Пердюмонокль 3. Спецмиссия в Висконсине

Ультмейт, всё-таки, тот ещё провокатор. Раскинулся на столе, одну голую ножку согнул в колене, другую свесил. Волосы чернющие тоже свесил, изображает глубокую задумчивость и то прикусит губку, то языком её оближет. Змей. Он что, решил, что у меня вечный двигатель где-нибудь в мошонке? И так три раза уже… - Так что, думаешь, спустить всё на тормоза? – спрашивает. - Я, кхм, думаю, что на сегодня достаточно накатались, - деликатно отвечаю я. - И я вообще-то не машина. Он переводит на меня тёмный взгляд. - Ты о чём, Валентин? - А ты о чём? - О Валюксе, разумеется! Ты считаешь, нам лучше ограничить своё влияние на него? - Ээ, да. Раз уж мы выяснили, что оба плохие. На самом деле я так не думал. Ну, не считал, что мы с Ультмейтом так уж плохи, и тем более не собирался давать чертёнку нашему полную свободу. Понятно, что за ним глаз да глаз нужен, и Филтек явно не… - Филтек! – воскликнул я, подскакивая. Ультмейт заозирался. - Звали? – сунул в кабинет нос кобольд. - Пшёл прочь! – и едва за носом захлопнулась дверь, я высказал мужу свои соображения: - Филтек во всём виноват, это он ребёнка избаловал вконец. Вот! Маркиз нахмурился. - Да сам посуди, - я заходил по комнате, - Валюкс никого так не изводит, как Филтека, а тот ему только что зад не лижет – ах, мой маленький мессир, ах, какой шалун! Твои, извиняюсь, кальсоны когда-нибудь крали? В чай тебе селитру сыпали? А ею же набивали твою курительную трубку? Вот, никогда! А почему? Да потому что папочка и за розгу возьмётся, за ним не заржавеет. А Филтек что? А ничего. Потом только сказать ему: «прости, милый Филтек», а хоть и промолчать – всё равно простит. - И что предлагаешь? Учти, на хорошего гувернёра сейчас денег нет. - А на это вальбургское кружево, пропади оно пропадом, деньги есть, так? Ультмейт закатил глаза, всем видом демонстрируя, как его утомляет плебейский менталитет некоторых. - Акулка, - настойчиво продолжил я, - на последней парламентской сессии я только и делал, что пялился на чужие манжеты из-под мантий. Раз уж мне всё равно велено там помалкивать и не высовываться. Так вот – кружева, видимо – прошлый сезон. Особенно с золотом. В ответ мне – совершенно каменное лицо, но красноречивый взгляд в сторону: «вот и мечи бисер перед свиньями». - Ультмейт, я же маг, а не вампир, в самом деле. Я, правда, не видел исподнего парламентариев (на Ультмейтовой физиономии: «Надо же, какое упущение! Только не надейся, что поверю"), но я думаю, что мои батистовые трусы в рюшах просто высмеяли бы. - Прекрасный повод не демонстрировать их публике, не так ли? - Ах, ты с этой целью?... Сколько же в тебе коварства! И, опять-таки, денег на это не жалеем? - Вэл, батистовые они потому, что у нас целый рулон отличного батиста в кладовой, его ещё дядюшка, да не возродиться ему вовеки, покупал. А рюши… всегда предпочитал такой фасон, но если уж совсем не по вкусу, обскажи Филтеку свои предпочтения, он сошьёт. Что касается кружева с золотом – всё имеет свой смысл, подтекст. И те, кто заинтересован – прочтёт. Я задумался над его словами, и мне стало неловко, что я опять туплю и никакого подтекста в своём пижонстве не вижу. - Понимаешь, душа моя, - терпеливо пояснил маркиз, - в отличие от тебя я осведомлён, что судачат о нашем браке в свете. - Ох, да кто судачит? – прервал я его. – Ну не маги же! Блин, это слишком серьёзные мужики, им не до досужей болтовни… - Маги! – злобно щёлкнул зубами Ультмейт. – Тебе они могут отвести глаза, а у меня эта братия как на ладони! Ханжи: их просто раздувает от собственных добродетелей и бескорыстия! «Ах, глупый малютка, ягнёнок – попался в волчью пасть! Сиротка, защитить некому, ну а мы-то хороши: ведь он из наших рядов, господа, глядишь, под хорошей опекой и толк будет с паренька, а мы упустили, позволяем гибнуть в вампирских силках!» Я попой нащупал краешек стола и присел. Маркиз же на время своей филиппики стол покинул и теперь нервно облачался в атласные кюлоты. - Вот ты это только что выдумал? Или сам себя так накручиваешь? – потрясённо спросил я. – Ультмейт, у меня совсем другие сведения об общественном мнении. Совсем-совсем другие! Мы для всех – образчик супружеской любви и жертвенности. - Это для простонародья, - вздохнул вампир и погладил меня по щеке. – Прости, что вообще завёл этот разговор. Хотя, может быть, он и не лишний. Будь осторожней, душа моя, не доверяй магам. Никому не доверяй, кроме меня! Никто не полюбит тебя так искренне, все другие будут добиваться тебя с корыстными расчётами: пока ты молод, красив, пока ты герой – их интерес очевиден, но это не любовь! И он поцеловал меня, так, как только он один и умеет. И нельзя не верить, что любит, что без ума от меня - иначе не целовал бы так сладко. Меня повело от ответной нежности. Но тут вампир как-то буднично скользнул пальцем по моему подбородку и сказал: - Так что, мой милый Валентин, ты просто обязан быть красивым, нарядным и светиться от счастья. Чтобы всех «заботливых» разорвало от досады. Никаких денег я на это не пожалею, и точка! С Филтеком поговорю – велю быть строже с мальчишкой. С Валюксом действуем по привычной схеме: я - кнут, ты – пряник. Если удачно продадим вино с прошлого урожая – купим малышу собственного кобольда. А сейчас, будь другом, разбери почту, а мне надо придумать, как умаслить Гуттунга – это его лесничего сейчас отпаивают в привратницкой. И он ушёл, оставив меня обдумывать его откровения. Вот вроде бы Ультмейт не считает меня ребёнком. Да какой я ребёнок? – войну прошёл! И народ (не аристократы там всякие) меня уважает. А тут что получается? Какая ещё «сиротка», какая «опека»? Да кто догадается такое ляпнуть вообще! Ультмейт так-то коварный, ему нравится всеми крутить, плести интриги, добиваясь своего. Нельзя верить всему, что он говорит. Или же я действительно глух, слеп и наивен, и не вижу расставленных ловушек? Опять-таки: кто эти ловушки ставит? Ультмейт? Да я и так его со всеми потрохами. Маги? По-моему, в этой среде мной давно уже никто не интересуется и ничего от меня не ждёт: в Академию хоть совсем не являйся – никто не хватится, я исправно изображаю манекен в парламенте, пару раз в году меня выставляют перед праздной толпой… полное согласие с магами, я считаю. Я рассеяно ворошил примятую нашими телами почту, пока взгляд, блуждавший по стенам кабинета, не упёрся в большое зеркало. Я подошёл вплотную и не сдержал вздоха. Странно как-то… Я же помню, каким вернулся в замок четыре года назад. Война словно иссушила меня, заставила повзрослеть на десяток лет. Я не переживал бы особо, не женщина всё-таки, но вот взгляд Ультмейта, долгий и внимательный, на следующее утро после ночи любви, самых жарких ласк и трепетных признаний… О да, ту ночь мне не забыть! Мы не могли надышаться друг другом, утолить голод наших тел, а вампир меж тем временами совсем обессиливал и цеплялся за меня трясущимися руками. «Небо! Ультмейт, ты совсем болен, да? – спрашивал я. – Я мучаю тебя?» Но он шептал: «Нет, всё хорошо, теперь всё хорошо!», и тянулся целовать меня, отравляя сладким ядом мой разум. А утром я носился с сыном на руках, радуясь ему, словно воплощению самой заветной мечты. Повернулся к Ультмейту поделиться открытием: «тут, похоже, от тебя только клычки!», и перехватил взгляд мужа. Он не улыбался и не радовался, смотрел на меня слишком внимательно и, как мне показалось, придирчиво. Словно оценивал нового меня и сравнивал с тем Вэлом, в которого влюбился. И я знал, что разочаровываю его. Ультмейт понял моё состояние и тактично высказался в том духе, что ведьмы в огне Бездны ещё попомнят каждый шрам и царапину на моём теле, ну а мне самому нужен длительный отдых от ратных дел. И я снова стану юным и прекрасным. Как чёрный маг супруг мой был слишком слаб, но ведь вся библиотека его была набита древними талмудами на семи мёртвых языках, со страшными картинками и не имевшего для меня смысла символами. Чёрные ритуалы были мне отвратительны, но очень хотелось угодить мужу, и я послушно пил какую-то бурду с явной примесью крови, провёл всю ночь в новолуние голым на пахоте, трясясь от холода в начерченной гексаграмме… Ультмейтовы эксперименты надо мной вылились в тяжелый ринит, перешедший к прострелам в ухе, и надолго лишили меня аппетита. Маркиза это не смутило и не остановило, простуду мне вылечили народными средствами, а с мельницы приехала наша бывшая повариха Лея с Бисквитиком в корзине. Улли решил, что только ей под силу вернуть мою страсть к хорошей жратве, и меня принялись откармливать, как на убой. Я сдался и начал толстеть, пока Ультмейт не сказал однажды: «Стоп! Пора вернуть тебе талию». Я решил с достоинством вынести всё, пусть только муж не считает, что я назло ему не хочу молодеть и хорошеть. В чём я только не купался и чем не мазался! Но потом как-то так получилось… что всё у него получилось. Однажды зеркало отразило меня прежнего – щёки округлились, кожа стала нежной и матовой, из остриженных буйных вихров на голове исчезли серебряные нити… Ультмейт потирал ладони, ухмылялся самодовольно и после сбора винограда натащил полный дом гостей. Знатную пирушку он тогда закатил, ухнув на это всю мою зарплату после первой парламентской сессии. Конечно, я возмущался, но мне сказали: «Любовь моя, оставь ведение хозяйства мне, я лучше в этом разбираюсь». И я позволил вырядить себя в костюм из «королевской» тафты, нацепить кучу искусно имитировавших бриллианты блистюлек (большинство фамильных драгоценностей оказались в ломбарде ещё во время войны). На руки мне усадили притихшего Валюкса в бархатной курточке с горностаевой опушкой. И я ходил среди гостей и улыбался им, пока скулы не заныли. Сын шептал мне на ухо: «А этого можно укусить? Ого, какой большой! А этого?», и после моего решительного запрета скоро заскучал. Сам я краем уха не единожды ловил шепотки гостей: «Так бы и съел обоих!», так что, думаю, маркиз добился чего хотел. За невозможностью подзакусить хозяевами, гости за два дня обожрали всю усадьбу. Винный погреб опустел. Дорого нам обошлось пресловутое «мнение света». А теперь выходит, что мы ещё и не доплатили. Но поди попробуй скажи маркизу Сагди, что он зря старался! Предавшись воспоминаниям, я ещё немножко повздыхал и взялся наконец за почту, в надежде найти письмо от Олуха или Джона. Писали они редко: Джон только недавно грамоту освоил, и каждое письмо давалось ему с трудом. Олух оправдывался плотным графиком или парировал что называется в лоб: «А вы-то сами, а?» Я и правда с неохотой брался за перо. От друзей моих ничего не было, зато был плотный серый конверт за семью государственными печатями, вскрыть который за меня никто не смог бы. К чему такая осторожность? – в конверте было приглашение на внеочередное заседание парламента. Ну кому это интересно? Я совсем расстроился, так как парламент Хрестории был не тем местом, где мне нравилось бывать. Что я там забыл, спрашивается, однако отвертеться от заседаний не было никакой возможности – мы не могли себе позволить лишиться моего солидного жалования и сниженного налогообложения. То-то я удивился, когда Ультмейт узнав, что меня припрягли в правительство, обрадовался вместо того, чтобы исходить желчью. Нарадовавшись, покровительственно похлопал меня по плечу и пообещал, что вдвоём мы свернём горы. Ага, как же! Но хоть зарплата при мне… Продолжая разбирать почту, я узнал поневоле, сколько всё же стоит вальбургское кружево – артель кружевниц провинции Шинзасха прислала новый каталог своих изделий с указанием цен. Совсем озверели девки! Ультмейт тоже, конечно, со своими причудами и паранойей. И вот, главное, он же страшно ревнивый, а как нарочно рядит меня, чтобы ни одна кобелина в Хрестории не пропустила, хотя бы взглядом не облапав. Каталог вдруг задымился в моих руках и стал чернеть, я поспешно загасил его об столешницу. Чёрт те что творится, завожусь уже на пустом месте! В который раз недоумеваю – как так всё обернулось-то? Думал: вернусь домой и заживу, как мечталось. А мечталось хорошо – я теперь такой крутой, весь в орденах, в капитанском звании, такие чудеса с огнём творю – самому не верится. Ультмейт, думалось, крепко меня теперь зауважает, признает моё главенство. Для чего мне это надо? Да вот хотя бы чтобы это я мог Ультмейта в свет выводить, хвастаться, какой красивый у меня вампирчик. Прирученный и ласковый. А на деле… эх! Загрустив окончательно, я пошире распахнул окно, чтобы выветрился весь дым. - Душа моя, ты закончил с почтой? – послышался снизу голос маркиза. Я выглянул в окно и увидел Улли на лестнице парадного входа. Рядом с ним отирался какой-то вертлявый малый в ливрее с одним витым погоном и аксельбантом. На ногах его были черные лаковые штиблеты, а на голове – котелок. Увидев меня, он стащил котелок с головы, обнажив серую лысину, и принялся прыгать на кривых ножках, низко кланяясь и отклячивая зад так, что чуть не валился. - А это камердинер нашего дорогого соседа, барона Гуттунга, - сладким голосом сказал вампир. - Ээ… Фуксий-с, к вашим услугам… счастлив лицезреть, - гримасничая, видимо, от счастья и умиления, произнёс малый и проделал ещё несколько сложных па с отклячиванием. - Дорогой барон совершенно не сердится из-за лесничего, - лучезарно улыбаясь, сообщил Ультмейт, - и даже приглашает нас на обед в эту пятницу. Настроение моё немного улучшилось. - В эту пятницу? Какая жалость, дорогой, я не смогу. Придётся тебе одному ехать. Лицо маркиза вмиг потемнело. - Что за выходки, Валентин? Ты же прекрасно понимаешь, что ДОЛЖЕН принять столь любезное приглашение. Всё же печаль и радость в этой жизни идут рука об руку. Стоило лишь взглянуть, как перекосило серую харю гуттунгского камердинера, и на душе стало гораздо легче и веселее. - Ох, и рад бы, милый. Но у меня внеочередное заседание в Парламенте, дела государства – прежде всего, сам понимаешь. Прямо завтра с утра в столицу, надо думать – до конца недели. Ультмейт и вовсе подурнел, полыхал взглядом и скрипел зубами. - Ххх-хорошо, но это всего лишь значит, что барон отложит своё предложение до твоего возвращения. - Как скажешь! – прижав ладонь к груди и кланяясь, сказал я. – Вы уж, господин Фуксийс, передайте барону мои извинения. Так жаль, право, так жаль! - Я сейчас поднимусь к тебе! – зарычал муженёк. Оставленный в одиночестве лакей повздыхал тяжело, нехотя оседлал метлу и убрался восвояси. Ультмейт грохотал уже на подступах к кабинету. Я улыбнулся собственным мыслям и закрыл окно – сейчас здесь будет шумно, нечего слугам лишний раз слушать хозяйские разборки.