***
Я точно помню, что когда я пришёл домой, то впервые был в хорошем настроении. Мы с Эшли пережили всякое в тот день, но он стал одним из лучших в моей жизни. Ведь с момента смерти Салливана, я потерял друга, которому мог открыться. Тогда мне казалось, что я его заново обрёл, пусть и в результате разговора, который длился минут двадцать от силы. Я до сих пор благодарен ей за это, что не остаётся слов для полного описания моих чувств. Я об этом думал немало, заполнял всю свою голову мыслями о её нежности и сдержанности. «Сидя на капоте машины, она смотрела на меня сверху вниз, морально возвышаясь, но не самовлюблённо господствуя. Её голос безмерно дрожал, но исключая данный факт, был чётким, внятным, однако, мелодичным и словно медово-сладким. А слова её были просты и будничны, но стоило ей начать толкать свои речи на сложные, для моего понимания, темы, как язык её становился красноречив и гибок. Бывало, я не мог понять её мыслей, но податливо вторил им. Я восхищался её ясным разумом, таким чистым, покорным. Для художника она была находкой, а для человека тем более. И все эти чувства я испытал за ничтожное количество суток» Вскоре мне пришлось отвлечься и уделить внимание «семье», так когда-то заменяла этим словом термин «ад» моя мать. Как всегда, прямиком ко мне на встречу, из детской комнаты, устремились эти маленькие комочки радости и счастья, в которых души я не чаял. Так хотелось их обнять и потискать. Я очень любил своих полугодовалых рыженьких котят, которых недавно принесла в наш серый дом их мама-кошка, но вслед за ними из той же детской выбежали Эмилия и Нил. Моя радость была непоколебима, я до последнего пытался сохранять улыбку на лице. И тут в меня стрелой прилетел детский крик: «Папа, а что ты нам сегодня с работы принёс?» «А я вам принёс злобу, ненависть, разочарование и отвращение, а ещё немного своих нервов и капельку радости. Что из этого вы собираетесь сжирать первым, маленькие уродцы?!» — примерно так я хотел ответить. Однако, сострадание взяло верх и я решил не кидаться на малявок. Я их любил, но... В общем, скажем так: дети естественно любят печенье, но никакой ребёнок не осилит жрать это грёбанное печенье на протяжении пяти лет. Так и с моими отпрысками. Кто их выдержит с таким поведением? Из-за работы, времени у меня не было их воспитывать, а их мамаша, чёртова стерва Кайла, шлялась чёрт знает где, ссылаясь на командировки, а если дома и сидела, то дети её интересовали также, как меня мексиканские телесериалы. Эти дети не были желанными, они не были моими. Не то, что с биологической точки зрения, с моральной. Я никогда не хотел детей, потому и не считаю их родными. В общем, в тот день я был и обыденно напряжён, и необычайно счастлив. Я расплатился с няней, причесал кошку, загнал котят к маме, покормил детей и отправил их в кровать. Я думал, что сейчас как обычно усядусь перед телевизором, но по пути в гостиную, моё внимание привлекли едва различимые во мраке очертания открытого ящика в моём неосвещённом по вечерам кабинете. Я было хотел его закрыть, как внутри увидел старую приставку Салли, ту самую, которую усовершенствовал Тодд. Первое, о чём я подумал, так это вернуться на десяток лет назад и попробовать сыграть, но я вспомнил, что эта штука была подкручена отвёрткой для общения с призраками. В голове пронеслась мысль:«Мне нужно в Апартаменты»
Я знал, что бывшие «Апартаменты Эддисона» подлежали сносу, но до того была ещё неделя. Также я прекрасно знал, что те приведения, которых ловил Сал, обитали там, где были убиты. И тут я понял, почему эта мысль в принципе возникла. Я решил дождаться полуночи, а затем «сгонять» в другой конец города.***
«Руководило ли мной что-то в тот момент? — Да, безумие. Сплошное безумие. Но я не осознавал этого, я лишь делал.»***
Прямо посреди ночи, закрыв дверь квартиры на несколько замков, я пулей залетел в машину. То место, как я и предполагал, действительно находилось на другом конце города от меня, хорошо, что я нашёл короткий объезд. Мчась по шоссе, как чокнутый, кажется, я даже сбил оленя, но меня это не останавливало. Когда я прибыл, то не раздумывая выскочил из машины, побежал на знакомый двор. Стоило было мне снова увидеть то здание, как слёзы сами наворачивались на глазах, а голова горела от количества воспоминаний из прошлого. Кажется, в тот момент я не вспоминал, а знал, где прирезал Сала, и туда же устремился. Встав прямо по середине холла, я попытался включить эту железяку, но было неудивительно, что она не сработала. Тогда моя искромётная надежда увидеть живьём Сала рухнула. Я упал на колени, стал судорожно дёргать за всё подряд, что даже сейчас кажется мне бесполезным действием. Сказать, что мне было больно и как минимум, обидно — ничего не сказать. Но руки я не смог опустить. Это было самым настоящим бредом, но я чётко поставил себе цель в ту ночь — поговорить с Салом. Сказать всё, что не смог сказать ему при жизни. В потоке сильнейшего желания, я начал обыскивать глазами холл. Наконец-то я обнаружил висящий на потолке оборванный шнур от лампы. Судя по искрам, он пропускал электричество. С хрен знает какой попытки, я сумел допрыгнуть и схватить кусок моего спасения. Приложив оборванную часть шнура к батарейке конструкции, я стал ждать, пока эта штука снова выпустит искру. Не знаю, почему я решил, что проблема была в батарейке, но на удивление, это сработало. Моей радости, что пришла ко мне с новой силой, не было предела. Сквозь эти слёзы счастья, с большим ожиданием и надеждой на лучшее, я навёл приставку на тот угол, в котором происходило убийство. Спустя несколько минут я уж было отчаялся, но внезапно дом начал трястись, воздух с огромной мощностью содрогнулся и в том углу появились какие-то помехи. Приставка запищала и на её экране было сказано нажать «R» для установки связи. Я предчувствовал этот разговор, я уже продумывал все вопросы, как стены дома снова задрожали, пол затрясся, люстры попадали с потолков и разбились вдребезги. Меня окутал тёмно-зелёный туман, позже он рассеялся, и я увидел полупрозрачную фигуру в чёрном свитере и бордовых джинсах. Мне стало страшно, но бабочки в животе давали о себе знать. Я подошёл чуть ближе и спросил, был ли это Салли. Фигура сделала пару движений и отозвалась на имя.***
«Я помню,как заревел, словно ребёнок, как кричал и с промежутком в секунду между движениями, я протирал слёзы, и без того мокрым рукавом. Я ругался на бедного Салли, я всё спрашивал, ну за что, за что он так со мной поступил... он молчал. Я всё рыдал и рыдал, не мог остановиться, я был жалок. Жалок и чудовищно слаб. И, о боги, когда моя вера во всё происходящее уже начала угасать, меня коснулись холодные, будто сырые, но такие родные, родные до боли и слёз руки, его пальцы, кисти, ладони, шершавые резинки на рукавах того свитера. Всё было таким настоящим, меня переполняли эмоции, я снова не смог сдержать этот солёный ручей, что опять пролился сквозь мои глаза. Скоро он назвал моё имя, выдержал паузу и сказал, что мне очень идёт хвост.»***
— Ларри, научись отпускать. Не привыкай ко мне снова. Тебе будет хуже. Не делай себе больно.***
Весь в холодном поту, я подорвался с кровати. Голова под утро раскалывалась. Я очутился в собственной квартире, глаза слипались, были словно накрыты белиной. На полу валялись десятки опустевших пачек сигарет, три выпитых бутылки портвейна, мокрые салфетки. Настроение было подавленным. Я решил настроиться и наконец избавиться от Сала. От всего, что меня с ним связывало. Нехотя поднявшись, я вытащил из кухонного ящика чёрный пакет и принялся за «уборку». Первым делом, я выкинул злополучную приставку, которая по каким-то причинам осталась лежать в слегка приоткрытом ящике. Затем, его фотографии, его книги, его вещи. Закончив наводить небольшой порядок в комнате и своём сердце, я думал, что место в нём теперь полностью свободно. Мне предстояло заменить синеволосого мальчишку, которого я до боли любил все эти годы, на кого-нибудь, кого я мог знать столь долго, чтобы сделать этого кого-то частью моего сердца. Я принял серьёзное решение: бросить всё. Я понял, что должен бежать от тех, кого даже не мог вытерпеть один лишь вечер. Мне не составило труда мысленно бросить Кайлу, но детей мне было неописуемо жаль. Мне так не хотелось уходить из своего дома, но я знал, что был обязан оставить козу Кайлу без единой копейки и крыши над головой, но опять же, дети. Я обрёк их на ужасную судьбу. Но ведь не я виновен в их рождении, хотя, посудить с другой стороны, и не их вина в том, что Кайла вдруг решила испытать опыт материнства, поиграть со своими новыми игрушками, а спустя месяц выбросить их из жизни. В общем, мои внутренние демоны и ангелы сошлись на мнении, что я буду помогать детям, как смогу. С такой тяжёлой идеей, я почти что вышел из дома. Перед этим я кое-что сделал. Это стало единственным, чем мне стоило бы гордиться: Собравшись уйти, я оставил своей горе-жёнушке записку, в которой не раскрывал всех карт, а лишь нагло врал, обещая вернуться. Но ничего кроме лжи эта женщина не заслуживала, в этом я был прав. Детям напоследок я оставил кое-что из своих вещей, взяв с них обещание, что они вплоть до самой смерти никогда не покажут эти вещи маме. Я также посчитал нужным оставить хоть немного денег Эмилии и Нилу, и дать им шанс на будущее, с такой-то мамашей. Моя схема была простой: отвинтить вентиляционную решётку и положить за неё пару-тройку пачек, по сорок стодолларовых купюр в каждой, что я и сделал, как сейчас помню. Ушёл я под предлогом того, что у нас закончился хлеб и я иду его купить. Звучит смешно, но ничего лучше я придумать не смог. Жалко, что я так и не принёс в тот дом хлеба. Как только я вышел за дверь, мною была сделана первая, самая глубокая затяжка Винстона, чётко выдав: «Нахуй всё» Лишь в этом я нуждался на тот момент: послать всё на три буквы. Но я не подумал о главном: где мне быдо суждено провести хотя бы эту ночь. Однако, моя старая добрая подружка вмиг решила эту проблему, позвонив мне. Мы бегло обговорили все нюансы, и спустя несколько минут было принято решение поселить меня в одну из комнат общежития, которым ещё при жизни заправляла мать Эшли.***
«Я надеялся, что вскоре всё наладится. Ошибался ли я?»