Пердюмонокль 3. Спецмиссия в Висконсине

Меня не ждали сегодня в Ступах. В доме Плистуса я застал только молодого орчонка – приходящего слугу. У мага даже кобольда не было, Плистус говорил, что тот давно помер, а к новому привыкать не хотелось. Но сейчас я подозревал, что маг соврал – кобольды умирали вместе с хозяевами, если только те не велели им служить своим детям. Лишь совсем старых и немощных жалели и позволяли вешаться на воротах после хозяйской кончины. Хмм… вот сейчас задумался, что кобольды, возможно, самая долгоживущая раса в Застенье, просто эти малютки всегда в тени и малоизученны. Так что старик просто замучил своего кобольда разными экспериментами – факт. Возможно, не упокоил, так что где-нибудь в тайных подвалах его маленький скелетик продолжает служить, подавая пробирки и убирая кишки других замученных животных. - А его милость сказали, что только к пятому часу будут, - шмыгая сопливым носом, сказал орк. Я достал карманные часы – было без пятнадцати три. - Дьявол, что ж я, зря тащился за десять вёрст! Подожду его в доме, ладно? Орк пожал плечами и поковырялся в носу. - Хоть чаю предложишь? - Не, почем я знаю, где тут чай, мне на кухню хода нету. Вот ежели вашей милости охота, чтоб, там, отсосали вам, или дырочку языком… - Насморк вылечи, сосун! Распустил профессор прислугу, на кой ты тут вообще? Дырки лизать? - А я к зверью приставлен, - ни капли не обиделся орк. – Щас кормить их пойду. Виварий профессора находился за чертой города, меня туда ни разу не пригласили. Перед домом по крохотному садику, засаженному петунией, свободно разгуливали два лесных кота, несколько белок, а огород периодически разоряли кролики, количество которых варьировалась в зависимости от наносимого ущерба. С ними Плистус всегда сюсюкался, из-за чего у меня и сложилось мнение о нём, как о любителе живности. - О, отлично. Пойду с тобой, - решил я. Орк замотал башкой: - Не-не, никак нельзя! Их милость запрещают посторонних водить. - Какой я тебе посторонний, мы с профессором как родные. Да ладно тебе, не ломайся, чего мне тут два часа делать? А так хоть тебе помогу: я кормить буду, ты навоз грести, договорились? - Не, никак нельзя. - Никто и не узнает, мы туда-обратно! – сидеть одному в четырёх стенах совсем не хотелось, я похлопал орчонка по плечу, потрепал щеку, и предсказуемо он сдался. Не без заднего умысла, я думаю, так как садовая тачка, груженая дробленым зерном, мясом и корнеплодами, была слишком тяжела для такого хлюпика. Её и вдвоем катить было нелегко, к тому же путь оказался неблизким и занял минут сорок не меньше. Виварий был окружен мощным забором, на железной калитке висела табличка: «Частная территория, вход запрещён!» - Говорят, раньше их милость тута из обычного зверья чудовищ делали, - шмыгая носом, рассказывал орк. – Пришивал к песьей голове змеиный хвост, или обезьяне на заднице глаза отращивал. - Зачем? - Да хто их поймёт, этих магов? Мне интересно было посмотреть, вот я и нанялся. Только щас там чудовищ нет. Есть непонятное зверьё, но не страшное. Лабратора запертая стоит. Орк склонился над пудовым замком на калитке и что-то прошептал. Замок с громким щелчком открылся. - Я калиточку попридержу, а вы закатывайте, - распорядился наглец. Никакого зловещего впечатления зверинец не производил. По обеим сторонам дорожки из желтого песка стояли чистые и просторные клетки, животные в них замученными не выглядели и были даже откормленными. Бурый медведь дремал в развилке сухого дерева: увидев нас, лениво стёк на пол и пододвинул к дверце корыто. - Потапыч умный, - комментировал орк, высыпая в корыто рубленую морковь с кусочками мяса. – Завсегда уважу его и первым кормлю. Из хищников были ещё рысь и два волка. Но моё внимание привлекла зеленая мартышка, корчившая рожицы и дружелюбно подмигивающая мне. Я поверил её умильным глазкам и сунул в клетку палец. В ответ моей руки деликатно коснулись, мартышка придвинулась ближе… но тут орчонок некстати помешал общению и заорал радостно: - Ой, я с этой обезьяны подыхаю просто! Смотри, вашмилость, как она смешно пугается, - и он заорал на мартышку что есть мочи: - Буууу! Бедная зверюшка шарахнулась внутрь клетки и принялась загребать руками, как будто плывет баттерфляем. Она с большой амплитудой разводила плечи, растопыривала пальчики… и вдруг я увидел силовой щит между её лапками, радужно дрожащий, словно мыльный пузырь. Мартышка сама создала магическую защиту! - Ничего себе! – не сдержал я возгласа. Орк довольно похохатывал и над мартышкой и над моей реакцией – понятно, что никакого щита он не видел, его просто смешили забавные гребки зеленых лапок. Но… как такое возможно? Разве магия может подчиниться неразумному существу? Хотя… например айлинги – реликтовые фейри, тупиковая ветвь магопалеонтологии – у них разум мотылька, но их магия способна вырастить цветок из зернышка за считанные минуты. Хотя, опять-таки, нежные айлинги, как и совсем не нежные хтонические чудища – порождения магии по своей сути. В отличие от той же зеленой мартышки – продукта эволюции приматов. А скажи любому магу, что он высший примат… ну, даже не знаю, что будет, скорей всего дело до суда дойдёт. В любом случае мартышка требовала разъяснения. Мне в голову пришла светлая мысль понаблюдать за умным Потапычем, да и волки могут таить в себе секрет… И вдруг леденящий душу вой заставил меня вздрогнуть и испуганно заозираться. Животные заметались в клетках. Орк присел от неожиданности. - Ох, мать твою. Почуял нас, - прошептал он. - Бездна, кто это воет? – ещё тише спросил я. Орк чего-то замялся, нервно подергал ушами и наконец родил: - Давеча я, вашмилость, сказал, что тут нету чудовищ. Однако ж одно есть. Страшное – можно в обморок шибануться, и злее любого демона. Ох, мать его, как же неохота его кормить! – он посмотрел на меня маленькими жалостливыми глазками. Однако мне тоже не хотелось кормить чудовище. Но вот взглянуть на него… В принципе, я испугался больше от неожиданности – слуга сказал, что в зверинце ничего страшного не водится, я и расслабился. Вой походил на вой оборотня в полнолуние, хотя в нем было больше могильной тоски, чем предвкушения и азарта охоты. Вряд ли Плистус будет держать оборотня в зверинце, да и орк не назвал бы его чудовищем… - Ладно, показывай, где он. Вой-то вроде из-за стены. - Так точно, вашмилость. Он за стеной - шибко его зверюшки пугаются. Хотя чаще всего он сидит себе в уголочке, да скулит иногда. Злобный он только в полнолуние. А жрёт немеряно всегда, вот, держите мешок. В мешке лежала четверть хорошего барашка, отличный филей. У нас на кухне такой появлялся лишь по праздникам. - Кормим досыта, - рассказывал орк, - и чтоб там прикрикнуть на него или по-матушке выразится – так ни-ни, их милость запрещают. Ох, а раз в месяц мне его, не поверите! – мыть приходится. - Да как его мыть? Из ведра окатить разве что? - Хе, мочалочкой! Тепленькой водой с шампунью! Их милость усыпляет его и рядом стоит, но у меня все поджилки трясутся, пока мою. Фу, вот бы сдох он, да хрен там – здоровый, падла. За разговором орк подвел меня к гигантскому кусту шиповника и полез в колючие заросли. - Эй, мне тоже туда, что ли? Камзол издеру. - Так снимите, - хмыкнул орк. Пока я раздумывал над тем, что за наглое поведение всяко пендель полагается, если не розги, орк исчез, ветки перестали качаться. Я несколько раз моргнул. - Идёте уже или как? – раздался его голос словно бы из-за стены. Продравшись сквозь шипы, я прощупал каменную кладку, и рука моя ухнула в дыру – сложная иллюзия мастерски скрывала широкий проём. В лицо пахнуло речной прохладой. Я вышел на крутой бережок реки Взбрыкушки, в этом месте спокойной и светлой. Полной грудью вдохнул свежий воздух… но тоскливый вой вмиг напомнил, зачем я здесь. Орк с перекошенной харей топтался возле прохода, боязливо косясь на клетку с прутьями в руку толщиной. За эти прутья цеплялась когтистая лапа с редкой каштановой волоснёй, и тускло горели жёлтым глаза неведомого зверя. - Ну-с, посмотрим, что тут за продукт вивисекции, - нарочито небрежно сказал я и шагнул к клетке… Это был оборотень. Такой, каким я помнил их в краткие секунды смены звериной личины на человеческую. И наоборот. Ничего жуткого в том не было – вытянувшиеся конечности, поредевшая шерсть, отталкивающая форма черепа и челюстей – ещё мгновение, и он превратится в молодого мужчину. Или в крупную кудлатую собаку. Но оборотень ни в кого не обращался. Только смотрел на меня тоскливым животным взглядом, а потом завыл. - Господи Боже мой… Дезмонд?! Разум мой отказывался верить, но сердце билось часто-часто. И я знал, что уж его-то не обмануть. Кому я поверил? Вампиру? Не понаслышке зная о его коварстве! Ох, дурак, какой же дурак! «Он умер, душа моя, профессор сделал всё возможное, но…» И я больше ни у кого не спрашивал, не поинтересовался, где могила друга, чтобы возложить цветы и оплакать прах. Впрочем, могила на такой случай могла быть заготовлена. Только в клетке сейчас страдал живой Дезмонд, лишенный возможности говорить, наверняка под чарами безумия, ибо в глазах не было радости узнавания, одна животная тоска. - Дез, милый мой, не узнаешь меня? – едва сдерживая слёзы, спросил я. - Ээ… сударь, вы б не подходили близко, лапы-то длинные, - подал голос орк. Я рванулся к нему, схватил за шиворот и потащил к клетке. Орк пронзительно заверещал. - Что, скотина, не хочешь? – заорал я на него. – Дез все четыре года сидел в этой клетке? Говори, ну! - Чет… го-да… Дез? - Да, Дезмонд, оборотень. Мой близкий друг! Которому я сейчас тебя скормлю! - За что? – зарыдал орчонок. – Не знаю никакого друга, я тут второй год всего! Он так трясся в моей руке, так отчаянно рыдал, что я немного пришёл в себя, гнев мой угас. Я отшвырнул слугу и подошёл к клетке. Оборотень жадно принюхался. - Вы, видать, рехнулись, уж простите за дерзость, - хныкал, скрючившись на коленках орчонок. – Да отойдите же вы! Говорю вам, он совсем дикий, никакой он не оборотень, что вам в голову стукнуло? - Так, успокойся, - проведя ладонью по лицу, сказал я. – Я отошёл, видишь? А теперь расскажи мне всё, как на духу, и не смей врать – спалю. Рассказ слуги был короток и ничего не прояснил. Ему было велено лишь кормить и мыть Дезмонда, да молчать о нём. А он и не мог говорить при всём желании: стоило лишь вспомнить об особом госте зверинца, язык мгновенно присыхал к нёбу. Лишь со мной профессорское заклятье отчего-то дало сбой. Не менее десяти раз слуга уверил меня, что с пленником обращались гуманно – кормили вдоволь и мыли, орка удивляло требование говорить со зверюгой ласково и с уважением. - Да не зверь это, гнус ты серый! Это друг мой, оборотень, заколдован просто. Орк пялился на меня, хлюпал носом и не верил. Я же в великой тоске вернулся к клетке, провел по длиннопалой лапе с такими родными завитками каштановой с подпалинами шерсти. А вот и шрам у запястья от серебряного ножа – какой-то расист поохотился на Деза-подростка и был растерзан Роландом, Дез мне рассказывал. Всё в существе было мне знакомо, одни лишь глаза были совершенно чужими, звериными. Дезмонд продолжал настороженно ко мне принюхиваться, в глотке его рождалось опасливое и злобное урчание. Смелое моё поведение слегка шокировало его, но хищная сущность готовилась напасть в любой момент. - Пожалуйста, я не знаю, что с тобой сделали, но узнай меня, прошу, - взмолился я. – Перетрясу всех магов и сниму с тебя заклятье, клянусь! Но сейчас просто вспомни меня, не рычи, Дезмонд, старина, вспомни, ну! Надрыв в моем голосе испугал зверя, он отшатнулся сперва, затем яростно бросился на прутья, пытаясь достать меня когтями. Я едва увернулся, орчонок взвизгнул и закрыл ладонями глаза. - Хочешь сожрать меня? Это же я – Валентин! Зубы громко лязгнули о металл. Всё было безнадёжно, мой друг превращён в монстра и я не в силах это исправить – бестолковый неуч! - Погоди же, не такой уж я тупой! – разозлился я. - В сказках чудовище от поцелуев вновь становится человеком – вот поцелую тебя, и ты вернёшься… И, не давая себе времени на раздумья, я схватил ужасную морду за уши и на мгновение прижался губами к клыкастой, воняющей кровью пасти. Зверь опешил, замер. Орк так и сидел, прикрывая харю, и ничего не видел. В следующее мгновение я этому порадовался, так как осознал всю нелепость своего поступка. И поспешно отшатнулся. Монстр, некогда бывший моим другом, взвыл, поняв, что ступил и упустил добычу. Несколько раз ударившись о прутья, он в ярости бросился скрести бетон пола, раскидывая клочки сена, служившие ему постелью. Я вытер мокрые глаза. - Я вернусь, Дез. Только разберусь с Плистусом и Сагди. Я выдеру из них твою свободу, обещаю. Подошёл к тихо скулившему орчонку и подпнул его. - Вставай, мы возвращаемся. - Хвала всем богам! – радостно взвыл он. – Сударь, я уж думал, вы окончательно спятили! Фух, думал: съедят вас, и мне не жить. Пронесло. - Ага, не обоссысь от счастья. - Да уже, пустяк! Идемте же… А зверюга сдохнет теперь? Это хорошо. Ой-ё, их милость взбесится! Сударь, будьте добреньки, вы уж сами объясните, что он сожрать вас пытался, а я подтвержу, не сомневайтесь. Эк, как корёжит его. Я резко обернулся. Оборотень хрипел и судорожно дергался на полу клетки. Пена, пузырясь, стекала с клыков, которые становились всё короче. Менялся череп, лысела кожа, втянулись когти. - Обращается, - ахнул орк. Обращение происходило мучительно долго, а когда закончилось, голый Дезмонд остался недвижим на полу клетки и, как мне показалось, не дышал. - Ключ! Есть ключ? – закричал я. Орк затряс башкой. - Только у его милости. Я попробовал протиснуться сквозь прутья – куда там! - Что ты натворил, глупый мальчишка! – громовым раскатом прозвучал голос Плистуса. Маг стоял в шаге от тайного хода и смотрел на меня с превеликим осуждением. Первым моим порывом было врезать по стариковской физиономии. Плистус предугадал его, вытянул руку, и меня прижало к клетке, словно прессом раскатало. - Ах ты гад! За всё ответишь, - пообещал я. - За что это «за всё»? – горько усмехнулся он. – Ты же сам только что угробил своего друга. Я застонал от злобы, тоски и жалости, и вдруг из-за спины услышал ответный стон. Удивленный Плистус опустил руку, я рухнул на колени и живо развернулся. Дез снова застонал, слабо шевельнулся. Наконец поднял голову и уставился на меня всё теми же звериными жёлтыми глазами. - Однако, - задумчиво произнес маг.