я так мечтал избавиться, чтобы влиться в общество и зажить нормальной жизнью, как раз не был высосанным из пальца. В общем, сам того не ожидая и будучи настроенным на самый худший прием, я вдруг оказался среди лидеров класса. В меня были влюблены почти все девочки, и я пользовался крепкой симпатией со стороны многих мальчиков. Теперь одноклассники оспаривали право сидеть на уроках рядом со мной, придерживаясь строгой очереди. И я от этого стал еще более счастливым, чем когда готовился к поступлению в обычную школу. Так что, все мои опасения по поводу возможной травли или иных гнетущих моментов оказались напрасными. Но абсолютное счастье, как известно, длится недолго. Моей маме Оле пришлось оставить меня и уехать, причем неизвестно, на какой срок. У нее возникли большие проблемы с родственниками, живущими далеко, в средней полосе, в деревне. Она предлагала мне вернуться назад в интернат, но я категорически отказался. Ведь это означало, что я вновь должен был начать посещать реабилитационный центр для аутистов, так как мое размещение в интернате исключало возможности попыток снять с меня инвалидность! Иными словами, мы должны были скрыть ото всех, в том числе и от опекунской комиссии, и от администрации нашей школы факт того, что я остался дома один. И я свято пообещал маме Оле, что приложу все усилия, чтобы продержаться все эти месяцы и не позволить никому заметить то, что остался без опеки взрослого. Однако, вскоре я понял, что ко мне вдруг стал проявлять интерес наш учитель физкультуры, Руслан Ренатович. Несколько раз он уже подходил ко мне и задавал вопросы по поводу моего внешнего вида и образа жизни. И я сразу смекнул, что все это неспроста. Этот человек вполне способен докопаться до самой сути и открыть правду, и тогда мое возвращение в интернат, увы, неминуемо! А еще, поразительным было то, что я сам интересовался им и не понимал, почему меня так глубоко волновал его голос, который я научился безошибочно распознавать среди всей какофонии окружающих меня звуков. Не понимал, почему меня так увлек его яркий образ, контраст черного и белого во внешности. И его глаза… Такие черные на белом лице… Единственные в этой вселенной глаза, в которые бы мне хотелось заглянуть более пристально, чтобы попытаться понять его отношение ко мне. РАС* — расстройство аутистического спектра