***
— Итак, моё имя Ребекка Захау, я занимаю должность следователя по делу об «Инциденте Фишера», возобновлённому два месяца назад. Сегодня, четырнадцатого марта, под моим руководством, в присутствии двух адвокатов с каждой из сторон, проводится очная ставка между обвиняемым Ларри Джонсоном и потерпевшим Генри Фишером, недавно вышедшим из многолетней комы. Сейчас я объясню оппонентам порядок проведения очной ставки. Я задам вам некоторые вопросы, касающиеся интересующих полицию обстоятельств, вы будете отвечать по очереди, каждый ваш ответ будет занесён в протокол. С моего разрешения, каждый из двух оппонентов, а также каждый из двух адвокатов, сможет задать вопрос другому. Я имею право отклонить заданный вами вопрос, но буду обязана также занести его в протокол без малейшей поправки. Однако ни одному человеку, в том числе и мне, не разрешено препятствовать созданию протокола и внесению в него чего-либо. Отвечайте сдержанно, при возникновении сложностей в формулировке смотрите в шаблон ответа, говорите правду и не применяйте физическую силу ни при каких условиях. После того, как вы подпишите документы, говорящие о факте освещения мной данных правил в ваших же интересах, мы сможем продолжить.***
Тусклый коридор нескончаемо тянулся вдаль, наполняя сердце неведомой мне прежде дисфорией. Сегодня я ощущал неприязнь к каждому, мимо меня прошедшему, как никогда прежде. Обида и скорбь, копившиеся во мне годами, этим утром вспыхнули с новой силой. Шедшая за мной по пятам тень поглощала моё тело. Казалось, я сливаюсь с самой тьмой. Я никогда не замечал за собой подобной злобы. Я думал, что иду на встречу с исчадием ада. Когда нас обоих завели в допросную, желание накинуться и растерзать ему глотку стало навязчивой идеей.
***
— На часах два часа и пятнадцать минут дня. Начало очной ставки зафиксировано. Приступим. Первый вопрос: Знаете ли вы друг друга? Если да, то в каких отношениях находитесь между собой? Первым отвечает Генри Фишер. — Я хорошо знаком со своим оппонентом. Ларри Джонсон является моим пасынком, сыном погибшей в «Инциденте Фишера» Лизы Гарсия, на которой я поженился за год до этого происшествия. Я всегда относился к нему тепло до сегодняшнего дня, однако причин оговаривать его у меня нет. — Я знаю своего оппонента и подтверждаю им выше сказанное. Между нами сложились приятельские отношения. Я также не имею никаких причин его оговаривать и давать ложные показания. — Вопрос к обвиняемому Джонсону: Находились ли вы на месте преступления? — Да, я там был. Я находился в своей комнате, но не покидал её до приезда полиции. — Генри Фишер, вы слышали показания оппонента. Понятны ли они вам? Вы согласны с ними? — Нет, они мне непонятны, я с ними не согласен и готов опровергнуть. — Прошу. — Преступник тогда попытался меня оглушить чем-то тяжёлым, после чего я отключился не сразу, а успел разглядеть его одежду. Я готов вас уверить, что это был Ларри Джонсон, который явно в спешке покинул здание. — Во что конкретно был одет обвиняемый? — Он был одет в красную толстовку, чёрную кожаную куртку, серые брюки и белые кроссовки. Так что это точно был он. — Вы согласны с показаниями Генри Фишера? — Конечно не согласен, я бы не смог этого сделать. Никогда бы я не поднял руку на человека, который принял меня в свою семью. — Увы, но я вынуждена согласиться с версией потерпевшего. При повторном обыске в уже заброшенных апартаментах на пятом этаже был обнаружен тайник в полу одной из комнат, где в пакете лежал гаечный ключ со старыми следами крови, которые мы выявили вследствие её реакции на перекись водорода и раствор бензина. Кровь на орудии преступления принадлежала Генри Фишеру. Тодд Моррисон сообщил, что данный предмет принадлежал вашей матери и лежал у вас в кладовке. Лиза Гарсия уже была мертва к моменту нападения на Фишера старшего и сама бы не смогла совершить подобного. Также я перечитала рапорт за тот год и нашла удивительное совпадение, пока вы давали показания в своей комнате, бывший следователь обратил внимание на включённую стиральную машину, в которой находилось нечто красное. Как раз-таки звуком этого прибора вы объяснили свою неосведомлённость о происходящем. Это фотографии вашего красного худи, а также тот самый гаечный ключ, собственной персоной. Узнаёте? — Да, это действительно моё худи, а инструмент моей матери, но я не знаю, какое отношение эти вещи имеют к делу. Такие толстовки могут быть у каждого, а ключ я ни разу не брал в руки. — Хорошо. Обвиняемый Джонсон имел доступ к пятому этажу апартаментов? — Да, имел. — Согласен ли обвиняемый? — Да, согласен. — Я занесу это в протокол, продолжим. Как часто Джонсон употреблял алкоголь, табак и более серьёзные наркотические вещества? — Он делал это довольно часто, также это происходило при мне. — Это правда, мистер Джонсон? — Да, это правда. — Посещал ли обвиняемый психотерапевта регулярно, зная о своих проблемах? — Нет, я предлагал ему сотни раз, но он отказывался. — Да, это действительно так. — Знает ли Ларри Джонсон точный диагноз, говоря о своём психическом здоровье? — Мне неизвестно. — Нет, я не знаю точного диагноза, в детстве, когда я был у врача, он лишь предположил, что имеет место быть биполярное расстройство, от чего он и выписал мне препараты, которые я активно принимаю по сей день. — Отлично. А теперь, прошу вас назвать точное количество ударов ножом на теле Салливана Фишера и их расположение. — Я этого не знаю. К сожалению. — Я слышал, что один удар был направлен в печень, второй ближе к центральной части живота, а третий в грудь, он и стал смертельным. — Были ли у Джонсона мотивы причинять вред Салливану Фишеру? — Был. — Нет, и быть не могло, он был замечательным, я никогда не хотел причинить ему боль, я бы не простил себе этого! Не в этой жизни, нет, точно нет, я вас уверяю! — Да что ты такое несёшь, псина?! Это твоя вина, сделал из него подстилку, а потом убил за неповиновение! Как ты можешь лгать мне в лицо?! — О чём вы, Генри, боже, сделайте что-нибудь! — Охрана, в четвёртую допросную подойдите. — Ты лишил меня любви, семьи и дома! Ты отнял у меня семь лет жизни, сволочь, это твоя вина! Это твоя вина, уёбок!***
Я никогда не прощу монстра, превратившего мою жизнь в ад на земле без причины. Я не прощу наркомана и алкоголика, забравшего у меня шанс на нормальное существование. Люди, посчитавшие, что у них есть право на разрушение чужого счастья, не заслуживают ходить по земле бок о бок с мирными гражданами. Они не заслуживают справедливости. И пускай меня губит жар ярости, я готов добиться своей цели. Моя маленькая племянница осталась на моём попечении, и пока таких выродков, как он, становится всё больше, я не успокоюсь. Я буду оберегать её с двойной силой в твою честь. Прости меня, мой мальчик, ты не должен страдать за других. Если бы я проявил бдительность, то успел бы тебя спасти, сомкнуть ладони на твоём маленьком лице и сказать, как сильно я тебя люблю. Я буду молиться, чтобы Джонсон понял, каково это, пролежать в коме десяток лет, или, и вовсе, умереть.
***
— Это было так странно, Генри говорил ужасные вещи, я так больше не могу, я теряю память, по ночам мне снятся кошмары, и я даже не могу уехать домой... Вздрагивая, произносил длинноволосый мужчина, казалось, бывший готовым залиться слезами. — Эшли, я уже не хочу разбираться в том, кто прав, а кто виноват, мне хочется, чтобы от меня отстали. Пожалуйста, скажи им, что это не я, это не мог быть я... — Прости меня, я ничем не могу тебе помочь. Против фактов действительно нельзя пойти, прошу, признайся, что это сделал ты. Ради того, чтобы я снова смогла гулять с тобой во дворе. Ради меня, Ларри. — Но я не могу вспомнить, Эшли, я не могу... — Время для телефонного звонка закончилось, Джонсон, на выход. — Эшли спаси меня, помоги, прошу тебя! — Ларри, я... — ... — Чёрт... Положив телефон на прикроватную тумбу, Эшли обречённо закинула голову назад, шепча сквозь слёзы молитву. Краем глаза она заметила плавно качающуюся из стороны в сторону дверь, из-за которой показался подозрительно знакомый силуэт. — Сколько раз ты пыталась его спасти, только подумай, и по пальцам руки не пересчитать. А что для тебя сделал он? — Ты, как минимум, устроил карнавал и нарядился медиком. Я не удивлена. — Моя милая спятившая Эшли, как далеко ты готова зайти ради безжалостного убийцы с красивыми глазами, я просто поражён. — Я сейчас закричу. — Твоя палата находится в самом дальнем крыле здания, а медсестру я отпустил домой, если ты желаешь знать. Кстати, как твои ножки? Далеко сможешь убежать? — Спасибо, идут на поправку. Так что тебе нужно? Ларри нашли и повязали сразу после аварии, они докажут его вину, а он сядет на пожизненно, как ты и мечтал. — Да, только есть один маленький нюанс. Он оказался и вправду больным на голову психом, и при таких условиях срок будет смягчён. Тем более, журналисты из истории об «убийце по неволе» раздуют ту ещё сопливую драму, люди начнут его жалеть, того и гляди, за хорошее поведение выпустят, не успев посадить. Да и ты сразу подскочишь, на двух костылях доползёшь и поноешь копам о тяжёлом прошлом нашего бедного-несчастного. А я уже пообещал мамочке, что отомщу за неё, будет неудобно, стоя перед её могилой, забирать слова назад. — Убьёшь меня? — За кого ты меня принимаешь, детка, я не столь жесток.***
Я не имею понятия, что за яд был введён мне под кожу. Можно утверждать лишь одно, после нестерпимых болей врачи так и не смогли меня обрадовать. Я бы никогда этого не сказала, но теперь, я с точностью могу заявить, что Ларри Джонсон, обаятельный брюнет с самым глубоким взглядом на планете, не достоин ни одной поражённой мышцы в моих конечностях. Раздирая себя на клочья, я лишь хотела помочь кому-то родному и близкому, но объявленная цена была слишком высока, не так ли? Неужели кто-то осмелится сказать, что конченный психопат, заражённый беспамятством, помог бы мне в ответ? Бескорыстно помогать человеку, душившему жаб и белок, не в моём репертуаре. А должно ли оно быть в нём? Я искренне прошу прощения, Ларри, дорогой, но я устала...
***
— Приветствую. Вас беспокоит Тодд Моррисон, мы связывались раньше, поэтому не вижу смысла прятаться за известным вам псевдонимом. — Да, добрый вечер, я готов обсудить ваше предложение. — Вы согласны? — Не могу назвать ни одну причину для отказа. А сколько вы готовы заплатить? Что вы подразумевали под «солидной суммой»? — Я готов выложить более семидесяти тысяч долларов, если вы не только отредактируете рапорт, но и вмешаетесь в записи тюремного психиатра. — Что же, думаю, что мы уже договорились. — Прошу учесть, за каждую вашу ошибку я снимаю по тысяче от общей суммы.***
Неувренно, не спеша, некто дотронулся до клавиатуры ноутбука. Но, момент, и вот он остановился, зажатый в тисках совести, и постарался себя отговорить, оттащить от письменного стола едва слышимыми мольбами, отдающимися эхом в глубинах его разума. Сумка, до краёв набитая зеленоватыми банкнотами, не давала покоя, внедрялась в мысли, вставала пеленой пред глазами. Пара ударов подушечками пальцев по клавишам, и все его проблемы будут решены раз и навсегда. Вертясь и шумя, словно волны, голоса говорили ему сдаться. Слепо повинуясь собственной скупости, некто решился нажать кнопку «пуск». Несколько простых процедур привели его в некую криминальную библиотеку. Строки всё бежали вниз без передышки, пока меж ними он не обнаружил свежую справку, вгоняющую в лёгкий шок лишь одним её оформлением.***
«Пограничное растройство личности; Черепно-мозговая травма, полученная в младенчестве; Частые парамнезии, сопроваждающиеся приступами жамевю; Частичное биполярное аффективное расстройство; Клаустрофобия; Признаки маниакального синдрома; Номофобия; Персекуторный бред.»***
Саркастично выдохнув сквозь нос, некто промолвил, как чудоковат носитель столь странных заболеваний. — Благо, я это исправлю.***
Измученный вечным надзором, гадкими словами за спиной, неспособностью уснуть, слыша надоевший ему самому стук его собственного сердца, он упёрся лбом в холодную кафельную плитку, по швам которой уже ползла плесень, и стекала размокшая грязь. Этот запах сырости и обречённости впивался в дыхательные пути, проедал дыры, сочился сквозь веки. В то время как на его глазах выступали слёзы, он несщадно резал некогда длинные волосы осколком стекла до той поры, пока дотянуться до их остатков также легко, как прежде, стало почти невозможным. Когда на лицо скатилась седая прядь, молодой человек понял, что больше не сможет развеять страх иными эмоциями. Изнурённый неверными воспоминаниями, он признал, что болен, пока его не уличили в обратном. Теперь, смотря на доказательства его мнимой вины, он был готов смириться, обрести вечный покой и позабыть последние надежды, покуда он потерял последнее, что мог, а именно себя. — Каждый человек, существующий на этой бренной планете, кажется, твердил ему: «Покойся с миром».