Инферно

Все мы носим маски. Они такие разные и схожие одновременно. Равнодушие, безразличие, радость, участие, забота, мы каждый день пишем поверх наших лиц эмоциями, стараясь скрыть глубоко внутри то, что чувствуем на самом деле. Знаете, так проще. Они защищают нас, помогаю нам, оберегают. Зачастую даже спасают. Но как же быть с дорогими тебе людьми? Что сказать просящему у тебя прощения человеку, которого ты до сих пор презираешь? Что можно ответить на его вымученное «прости»? Лишь «прощаю», сказанное с лёгкой улыбкой и всепоглощающим пониманием в глазах. Так ведь проще. Что тебе даст ненужная ненависть? Отгородись, уйди, сотри его из своей жизни, но твоё последнее «прощаю» должно прозвучать вслух. Между людьми не должно быть по сути никаких недомолвок. Они рушат жизни и порой убивают не хуже пули. Я, как и все, носила маски. Их было много. Сначала притворялась, что мне не больно. Приходилось улыбаться, сдерживать слёзы, запирать все свои никому не нужные страдания в себе. Когда-то я злилась на окружающих. Злилась на их безразличие, чёрствость. Потом научилась скрывать это под таким же безразличием. И так изо дня в день, из года в год. По улице всегда ходила так, словно презирала всех, кто окружает меня. По крайней мере, последние два года моей прошлой жизни. Невыносимо было видеть удивлённо-сочувствующие взгляды, невыносимо было слышать шёпот за спиной. На самом деле все люди эгоисты. Мы всё боимся, переживаем, что о нас подумают или скажут. Но, по правде говоря, никому до вас нет никакого дела. То, как вы одеты, причёсаны или то, как вы идёте, всё это может и вызовет у них какие-то эмоции или слова, но все они будут ложными. И слова, произнесённые в вашу сторону, тоже будут просто словами. Пустыми, холодными и бессмысленными. На самом деле, всем им плевать. И я была порой за это благодарна. Разумеется, к таким мыслям приходишь лишь с возрастом. Стареешь, умнеешь, начинаешь понимать то, что раньше казалось обыденным и необязательным. Вот только мне было семнадцать, а чувствовала я себя уже глубокой старухой. Мне говорили, что с умирающими так всегда. И здесь, в новом мире, я заново училась жить. Училась чувствовать. Училась доверять и доверяться буквально заново. И по мере моего взросления здесь, я снова обретала ту детскую наивность. «Мне всего лишь шесть», — думала я, лежа в своей постели и следя за тем, как ночь постепенно вступает в свои права, окрашивая мир в оттенки чёрного и синего, погружая обычно шумное поместье в безмолвие. — «Мне всего шесть, и я родилась в мире магии. Передо мной открыты все дороги, я могу жить так, как захочу. Так к чему страдать по прошлой жизни?» И я действительно воплощала эти мысли в реальность. Я оживала. В первую очередь я хотела провести кардинальную работу над собой. Итак, я ребёнок и у меня полно свободного времени, ресурсы практически не ограничены, а передо мной лежит волшебный и до сих пор неизведанный мир. Так неужели я могла позволить себе скучать? Я занималась чарами, играла на фортепиано, готовила, училась рукоделию. Я старалась объять необъятное, ведь узнать хотелось так много, попробовать хотелось ещё большее количество вещей. Итак, я начала заниматься танцами. Сначала обычной растяжкой, ведь мне просто не хотелось запускать своё тело. В прошлой жизни я даже какое-то время занималась лёгкой атлетикой. А теперь, когда я с раннего возраста понимала, что растяжка может помочь в не таком уж и далёком будущем, занятия стали проходить регулярно. Обычная лечебная физкультура, не более. Но как-то раз мама застала меня за этим занятием. Вдохновилась, восхитилась, задумалась и наняла мне учителя танцев. Меня немного беспокоило будущее. В конце концов, было страшно. Я помнила, что война задела много семей, повлекла за собой множество смертей и не была уверена, что меня это не коснётся. И, хотя дома было спокойно, я тщетно пыталась гнать от себя ненужные мысли. На самом деле, детства в прошлой жизни у меня практически не было. Точнее, оно, наверное, и было, вот только я его не помнила. *** — Доктор, она в порядке? Седовласый мужчина озадаченно покачал головой и сцепил руки в замок. — Физически? Да. Но вот морально… Игорь Михайлович не мог просто смотреть в глаза родственникам пациентов, когда приходилось рассказывать особенно плохие новости. Он прочистил горло, вздохнул и поднял глаза. «Совсем молодой ещё», — рассеянно подумал он, оглядывая пришедшего. Парень, стоящий перед ним, был уже даже не напуган, не расстроен. Нет, он был буквально убит. Насколько врач знал, в аварии погибли его жена и младшая дочь. — Она потеряла память, — сухо и как-то сипло поведал Игорь Михайлович. — И она, скорее всего, не вернётся. — Полностью? — прохрипел мужчина. — Нет, лишь выборочно, — поспешил успокоить его доктор. — Она не помнит, например, мать, не помнит момента аварии, большинство воспоминаний из детства тоже стёрлись. На стандартные вопросы типа любимого цвета или вкуса мороженого отвечает легко, не задумываясь. А вот когда спрашиваешь, была ли она на море, девочка впадает в ступор. Она просто не помнит. — Шесть лет стёрлись? — вопросительно прошептал Сергей, а получив утвердительный кивок, в ужасе отступил на шаг к двери. Взяв себя в руки, он нашёл в себе силы присесть на указанный ещё минутой ранее стул. — Господи… — На самом деле, вам повезло, — настаивал врач, сам силясь поверить в свои слова.— Девочка не помнит аварии, а это главное. — Но что на это повлияло? Тишина в кабинете нарушалась лишь мерным тиканьем часов. — Я думаю, кома и частичный отёк головного мозга, после которого ребёнка пришлось реанимировать, — Игорь Михайлович задумчиво нахмурился и привычным жестом коснулся кончиками пальцев висков, растирая их, будто бы из-за головной боли. — Но точно может сказать только специалист. Понимаете, наши возможности… — Есть ли шансы, что она вспомнит хоть что-то? — перебил его отец шестилетней Инги. — Практически никаких, — мужчина снова затряс головой и несмело улыбнулся. — Кто знает, быть может, это и к лучшему? — Быть может, — согласился Сергей, вставая. — Извините, мне нужно забрать дочь. — Конечно, — доктор засуетился и, черкнув что-то на листе бумаги, сунул несколько мелких листов ему в руки. — Здесь рецепты на лекарства, я прописал несколько несильных успокоительных. И направление к неврологу, лишним не будет. Я бы посоветовал ещё обратиться к психологу и немного повременить со школой. Сергей рассеянно кивнул. Он вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. На больничной лавочке, обитой серым мягким материалом, сидел ребёнок. Короткие волосы, большеватое платье и нелепый розовый медведь накладывали на его дочь какой-то болезненный отпечаток заброшенности. Рядом с ней сидела молоденькая медсестра, они о чём-то болтали. Увидев его, девушка растерянно улыбнулась и вскочила. — Забираете домой? — ласково спросила она, заправляя за ухо выбившийся локон. Он отстранённо кивнул и присел на корточки перед ребёнком. Девочка озадаченно нахмурила брови и крепче сжала лапу плюшевой игрушки. Её глаза, сначала будто стеклянные, неожиданно прояснились и озарились пониманием. — Папа? — немного неуверенно спросил ребёнок. Взрослый, двадцатисемилетний мужчина впервые в своей сознательной жизни плакал. — Папа, — согласился он, беря вставшую с лавочки девочку за руку. — Пойдём домой, Инга. Пойдём домой… *** Погода за окном совершенно испортилась. Дождь лил уже третьи сутки, дороги превратились в разбухшее месиво, а во двор невозможно было выйти без пары резиновых сапог и плаща. Водоотталкивающие чары использовались повсеместно. Я очень любила дождь. В такую погоду хотелось сидеть с чашкой тёплого чая, завернувшись в плед, и читать интересную книгу. А с помощью водоотталкивающих чар можно было даже выйти погулять, вдыхая запах влажной земли и озона. Но выходить на улицу совершенно не хотелось, а потому я сидела на подоконнике, обняв свои ноги и положив подбородок на колени, и смотрела на улицу. В дожде всегда было нечто завораживающее. Я слышала в нём симфонию самой природы. И моё новое тело, а точнее обновлённое переменами сознание откликалось на это не уже привычной меланхолией, а приливом энергии. В такие дни я лучше училась, показывала более высокие результаты на тестах, устраиваемых мне отцом, да и вообще чувствовала, что готова полностью отдаться чему-то однообразному и требующему полной концентрации внимания. Почему-то именно в такие дни я чувствовала себя Ведьмой. Именно с большой буквы. Такого единения с природой, такой обострённости чувств ни одна погода у меня не вызывала. — Котёнок, ты что тут делаешь? Я улыбнулась и слезла с подоконника, откладывая от себя книгу. Старинный фолиант, написанный где-то в середине шестнадцатого века, рассказывал о магических птицах Великобритании. Всё-таки эта страна имела свою, особенную атмосферу. Было в ней что-то аскетичное и романтичное одновременно. Порой мне казалось, что именно здесь сочеталось несочетаемое. По родине я практически не скучала. Не знаю, было ли дело в том, что я заново родилась здесь, или в том, что никогда особых симпатий к своей стране не испытывала. Да и нужно ли мне было докапываться здесь до истины? Я думаю, нет. Какое-то время я задумывалась, как я сюда, собственно, попала. А потом поняла, что просто-напросто не должна была ничего помнить о прошлой жизни. Ну да, закинуло душу в параллельный мир. Ну да, родилась в мире волшебников, в чистокровной семье. И что? Это всё равно я, просто теперь у меня новое, здоровое тело и намного больше возможностей прожить свою жизнь так, как хочу я. Поэтому сейчас я с удовольствием пошла с матерью печь вишнёвый пирог. В том, как мы проводили время с Розмари, всегда было нечто необыкновенное. Чувствовалось, что она безумно меня любила, а я старалась платить ей тем же. Впервые я почувствовала действительно сильные родственные связи, впервые поняла всю глубину слов «за семью костьми ляжем». А именно так в магическом мире и происходило. За семью мстили, порой зачищая весь род. Брат за брата, око за око, жизнь за жизнь. И эта философия не казалась мне дикой. Что делать отцу, потерявшему по вине какого-то придурка единственного сына? Только мстить, слёзы ведь не помогут, впрочем, как и скорбь. Откупиться виновник мог только Долгом жизни, но принимать его или нет решал глава рода или пострадавший. Да и обернуться такая клятва могла ещё хуже — жертва могла попросить всё, что угодно, в то время как дающий клятву был обязан это исполнить, иначе весь род получал клеймо Предателей крови и мог вовсе лишиться магии. В общем говоря, перспективы отнюдь не радостные. Большинство имеющихся у меня знаний о волшебном мире я почерпнула сама. Всё-таки понимала, что иначе мне не выжить, нужно быть подкованной во многом, а если и чего-то не знаешь, то хотя бы иметь представление о том, где посмотреть или с кем посоветоваться. Теперь я понимала Гермиону Грейнджер, хотя в прошлой жизни её образ зубрилы вызывал у меня лишь глухое раздражение. Девочка изначально поняла, что попала отнюдь не в сказку, вот и делала всё для того, чтобы выжить. Ну и устроиться с комфортом по возможности, куда ж без этого. Когда пирог был готов, похвала была выслушана, а погода чуть-чуть наладилась, я смогла выйти на улицу. Какое же это удовольствие: просто стоять на резном деревянном крыльце, прижиматься щекой к деревянной колонне и вдыхать запах мокрого дерева. Чувствовать, как лёгкий ветер треплет твои волосы, смотреть на теряющуюся вдалеке дорогу и неожиданно понимать, что твоя душа помнит это. Помнит такие моменты, когда она вот также стояла в длинном платье и смотрела на сельские пейзажи. Почему-то захотелось плакать, но не от горя, а от переполнявшего меня счастья. В душе защемило, будто я позабыла что-то родное и до боли знакомое. *** Наступил этот ужасный день. Нет, я говорю не о дне рождения, дне смерти или о чём-то подобном, чего следовало бы бояться нормальному человеку. Просто мне пришло письмо. Естественно, родители были рады, ведь я действительно оказалась волшебницей. Но в Хогвартс не хотелось категорически. Автомат я так и не нашла, а потому чувствовала себя ужасно жалкой и незащищённой. Успокаивало только напоминание себе о том, что там меня ждут Фабиан и Гидеон, готовые убить кого угодно за свою маленькую сестрёнку. Да и они рассказывали мне про школу, вроде бы ничего страшного. Только просили не поступать на Слизерин. Ранее великий факультет теперь от тёмной магии и мрачного коварства опустился до низких сплетен и мелочных интриг. — Гиблое место, — буркнул как-то Гидеон. — Они и своих сожрут, не подавятся, а что уж и говорить про нас… Оба брата часто засиживались со львятами, так что знали, о чём говорят. А мне всё равно было не по себе. Ведь эту вражду кто-то усиленно сеял на протяжении многих лет. Может ли такая маленькая я противостоять ей? Или же легче не обращать внимания и плыть по течению? Но я вспоминала довольно милого Рудольфуса и уверенность в правильности суждений Гидеона как-то таяла. Мальчики до сих пор дружили между собой, создав какое-то не такое уж и отдалённое подобие банды. Я до слёз смеялась, слушая об их ночных вылазках и посиделках, а в голове почему-то поселилось осознание того, что я намного старше и умнее их. Но мозг отказывался воспринимать их, как младших братьев. Напротив, моё сознание бунтовало и говорило мне из раза в раз о том, что у меня есть два замечательных старших брата. Было страшно. Страшно было вставать с постели чуть раньше обычного с головной болью и ясным пониманием того, чем тебе грозит этот день. Страшно было надевать выходную синюю мантию и синее платье, прекрасно понимая, что сегодня ты пойдёшь на Косую аллею за своими учебниками. И я всеми силами старалась не выказывать своего настроения. Мы позавтракали с мамой чуть раньше, чем обычно, и в девять утра уже аппарировали на специальную площадку. Она держала меня за руку всё время, пока мы шли к первому магазину, и я всё никак не могла понять: знает ли она, что я чувствую, или нет? Нет, наверное, всё-таки нет. Наверняка Розмари думает, что я просто переживаю. Сначала она списывала мои треволнения на возможность остаться сквибом, а теперь придумала какую-нибудь новую причину, лишь бы успокоиться. Я её в этом не корила. Косая аллея, казалось бы, не менялась. Всё те же красочные улочки, всё тот же гомон голосов, всё те же яркие витрины. Сначала мы зашли за одеждой. Честно сказать, я растерялась. И душевное равновесие я потеряла вовсе не из-за боязни перед примерками, а от осознания того, что получаю удовольствие от похода по магазинам, рассматривания различных моделей и обсуждения лучшего варианта плиссированных тканей. Раньше я терпеть не могла магазины. Сначала из-за того, что ничего не могла подобрать себе из-за угловатости фигуры и практически полного отсутствия определённого стиля в одежде, а потом и сочувствующие взгляды продавцов, консультантов, да и обычных прохожих начали портить подобные вылазки. Да и ходить было особенно не с кем. С мачехой я время до болезни проводить не очень-то и любила, а с Денисом… Я нервно хихикнула, представляя себе выбор нижнего белья, производимый вместе с пятнадцатилетним парнем. А что, было бы забавно. Подумала и тут же задохнулась от удивления. Никакой боли, никаких эмоций я не заметила. Вообще ничего. Как будто просмотренный давным-давно фильм вспоминаю, не более. Радостная и довольная, я сказала маме, что хочу себе одну-две неформенные мантии. Розмари повеселела и следующий час мы провели за подбором фасона и кроя, ткани и аксессуаров. Из магазина «Твилфитт и Таттинг» мы тут же отправились в книжный. Стандартный список учебников дополнился кое-какими сказками, несколькими самоучителями по рунам и большим справочником волшебных растений с описанием их свойств. Поход по остальным лавкам не запомнился ничем примечательным. Домашнее животное — а тем более, фамильяра — я покупать отказалась, но за совой пошла с удовольствием. В итоге я стала владелицей белой сипухи, которую тут же окрестила Задирой. Птица вела себя как привычный взгляду русского человека шалопай с улицы. Как только птичка выхватила у зазевавшегося продавца печенье прямо из руки, она покорила моё сердце с первого взгляда. Животина мной оказалась довольна, и я со смехом предположила, что она признала во мне свою. К Олливандеру я идти отказалась. Старичок доверия не внушал, так что я, под одобрительно-недоумевающим взглядом матери, потащила её к уже облюбованному магазинчику «Чудесные волшебные палочки Джимми Кидделла». Нас встретил добрейший с виду человек. Рядом, посмеиваясь над чем-то, по сквозному зеркалу говорила добродушного вида женщина. Слегка полная, с ямочками на щеках и шоколадного цвета волосами, которые на свету отливали каким-то коньячным оттенком. Слегка прищуренные зелёные глаза, ухоженные руки и тёмно-синее платье свободного кроя с накинутой на него небрежно светло-серой мантией дополняли образ. Она улыбнулась, увидев нас, и выключила устройство. — Миссис Кидделл к вашим услугам, девушки. Чем могу помочь? — Здравствуйте, — я вежливо улыбнулась, ещё раз радуясь, что пошла именно сюда. На лавку Олливандера, конечно же, поглядеть было любопытно, но с чисто научным интересом. Почему-то моя паранойя вопила о том, что этот человек не так чист на руку, как кажется. Глупо, конечно, но своей интуиции я привыкла доверять. — Я еду в Хогвартс и мне нужно подобрать первую палочку. — Первая палочка, — женщина тихо рассмеялась. Смех у неё был очень приятный, а когда она улыбалась, обнажая ровные белые зубы, на её щеках появлялись ямочки. — Это всегда так волнительно! Ну как же, покупка учебников, мантии, палочки, и всё в первый раз… Так, сейчас глянем, что можно подобрать… Она встала за стойку, за которой минутой ранее обретался её муж, кажется, искавший что-то. Попутно она рассказывала, отвечая на вопросы моей мамы, о том, как идут дела в магазине. Оказывается, не так уж и плохо. Палочки тут очень часто инкрустировались драгоценными и полудрагоценными камнями, делая проводники более качественными, так что и использовать их было легче. Но, как говорится, «нет пророка в своём отечестве». Чета Кидделлов делала палочки, чаще всего, по заказу в Шармбатон. Там они пользовались большим спросом, так как были достаточно дешёвыми и, несомненно, качественными. Здесь же я убедилась, что сцена из «Гарри Поттера» в лавке Олливандера была показухой, которая должна была заставить мальчика поверить в собственную исключительность, попутно вселяя ощущения чуда и восторга от себя любимого. Миссис Кидделл, представившаяся тут же Мартой, спросила дату моего рождения, дату первого магического выброса и род магии родителей. Тут же я узнала, что отец был огневиком, а мать — воздушным магом. Марта что-то бубнила, пока чертила в своей тетради, но отвлеклась на минуту, чтобы махнуть рукой в сторону стеллажа. — Гляньте пока кобуру или футляр для палочки, а я закончу расчёты, — как только она убедилась, что слова были восприняты правильно, женщина снова склонилась над большой — и, видимо, маггловской — тетрадью. Мы с мамой отошли к витрине, разглядывая предложенные варианты. И всё-таки маги были теми ещё затейниками. Кобура могла крепиться к поясу, к рукаву, к голенищу сапога. Футляр можно было встроить в трость, можно было зачаровать для подобных целей веер, можно было купить специальную кобуру для крепления её к лифу платья или нечто, вшивающееся с внутренней стороны мантии подобно карману. В общем, вариантов была куча. Я в принципе лезть в боевые маги не собиралась, да и воевать тем более. Но хотелось, чтобы такая важная вещь, как палочка, была рядом. Иллюзий я не строила: несмотря на занятия с учителями и штудирование литературы, при действительном нападении на мою скромную персону я выдержу максимум минуту. И это при хорошем раскладе и без учёта неожиданных факторов. Так что нахождение палочки поближе к рукам нужно было только для того, чтобы, в случае чего, выставить мало-мальски приличный щит и переместиться домой с помощью порт-ключа. Ну, или вызывать подмогу. Всё. Так что мантии я покупала с учётом наличия кармашка для палочки с её внутренней стороны. Их я планировала носить распахнутыми, так, чтобы под ними можно было различить свитер с нашивкой факультета и галстук. Школьная форма, кстати, меня порадовала. Это были тёмно-серые юбки до колен, туфли на низком каблуке или — в холодную погоду — прочные ботинки на шнуровке с твёрдой подошвой, всё равно выглядящие органично в образе школьницы. Свитер, который более правильно было бы назвать жилетом, мог быть любой неяркой расцветки. Я купила светло-жёлтые, песочного цвета, с милой оторочкой. Честно говоря, в одежде я разбиралась плоховато, так что всё это было для меня «кофтой». Особо не заморачиваясь, мы выбрали с мамой несколько пар гетр, серых и песочных, после покупки классических рубашек окончательно успокоились. На рубашки с пеной кружев я смотрела с некоторой опаской. Почему-то они стойко ассоциировались с пижамами и погребальным саваном. Но вернёмся к палочкам. За то время, пока я рассматривала футляры и фантазировала, Миссис Кидделл уже закончила. Она весело улыбнулась и позвала нас. Порывшись на полках, она положила передо мной три футляра. — Взгляни, крошка. Любая из них подойдёт тебе, так что выбирай ту, что понравится больше. Я открыла коробочку из тёмно-синего картона и ахнула. Передо мной, на белой ткани, лежала настоящая красавица. Длинная и изящная палочка из тёмного, почти что чёрного лакированного дерева. Но смысл был не в деревянной основе и, кажется, даже не в начинке. Рукоятка инструмента была создана из какого-то огранённого переливающегося синего камня глубокого цвета; на конце рукоятки палочка имела что-то вроде серебряной окольцовки, инкрустированной таким же кристаллом, но более светлым и прозрачным. На конце палочки была металлическая часть — тоже, судя по цвету и фактуре, серебряная — в которую был искусно вставлен маленький кристалл того же камня. — Это азурит. Не путайте с лазуритом, у него совершенно другие свойства. Ты, милая, самый настоящий водный маг. Так что легче всего тебе будет колдовать с палочками, инкрустированными голубыми и синими камнями. Готова поспорить, что на трансфигурации каждый предмет будет иметь что-то синее. — Она восхитительная, — я осторожно коснулась древка и расплылась в улыбке. — Вы долго её делали? — Совсем нет, — женщина тихо рассмеялась и кивнула на полки с палочками. — Это стандартный вариант для Шармбатонцев, у них очень много водных и воздушным магов. Земляные тоже встречаются, но довольно редко. Миранда, наша дочь, вчера выбрала почти такую же, только из светлого дерева и с малахитом. — Ваша дочь тоже поступает в Хогвартс? — заинтересовалась Розмари. — Я думала, она будет обучаться заграницей. — О, мы хотели отправить её во Францию, но она почему-то заупрямилась, — Марта добродушно улыбнулась и захлопнула тетрадь. — А мы и спорить не стали, хотя Джим и не очень-то доволен этим. Понимаете, в Хогвартсе в последнее время творится полнейшая неразбериха. Вот хотите верьте, хотите — нет, но мне кажется, что Дамблдору нельзя доверять пост Директора Хогвартса. Пусть бы так и преподавал Трансфигурацию… Розмари кивнула и сказала что-то вроде «я передам мужу, и мы посмотрим, что можно сделать». После того, как мама расплатилась, она обменялась с Мартой адресами каминов, договорившись обязательно «созвониться» вечером. Уже традиционно, после походов по магазинам мы зашли в кафе Фортескью. Я всё ещё рассматривала палочку, чем заслужила понимающую улыбку матери. — И всё-таки хорошо, что мы пошли именно в ту лавку, — согласилась Розмари, когда нам принесли по вазочке с восхитительным лимонным мороженым. — Я и не думала, что там можно подобрать такую прелесть. — И быстро, — добавила я. — Что-то мне подсказывает, что в магазине Олливандера мы проторчали бы в два раза больше. Женщина поморщилась и кивнула. Судя по её виду, она вспоминала собственный поход за палочкой. — Итак, скоро ты поедешь в Хогвартс, — она вышла из раздумий так же быстро, как и вошла в них. Я же в это время наблюдала за разномастной толпой. — На какой факультет хочешь поступить? — Гриффиндор или Рейвенкло, — не задумываясь, ответила я. — Но на Гриффиндор больше. — А почему? — заинтересованно спросила Розмари. — Не знаю… Рейвенкло для умников, — на этих словах мама улыбнулась, — но мне почему-то кажется, что я неплохо бы чувствовала себя там. А в Гриффиндор хочется из-за атмосферы. Думаю, что там уютно. — Красно-золотистое безобразие, но да, уютно, — рассмеялась мать. — А знаешь, я даже не удивлена. Папа думал, что ты захочешь на Слизерин, но я была уверена практически на сто десять процентов в Гриффиндоре. — Не то чтобы мне не хотелось на Слизерин, — я задумчиво уставилась в вазочку с мороженным, следя за тем, как остатки шоколадной крошки медленно, но верно погружаются в розовый сироп. — Но там я была бы постоянно на нервах. Да и подземелья…, а я так часто болею. — Верно подмечено, там достаточно прохладно. Моя школьная подруга, Кессиди Ван-Гофф, училась на этом факультете, так что я часто бывала в их гостиной. Надо сказать, что там я с твоим папой и познакомилась. — Гриффиндорка и слизеринец, — я улыбнулась, представляя, как выглядела эта пара в глазах остальных школьников. Мы ещё немного посидели, после чего мама заявила, что пора отправляться домой — собирать чемодан. Уже дома, засыпая в своей кровати, я размышляла о странных вывертах судьбы. Вот вроде бы два факультета враждуют уже добрую сотню лет, скалятся друг на друга, огрызаются. И тут студентка львят и студент змеек женятся, живут вместе в счастливом браке уже где-то добрых пятнадцать лет, трое детей. Интересно, что ждёт в будущем меня. Что бы там ни было, я всегда балансировала на краю, где-то между «горит сарай — гори и хата» и «бережёного Бог бережёт». Так что будет весело.