Навсегда

— Куда ты меня привёз? — Тарьей жмурится от слепящего солнца, опуская на нос черные очки, и с опаской оглядывается по сторонам. Сандвик не переваривает душное лето. Под ногами плавится грязно-серый асфальт, и вокруг даже лёгкий ветерок не шелохнёт. Загустелая тишина и плотные ряды сосен, подпирающие дорогу. Сандвику кажется, что нога человека не ступала здесь несколько месяцев, да и машины проезжают крайне редко. Беспросветная глушь, и ни единого намёка на обещанное сказочное свидание. Если бы Тарьей не знал Германа и не доверял бы ему, как самому себе, грешным делом подумал бы, что над ним открыто издеваются или жаждут поквитаться. — Это должно было быть незабываемое свидание, — Томмераас растерянно вертит в руках карту, водит указательным пальцем по разноцветным линиям, точкам. Видимо, в географии он такой же профан, как и в отношениях. Они с Тарьеем встречаются меньше года, а Герману с каждым днём всё труднее становится отряхиваться от трудностей. Снежной лавиной валятся на него со всех сторон. — Где, в лесу? — Тарьей гневно ударяет по дорожной сумке, и она с грохотом валится на асфальт. У Германа сердце в пятки проваливается, с треском обрывая жилы и ткани в груди. — Подумаешь, застряли, — Томмераас нервно пожимает плечами, бросая на Тарьея умоляющий взгляд. Пытается найти в миндально-зелёных глазах хоть капельку понимания, но там лишь черные океаны злости бушуют. — Сейчас быстренько посмотрим по карте и поедем дальше. — Мы заблудились, а не застряли, — Сандвик внезапно повышает голос, забираясь на капот повыше. Отворачивается, отгораживается, отодвигается подальше от Германа, будто боится заразить его исступлённой злостью, закипающей в груди. — Так что у нас есть два варианта, где мы проведём эту ночь, — на голой трассе или в лесу под присмотром диких животных. Герман мечтал провести эту ночь вдвоём. Устроить романтический ужин под звёздами, как описывают в любовных романах. Искупаться голышом в бассейне, распивая дорогое шампанское. Завалиться вместе на кровать и целоваться до рассвета. Вспоминать смешные истории со съёмок, когда они усиленно, но безуспешно пытались скрывать то, что их чертовски тянет друг к другу. Притянуло спустя год, намертво связало и до сих пор не отпускает. — Ти, сегодня твой день рождения, — Герман тянет виновато, взволнованно, смахивая со лба мокрую чёлку. — Мы не виделись целую неделю, и я хотел порадовать тебя. — Это будет «самый лучший» день рождения в истории, — Тарьей ехидно фыркает в ответ, спускаясь с капота на землю. Ему жутко хочется уехать отсюда как можно скорее, чтобы даже не вспоминать об этом дне. О его девятнадцатом дне рождения, который хотел провести со своим парнем наедине. — Когда мы доберёмся до этого загородного коттеджа, — Томмераас сердито сминает в кулаке карту, спрыгивая с капота, — ты пожалеешь о своих словах. Герман не выдерживает. Он понимает, что должен был продумать дорогу до мелких деталей, в особенности проложить маршрут, чтобы не блудить потом лесными тропинками. Должен был позаботиться о Тарьее, чтобы его день рождения не обернулся кошмарным сном, в котором они ночуют в машине на окраине дороги, задыхаясь от жары и отбиваясь от комаров. Должен был доказать, что любит по-настоящему, что хочет сделать своего мальчика счастливым. Теперь остаётся смиренно принимать хлёсткое недовольство, тонущее в каждом слове, в каждом коротком взгляде, уклоняясь от болезненных ударов совести. — Герман, куда ты? — Сандвик захлопывают дверцу машины прямо у него перед носом. — В машину пойду изучать карту, — Герман не силится прятать усталость, разливающуюся грязью по венам, не пытается избегать внимательного взгляда зелёных глаз. Он никогда не врал Тарьею и начинать не собирается. — Ты злишься? — Нет, просто не хочу кормить комаров. Их руки на расстоянии считанных миллиметров, и дышать становится тяжело уже не от жары. Смотреть друг на друга не в силах коснуться, потому что в горле до сих пор горчит осадок непрошенных слов. Тех слов, в которых сквозит мимолётное разочарование и усталость. Так много они теряют в мелких ссорах, ругани и обидах. Нежность, любовь, время. Но они всё ещё нужны друг другу, всё ещё вместе. — Прости меня, — Сандвик смущёно опускает глаза, цепляясь пальчиками за край его ладони. — Я знаю, что ты хотел сделать мне сюрприз, а я, как последний мудак, начал жаловаться и психовать. — Я так хотел подарить тебе идеальный праздник, — Герман винит во всём только себя, и ощущать это — самое паршивое чувство на свете. Тарьею не хочется смотреть ему в глаза. — Ты выбрал самого раздражительного парня в мире и до сих пор его не бросил, — судорожная улыбка — смазанная, вымученная — проскальзывает на Сандвиковых губах. — Это самый идеальный праздник, самый лучший подарок. — У тебя удивительный дар убеждения, — ладони Германа уверенно опускаются на талию Тарьея, сокращая расстояние между ними. На следующее утро Тарьею и Герману не хватит сил вспомнить об этой нелепой ссоре. Стены загородного домика, в который они попадут ближе к ночи, снова увидят, как мастерски «мирятся» двое влюблённых. Сандвик запомнит свой девятнадцатый день рождения.