Инферно

Знаете, есть несколько стадий принятия горя. Сначала идёт Отрицание. Я не верила, что это происходит со мной. Ну нереально же. Потом у меня бомбануло, и я поняла, что медленно перетекла в следующую стадию, которая тривиально носила название «Гнев». Хотелось орать, что я и делала, портя настроение себе и окружающим. После этого неблагодарного занятия начался своеобразный Торг. Я старалась воспринимать это как сон, посещали мысли, что это проверка, что ещё «чуть-чуть и я точно проснусь», потом пошли истерики с мыслями а-ля «ну пожалуйста, ну заберите меня». Вишенкой на торте я считала Депрессию. Я ни на что не реагировала, ничто мою душу не занимало, кроме всепоглощающего горя. Снова хотелось умереть, но на этот раз окончательно, чтобы больше не испытывать подобных мучений. А через некоторое время, после истерик и безутешных рыданий, пришло Принятие. Итак, меня зовут Моргана Екатерина Прюэтт. Мне исполнилось два месяца. И я, кажется, попала в дурдом. Сейчас меня на руках держала миловидная рыжая женщина с восхитительными длинными волосами, острыми скулами, очень худая и измученная. Мне стало даже немного неловко, ведь в её синяках под глазами виновата была именно я. Её звали Розмари. И она была моей новой биологической матерью. Это было так странно и даже немного дико, что в первое время я, как говорила, не хотела принимать происходящее за действительность. Что было ещё более странным, она была ведьмой. Как и вся семейка, состоящая из Розмари, Джеймса и ещё двух братьев-близнецов пяти лет отроду. Их звали Фабиан и Гидеон. Ну и имена здесь… Но это не так уж и важно. Важно то, что меня здесь вроде как любили. Поэтому я сконцентрировалась на более весомых, по моему мнению, вещах. Итак, мы жили в большом поместье, что я тоже почерпнула из разговоров. Я обитала в прелестной детской, где всё было жёлтым, зелёным, синим и очень-очень светлым. Окно в комнате присутствовало, оно было большим, практически во всю стену. Но больше меня порадовал широкий подоконник, который я видела лишь мельком, когда меня пеленали. Судя по качеству материалов, обстановке и одежде моих родителей, мы были семьёй достаточно богатой. Можно даже сказать, очень богатой. Несколько раз Розмари называла, улыбаясь, своего мужа «Лорд Прюэтт», так что я полагала, мы принадлежали к какой-то местной аристократии. Говорили мои родичи на английском, судя по акценту, скорее на Британском английском, нежели на Американском. В школе я его учила, но как-то плоховато, так что мой язык хромал на обе левые. Родителей понимала смутно, но надеялась, что языку научат. Мысленно я ужасалась, думая, какой сейчас год, но очень быстро успокоилась, когда кто-то несколько раз называл одну и ту же дату несколько дней подряд. Итак, тысяча девятьсот сорок девятый. Сейчас декабрь, а родилась я в октябре. Не густо… Меня раздражало практически всё. Например, мне было очень трудно концентрировать своё внимание на каком-то вопросе, ибо я резко засыпала. Спала я вообще очень много, отключаясь порой на середине важной мысли. А ещё зрение было просто ужасным. Сейчас оно более-менее приходило в норму, и я начинала узнавать родителей, но в первые дни жизни я вообще не могла долго ни на что смотреть — это было дико неприятно и даже больно. Проблема была не в том, что я не могла держать глаза открытыми. Нет, просто всё ужасно расплывалось, причиняя нехилый такой дискомфорт. А ещё здесь были странные существа, которых называли домовыми эльфами. В общем, выглядели они как маленькие люди, но только очень низкие, с большими ушами и без волос. Домовушка, которая частенько приглядывала за мной, носила длинное тёмно-синее платье с белыми кружевами на воротнике и манжетах; на ней был также передник и милый белый чепчик. Мама называла её Мэгги. Принятие родителей прошло как-то легко и безболезненно. Возможно, сказывалась детская сущность, но их я уже любила. Даже непосед-братьев уже любила. Их пока что ко мне без взрослых не пускали, я считала это довольно разумным. Ну, знаете, жить ещё хотелось. Всё время казалось, что я не могу вспомнить чего-то очень важного. Но эта самая «важная мысль» постоянно ускользала от моего понимания. Обычно я засыпала ещё до того, как мне удавалось что-то обдумать. О еде вообще не хотелось распространяться. Хотелось жареной картошечки… и курицы…, а не вот это всё. Всё это время, пока я мысленно перебирала то, что произошло за эти два месяца, женщина укачивала меня, не сводя с меня внимательного взгляда серых глаз. Я услышала тихий скрип двери и тяжёлые шаги. К Розмари подошёл мой отец, присаживаясь рядом с ней на постели. Сейчас я была в комнате родителей. — Как думаешь, она что-то понимает уже сейчас? — тихо спросила женщина, улыбаясь. Если бы я могла, я бы закатила глаза. Но паранойя взяла вверх. Кто его знает, вдруг они решат, что я там какой-нибудь маг, вселившийся в их дочь. Нужно сохранять полную невозмутимость, делая вид, что я нормальный двухмесячный ребёнок. — Как-то не думал об этом… Знаешь, в чём я уверен? — Джеймс поцеловал жену в висок и улыбнулся мне. — Она вырастет сильной волшебницей. Да, Моргана? Я постаралась улыбнуться. Вроде бы получилось. — Она улыбается, — зачарованно прошептала Розмари, дотрагиваясь до моей щеки. — Мы тебя любим, солнышко. — Очень любим, — заверил мужчина, улыбаясь. А я была счастлива. *** Первый год моей жизни был очень тяжёлым для понимания, осознания и привыкания. Меня бесило моё маленькое тело, бесила невозможность сказать хоть что-то, бесили перемены моего настроения. Но я не могла ничего с собой поделать. Я очень много думала, слушала и анализировала. И результаты моего первичного анализа внешнего мира подтверждали мои самые смелые и, даже порой безумные, теории. Начать с того, что я родилась в мире магии. Здесь было совершенно нормальным обращение «ведьма», «волшебница», «волшебник» или «маг». Палочкой махали постоянно, только Розмари воздерживалась от колдовства ещё полгода с моего рождения. Она как-то говорила при мне с целительницей. Женщина объяснила ей, что на формирование моего магического ядра потребовалось намного больше сил, чем они думали. Говорили радоваться, потому что я, скорее всего, стану сильной волшебницей. И сказала, что матери повезло, ведь она не осталась сквибом. Что это за зверь такой, я могла только догадываться. Меня вроде бы любили. Даже не так. Меня чуть ли не боготворили. Старших братьев я начала видеть чуть чаще. Очень переживала, ведь они сами ещё дети, вдруг начнут ревновать и сделают мне что-нибудь. Но они будто бы приобщились к неизвестной мне пастве, поставив меня на место божества. Меня обнимали, тискали, говорили, какая я хорошенькая. Себя я в зеркале видела лишь мельком, так что о своей внешности могла лишь догадываться. Мой первый день рождения отмечали довольно странно. На нём были мои братья, мама и папа, а ещё крёстная, крёстный и тётя Мюриэль с дочерью. Дочь была старше меня на десять лет и её как раз таки и называли сквибом. Кажется, я начинала постепенно разбираться в местном жаргоне. Сквиб — это ребёнок, родившийся в волшебной семье, но без магии. Как-то грубовато у меня получается термины объяснять, но суть была именно такой. Крёстную при мне назвали Вальбургой Блэк. Я к этому времени уже начала ходить и даже пыталась разговаривать. Никогда бы не подумала, что детям так трудно воспроизводить хоть сколько-нибудь нормальные звуки. Нет, я прекрасно понимала, что это не так уж и легко, но не настолько же! Ну ничего, вот прорежутся остатки зубов, и тогда будет легче. А сейчас я довольно мило шепелявила. Мой английский стал за этот год довольно-таки сносным. Я часто ловила себя на мысли, что думаю уже исключительно на этом языке. Это было немного странно, но, кажется, детское восприятие сглаживало все углы и шероховатости моего понимания мира, да и моих переживаний в придачу. Крёстная мне понравилась. Она была высокой, довольно красивой, с тёмными волосами и такими же тёмными глазами. Меня она неизменно называла принцессой и сетовала, что у неё только мальчик. Розмари улыбалась и рассказывала, какой я умный ребёнок. Я отмалчивалась. Мне нравилось болтать только с Агнесс, дочерью моей тёти. Агнесс Прюэтт была очень высокой, худой девочкой с внимательными синими глазами и чёрными волосами. Глаза в прямом смысле этого слова были синими, они походили на аквамарин. Девочке я, вроде бы, понравилась. Я довольно быстро увела её наверх, в свою комнату, которая, по мере взросления своей маленькой обладательницы, претерпевала изменения. Домовушка неотступно следовала за нами. Как только мне исполнилось где-то десять месяцев, и я начала ходить, мою комнату заполонили игрушки. Это были мягкие игрушечные животные, фарфоровые куклы, восхитительный чайный сервиз и много-много волшебных в моём понимании книжек. Родители оторвались, в общем. — Ты такая милая, Китти, — доверительно сообщила мне Агнесс, обнимая меня. — А они злые… — Почему? — удивилась я. Ну да, я видела недовольные взгляды, направленные на мою маленькую подругу. Особенно не жаловал её отец. Но почему, понять я не могла. Это было из-за того, что с Мюриэль у них были довольно напряжённые отношения? Или это было вызвано тем, что у девочки не было магии? Хотя в последнем я не видела ничего такого. Ну живут же как-то обычные люди без палочек, мётел, зелий и волшебных игрушек. Я сама прожила семнадцать лет без всего этого. И прошлая жизнь, сейчас кажущаяся мне далёким и страшным фильмом, всё равно запомнилась довольно хорошо. И не видела я в отсутствии магии ничего такого запредельно страшного, как ни крути. Так что отца я не понимала. — Они меня не любят, — прошептал темноволосый ребёнок и вдруг серьёзно посмотрел на меня. — А ты не такая, как они. Ты ведь не считаешь меня плохой только из-за того, что я… Девочка не стала продолжать, а отвернулась. Моё горло сжалось. Неужели это всё-таки из-за магии, и сквибов в этом мире так сильно ущемляют? Я обняла её за шею и прижалась к её волосам щекой. — Ну конечно я тебя люблю, — заверила её я, улыбаясь. — А теперь давай напоим Мэгги чаем. Мне кажется, ей этого хочется. Брюнетка посмотрела на миловидную куклу, сидящую за столиком, и нерешительно улыбнулась. Ну да, наверняка моя речь была действительно похожа на речь годовалого ребёнка, если они вообще в таком возрасте говорить умеют. Я вздохнула и удручённо покачала головой. Предложения не строились так, как надо, вот от слова совсем. *** Итак, первые пять лет моего существования были крайне сложными для моего понимания. Меня баловали, я носила милые платья, играла в игрушки и узнавала мир магии всё лучше. Но всё равно меня постоянно преследовало ощущение, что я упускаю что-то важное. Поместье было довольно большим. Помимо главной усадьбы вокруг раскидывались поля, степь, несколько пастбищ, вдалеке виднелся лес. Рядом была речка, не очень глубокая, но быстрая. Над ней нависал каменный мост. Ходить по самому дому я очень любила. На стенах висели картины и гобелены, на полу лежали мягкие ковры, по дому туда-сюда ходили домовые эльфы. Они постоянно что-то чистили, скребли и драили, я до сих пор не могла понять, откуда у них такая тяга к уборке. Теперь со мной часто играли братья. Фабиан и Гидеон, близнецы, были абсолютно, просто диаметрально разными. Фабиан был вдумчивым, начитанным и тихим, Гидеон же выступал в их компании в роли заводилы. Именно они заставили меня поверить в то, что двое — это уже банда. Это было странно. Я имею в виду то, что я воспринимала их всех, как свою семью. И крёстную, и родителей, и братьев, и многочисленных кузин, и кузенов, я уже любила их. Теперь я отзывалась на имя Моргана или Китти, что заставляло улыбаться. Внешность у меня была довольно миленькая, это стоило признать. Я была невысокой для своего возраста, худенькой, со светлой кожей, через которую кое-где проглядывали синенькие жилки, с длинными, медного цвета волосами, серыми глазами и милыми веснушками на носу и щеках. Правильные черты лица мне достались от отца, миловидность — от мамы, наверное. Пухлые губы, большие глазки, господи, я чувствовала себя маленькой принцессой. Моя комната тоже претерпела множество изменений. Это было квадратное и очень светлое помещение. Теперь, когда моё зрение стало нормальным, а по дому меня носили собственные ноги, я могла рассмотреть всё более детально. Большое окно было занавешено лёгкими шторами на кольцах светло-жёлтого, какого-то очень тёплого цвета. Сама рама была белой, также, как и подоконник, и поднималась наверх, фиксируясь где-то в середине окна, позволяя ветру залетать в комнату, принося восхитительный запах вереска с луговины. Справа от окна, в углу, располагался стол. Он был треугольный, входил точно в угол, что создавало много свободного места. Это радовало. Над ним уже висели сделанные мной из разноцветной бумаги журавлики, которые качал тёплый ветер. Правее стола был камин из какого-то светло-серого камня, на каминной полке стояла семейная фотография, которая двигалась. Мама там обнимала за плечи близнецов и трепала Фабиану волосы, я, сидя на руках отца, махала в камеру; все улыбались. Здесь такие снимки назывались колдографиями или просто колдофото. У другой стены стояла кровать из светлого дерева со спинкой, выкованной из какого-то материала, подобного чугуну или железу. Растительные узоры, похожие на плющ или виноградные лозы, обвивали спинку моей кровати. Мама и папа переживали, что я буду биться об неё головой, поэтому наложили на неё какие-то чары. Теперь, если я и прикладывалась о неё, боли не ощущалось, словно прикасалась к подушке. Белое постельное бельё было застелено мягким тканевым покрывалом, сшитым из жёлто-серых квадратов и таких же лент. По обе стороны от кровати стояли прикроватные тумбочки, на которых располагалось по лампе, скрытой тканевым абажуром. В прошлой жизни я посчитала бы их докучливыми пылесборниками, в этой же они почему-то приводили меня в неуместный восторг. Справа от кровати, у той же стены, был шкаф с игрушками, книгами и разной мелочью, вроде милых фоторамок или фарфоровых фигурок котят. Перед камином стояла маленькая софа, закиданная, также, как и подоконник, подушками и мягкими игрушками. Тёплый пушистый ковёр посередине комнаты, шкаф с книгами и одеждой, милые бежевые обои с белыми узорами веточек, всё это создавало непередаваемую атмосферу детства. В своей комнате я, правда, проводила довольно мало времени. Чаще всего я сидела в гостиной и читала, гуляла с мамой по саду, училась ездить на своём собственном маленьком пони, играла с братьями, училась или просто сидела в беседке, мечтая. В этот день мы как обычно сидели за столом и пили вечерний чай. Я сидела на своём месте, болтала ногами и привычно задумывалась о детских пустяках вроде породы лошадки, которую я видела сегодня на одном из пастбищ, о красивой картинке в книжке и о том, какой сегодня вкусный пирог приготовили домовики. Мама сидела рядом с отцом, улыбаясь мне. Вообще, как я уже говорила, меня очень любили, что не удивительно. Ну как же, единственная дочка в семье, да к тому же ещё и младшенькая. Сначала я очень боялась, что Гидеон и Фабиан начнут ревновать. И довольно сильно ошиблась. Если до этого времени эти двое были бандой, то теперь ряды юных хулиганов пополнила и моя скромная персона. — Подумать только, уже конец июля, — Розмари улыбнулась и вдруг глаза её расширились. Я посмотрела за свою спину, на окно, и увидела почтовую сову. Была в этом мире одна странность. Маги, такие сильные и великие личности, которые были способны сдвинуть с места гору, убить человека взмахом руки, сотворить из мышонка стакан, пользовались довольно дурацкими способами связи. Например, любовные письма какого-нибудь лорда переносила обычная сипуха, а важнейшие переговоры велись через пламя в камине. Я не понимала, почему нельзя создать аналог компьютера или хотя бы мобильного телефона. И хотя потом я узнала про сквозные зеркала, легче не становилось. Ну что за бред? Доверять сообщения, порой жизненно важные, птице? Ну не знаю, не знаю, я бы не рискнула… Ну так вот, сейчас в стекло стучались сразу две практически одинаковые совы. К их лапкам были привязаны какие-то письма. Мои братья резво вскочили со стульев и кинулись к окну, что-то выкрикивая. Отец улыбался, Розмари хлопала в ладоши. Я же взирала на это с величайшей степенью удивления. Ну и к чему вся эта кутерьма? Я могла бы предположить, что это радость вызвана получением письма как такового. Но я отлично знала, что они переписывались с мальчиком по имени Рудольфус ещё с семи лет. Я как-то даже видела мельком его фотографию, да и в гости они к нему как-то ездили. Могла бы предположить, что они ждали какого-то особенного письма. Но они бы наверняка ранее выразили своё нетерпение, да и Розмари не реагировала бы так странно. Так что же это тогда было? — Мама, отец, — пробормотал Фабиан. — …нам пришло письмо, — перебил его Гидеон. — Из Хогвартса! — воскликнули мальчики одновременно, заставив Джеймса рассмеяться. Родители поздравляли мальчиков, мама помогала Фабиану распечатывать конверт, а я пребывала в полнейшей прострации. Ну конечно. Как, как я могла не заметить, не заподозрить, не увидеть? Такое поразительное сходство, столько совпадений, а я, дура, не придавала им значения! Магия, домовые эльфы, колдографии, волшебные палочки и многое-многое другое. Неужели я была так слепа, что не видела всего этого, или же моё сознание просто не хотело рассматривать подобный вариант развития событий? Но сейчас сомнений оставаться просто не могло. Хогвартс. Это мир Роулинг, её книга о Гарри Поттере. Но что делать? И нужно ли что-то делать вообще? Розмари заметила моё состояние и, изменившись в лице, подошла ко мне. Женщина опустилась передо мной на корточки и обеспокоенно посмотрела на меня. Она заправила мне прядь за ухо и улыбнулась. — Всё хорошо, милая? Я кивнула и порывисто обняла её. — Не переживай, — начала успокаивать меня Розмари. — Ты обязательно тоже получишь письмо, обязательно станешь сильной ведьмой. А то, что у тебя не было магических выбросов, так это ничего — у меня они вообще начались только в семь. Джеймс, до этого смеющийся с сыновьями, повернулся к нам. Он ободряюще улыбнулся и подмигнул мне, намекая, что полностью согласен со словами жены. Ну и хорошо, пусть думают, что меня заботит именно это. Пусть даже не догадываются о причинах моего замешательства. Вечером я всё-таки поднялась в свою комнату. Там я переоделась в ночную рубашку с утятами, а домовушка заплела мне косу и ушла, оставив меня одну. Я забралась в постель и обхватила колени руками, уткнувшись в них носом. Итак, я попала. Родилась в мире магии писательницы. Чисто теоретически, тут есть несколько вариантов, которые могут объяснить подобное. Первый. На самом деле, я умерла, и всё, что происходило со мной здесь и происходит, является лишь бредом моего погибшего мозга. Ну, или раем, адом, чистилищем или что там ещё есть. Я ущипнула себя за руку и поморщилась от неприятных ощущений. Не слишком-то я в это верю. Значит, едем дальше. Второй. Это какая-то буддийская философия, согласно которой душа вечно перерождается. Ну, тоже неплохо. Вот только почему не в одном мире? Почему я помню всю свою прошлую жизнь? И отличаются ли мои прошлые воспоминания от прежних? Вопросов было много. Я задумчиво хмурилась, рассматривая покачивающихся от едва заметного сквозняка журавликов. Ладно, хорошо. Допустим, я родилась в новом теле, но по каким-то причинам не утратила памяти о своей прошлой жизни. Так кстати вспомнилось, как утекали мои воспоминания, как рьяно я их отстаивала. Может быть, в этом всё дело? Каким-то образом я смогла наложить на своё сознание своего рода щит, который и уберёг меня от потери памяти? Может быть именно из-за этого мама и потеряла так много магии при моём рождении? Ладно, хорошо, звучало это правдоподобно. Но был и ещё один вариант. На самом деле, писательница тоже была волшебницей или сквибом. Она услышала в своё время красивую историю о мальчике, который выжил, добавила кое-что от себя и выпустила книжку. Или даже не было никакого Гарри, Волан-де-Морта, не было и двух войн. Может быть, она просто получила разрешение от какого-нибудь магического министерства на опубликование в мире магглов такой истории, вот и всё. Немного успокоившись, я улеглась под одеяло, крепко обняв руками вторую подушку. Чего уж греха таить, было страшно. Даже не так, было ужасно страшно. Вдруг война и правда будет, вдруг так много магов погибнет. Я слышала, что Прюэтт в девичестве была мать Рона, одного из друзей Гарри Поттера. Но о её братьях, об отце и матери ничего не говорилось, вообще. Неужели и они тоже? Захотелось расплакаться, словно я действительно была маленькой пятилетней девочкой. С трудом взяв себя в руки, я глубоко вздохнула и закрыла глаза, стараясь улыбнуться. Ничего страшного не случится, Китти, всё будет хорошо. Прюэтты — сильный магический род, такую маленькую меня никому в обиду не дадут… надеюсь. *** Утро встретило меня тёплыми лучами восходящего солнца. Я блаженно зажмурилась и потянулась, вдыхая прохладный свежий воздух. Встала на прохладный пол и сощурилась, смотря на зелёную степь, простирающуюся за моим окном. От ночных страхов почти ничего не осталось. Ну да, может войне и быть. Ну да, ни черта я не помню. Ну да, риски есть. Да они всегда есть, независимо от места, времени и положения дел. Но я жива, жива, чёрт возьми. А могла бы уже попросту не существовать. Так могла ли я вообще ворчать на судьбу? Я умылась, домовушка заплела мне две милые косички. После чего мне оставалось только одеться и спуститься вниз, где вся семья уже садилась завтракать. Мама, как обычно, встала меня обнимать. От неё всегда пахло чем-то тёплым, родным и домашним. Очень скоро запах лаванды и розмарина начал ассоциироваться у меня с крепкими объятиями. Уже завтракая, отец обронил: — Сегодня пойдём на Косую аллею. Китти, солнышко, хочешь с нами? Я радостно покивала, смотря на счастливые лица близнецов. — Моргана, можешь передать мне сахарницу? — мама улыбнулась, кивая на предмет. Я, задумавшись о походе на странную улицу под названием Диагон аллея, лишь кивнула. Зачем-то дёрнула рукой, после чего снова погрузилась в раздумья. Интересно, почему аллея названа Косой? А есть ли ещё какие-то магические улицы? Или это целое поселение магов? Тишина за столом бросилась в глаза не сразу. Я подняла голову, заставив выбившиеся кудряшки на голове подпрыгнуть. — Что? — я удивлённо оглянулась, замечая счастливый взгляд отца. — Ничего, — совершенно спокойно согласилась мать, накладывая сахар себе в чай. — Ты просто передала мне сахарницу. Сама. Левитировав её. Несколько секунд я поражённо молчала. Что такое левитация я знала, причём довольно хорошо. Всё-таки меня уже начали кое-чему учить, да и книги у меня никакие никто не отбирал, что позволяло узнать об устройстве мира магов чуть-чуть больше. Спустя несколько мгновений мой голос сорвался на восторженный визг. Я волшебница. Не сквиб, а волшебница. Я поеду в Хогвартс. После завтрака мы сразу же прошли камином в место, которое называлось «Дырявый котёл». Да уж, название не предвещало ничего хорошего, но мама заговорщицки улыбалась, почему-то повторяя, что первый поход за учебниками должен запомниться. Мы вышли из камина в большой комнате, похожей на столовую какого-нибудь паба. Приглушённый свет, разбросанные то тут, то там столики с разным количеством стульев, барная стойка. Массивная деревянная лестница вела на второй этаж. Почему-то мне подумалось, что это ещё и какой-нибудь постоялый двор. Ну, или плохенькая гостиница, магический мотель или что-то около того. Почему-то не верилось, что в подобном заведении будет что-то действительно приличное, дорогое или «на уровне». Странные прилагательные всё ещё приходили в голову, пока родители вывели нас через какую-то заднюю дверь. Мы остановились перед стеной, где мама достала свою волшебную палочку и просто постучала по кирпичам. Я вспомнила, что как-то так знаменитого Гарри Поттера на эту самую аллею привёл Хагрид, большой такой бородатый великан, но видеть подобное чудо вживую было странно, неловко и очень здорово. Душу топил просто дикий восторг от происходящего. Косая аллея была совершенно особенным местом. Высокие красивые дома, почему-то навевающие мысли об архитектуре Петербурга, между которыми были развешены верёвки с висящими на них разноцветными флажками, радовали глаз. Всюду сновали прохожие в мантиях и остроконечных шляпах, нарядные дети липли к витринам, всюду слышался приятный уху гомон голосов, где-то вдалеке раздавалась музыка. — Ну, давайте-ка вы с папой купите всё по списку, а мы с Морганой пока что погуляем? — предложила мама, крепче сжимая мою руку. Возражать никто не стал, так что уже через несколько минут мы брели по замечательным улочкам, смеясь, разглядывая выставленные в витринах причудливые товары и решая, куда сначала хотим пойти. Первым делом мама повела меня в магазин игрушек, где мы долго ходили по рядам с куклами. — Просто погляди на этих красавиц, Китти, — восхищённо шептала мама, притрагиваясь пальцами к кружевам на подоле какой-нибудь фарфоровой принцессы. — Давай мы тебе что-нибудь выберем? Мы искали долго. Но, надо сказать, не напрасно. В самом конце одного из стеллажей сидела она. Кукла была высокая, примерно с меня ростом. Длинные тёмно-каштановые волосы были уложены в высокую причёску, губы, выкрашенные тёмно-розовой краской, остались приоткрытыми, показывая белые и идеально ровные передние зубы, её кожа не была покрыта глазурью, а потому становилась больше похожа на человеческую. Кукла оказалась одета в тёмно-розовое платье из атласа, украшенное серыми кружевами, и держала в руках раскрытый над собой серый кружевной зонтик. — Это не магическая, а обыкновенная игрушка, — предупредила продавщица, запаковывая Эмили в золотистую подарочную упаковку. — Но кукла антикварная, так что довольно высоко ценится. Раньше она принадлежала принцессе Матильде, вышедшей замуж за короля Дании. Хотите подобрать к ней одежду? После похода в книжный, в сувенирную лавочку, в магазин одежды мы, выбившись из сил, сидели в кафе-мороженом Фортескью. Название я узнала от мамы, хотя, когда я попробовала первую порцию этого восхитительного мороженого, такие сугубо тривиальные вещи, как название кафе, уже перестали меня не то что глубоко волновать, а даже интересовать. Мы смотрели на улицу, где куда-то спешило множество людей. Наш столик стоял у окна, так что наблюдать за оживлением на дороге было удобно. — Когда-нибудь и ты вот так вот будешь ходить и покупать необходимые для учёбы вещи, — улыбнулась сидящая напротив меня женщина. — А когда-нибудь приведёшь сюда и собственных детей. Розмари отрешённо улыбалась, видимо, вспоминая что-то приятное, а я не могла оторвать взгляда от лица этой миловидной женщины. Моя мать. Миссис Прюэтт. Так странно, так неожиданно и даже несколько нелепо, но я благодарна судьбе за то, что она свела нас. Я уже любила её. И в этот момент я клялась, что никогда, никогда её не расстрою. По крайней мере, не специально. И этот мир, и это кафе, и моя семья, да и я сама тоже. Всё было так странно, так необычно, но казалось в то же время таким знакомым и родным, что дрожь пробирала до кончиков пальцев. Казалось, что я уже знаю этот мир вдоль и поперёк, что я чувствую его всем своим естеством так же, как и он чувствует меня. Казалось, что я рождена исключительно, целиком и полностью для этого мира. Рождена для того, чтобы стать его неотъемлемой частью. Я наконец-то перестала быть докучающей всем своим видом обыденностью. И я была благодарна судьбе за так неожиданно, но так кстати обретённый «второй шанс».