Навсегда

Крис вернулся в Осло. Прошло от силы несколько дней, а эту новость с рьяным усердием обсуждают все, кому не лень. Крис вернулся в компанию Вильяма, чудом не пропустив свадьбу лучшего друга. Вернулся в постель Исака, из которой сбежал горящим поездом. Вальтерсену не по душе скачки во времени: прошлое должно оставаться в прошлом. Он не хочет возвращаться в те времена, когда между ними с Шистадом было что-то, отдалённо напоминающее отношения. Он не хочет возвращаться, но снова возвращается. К прикосновениям, поджигающим кожу. К шершавым губам со знакомым привкусом крови. К глазам цвета песчаной бури, в которые проваливается каждый раз всё отчаяннее. Исак не видит выхода. Он безнадежен — в своей наивности, в поступках и в любви, которая душит на протяжении многих лет. На краю пропасти долго не выстоять. — Хочешь что-нибудь сказать? — Крис выглядит после секса ещё красивее, чем обычно, и Вальтерсен почти не слышит его слов. Только смотрит, как умалишённый, и снова бьётся о бетонную стену. Шистад равнодушно рассматривает потолок, подложив руки под голову. Он не улыбается, но как всегда выглядит удовлетворённым. Для него не существует Исака. В его голове отсутствует понятие «любовь» и его определение. Есть только секс, отменный и дерьмовый. Он всегда получает то, что хочет, и уходит без единого слова. Вальтерсену не нужна благодарность — только надежда, её половина или обломок. Ничего. Исак не чувствует ничего, кроме холода. — Нет, — обиженно отрезает Исак, мысленно представляя ухмылку Криса. Когда между ними с Вальтерсеном было что-то необъяснимое, Шистад постоянно твердил о том, что обижаться могут только дети. Необъяснимо прекрасное для Исака и необъяснимо тяжелое для Криса. — Точно? — Крис поворачивается к нему лицом, мазнув губами по оголенному плечу. — Ты и сам всё знаешь, — Исак отводит глаза, проглатывая горький комок. Он не плакал целый год, но Крису не нужен обиженный заплаканный ребёнок. Шистаду никто не нужен, даже он сам.

* * *

— Ты ведь понимаешь, что однажды я просто не вернусь? — Крис по-хозяйски развалился на кровати Исака, спихнув скомканную простыню на пол. Бесполезно отрицать, что просыпаться в теплой постели Вальтерсена куда приятней, чем в одинокой комнате, пропахшей никому не нужной роскошью. Исак не ведётся на деньги и дорогие подарки. Его ведёт от Шистада, как последнего наркомана. Он цепляется за каждую ночь, за каждое утро, зачеркивая дни. Крис никогда не делится планами на будущее, и остаётся с ужасом ждать того дня, когда он сбежит. Может, в этот раз он хотя бы оставит записку. Вальтерсен натягивает привычную улыбку, накрывая голого Криса простыней. Он видел и обладал всем, что ему нужно. Но соседи или случайные прохожие не переживут подобного удара. На Крисе не осталось неизведанных мест: Исак тщательно их помечает. Позавчерашний поцелуй-укус на бедре, вчерашний засос на шее. Каждый след как живое напоминание того, что Шистад принадлежал ему. Принадлежал каждую ночь, но не будет принадлежать полностью. — Понимаю, — коротко бросает Исак, открывая дверь. — И тебе все ещё не хочется выгнать меня в три шеи? — Крис не позволяет ему уйти. Вальтерсен ищет на его лице знакомую лукавую ухмылку, но белая кожа оттеняет только слабый интерес. — Нет, — Вальтерсен поворачивается к нему спиной, закусив губу. Он не смог бы выгнать Криса, даже если бы захотел. — Почему? — Шистад не сдаётся. Его настойчивый, острый голос ударяет в спину ледяной волной. Исак едва заметно дрожит. В спальне всё ещё пахнет сексом и дешевой страстью. Исак открывает все окна в комнате, как только просыпается. Это не помогает: запах Криса всегда остаётся. Будто въедается под кожу, забирается внутрь и приклеивается намертво. — Ты знаешь, — Вальтерсен громко хлопает дверью.

* * *

Исак шарахается, будто призрака увидел. Крис стоит у него в коридоре с дорожной сумкой в руках. Вальтерсен нервно оглядывается по сторонам, оттягивая кожу на запястье. Ему не чудится, это не сон. Шистад уезжает, и он ещё никогда не подходил к пропасти так близко. Остаётся только один шаг. — Я хочу уехать, — Крис выпаливает серьёзно, без тени улыбки. Вальтерсен судорожно сглатывает, отступая назад. Нужно уйти, уйти как можно скорее. От Криса, из этого дома, из этой проклятой жизни. — Куда? — выдавливает по слогам, не поднимая глаз. Исаку чудится, будто Шистад выглядит поникшим. Куда только подевалась довольная рожа кота, который полакомился огромной миской сметаны. Исак никогда не привыкнет отпускать его. Никогда не научится терять того, кто всегда был единственным. Того, кто был всем. Едва осязаемым, воздушным, тонким ощущением свободы и зависимости, которую не мог вылечить годами. — Куда-нибудь, — Крис бросает сумку на пол и подходит к нему. — Осточертел мне этот Осло со своими жалкими людишками. — Езжай, — Вальтерсен не даёт ему подойти слишком близко. Смотрит открыто, лицом к лицу. Глаза воспаленные, сухие. Сегодня он не будет плакать. — Подготовился, — хмыкает Крис, протягивая руку к его ладони. — Даже удерживать не станешь? Исак шумно выдыхает, сокращая между ними расстояние. Глаза вспыхивают нездоровым блеском, и Шистад на мгновение теряется. — Нет, — сиплый шепот в губы. — Ты странный, — Крис подмечает со смешком, целуя его в щеку. — Крис… — Исак порывается обнять его, и сильные руки смыкаются у него на плечах. Вальтерсен не помнит, чтобы Крис обнимал его. Так трепетно и нежно, будто боится отпускать. Исак пытается уловить сбитый ритм его сердца. — Что? — Крис шепчет вкрадчиво-сладко, опаливая шею горячим дыханием. — Ты всё равно вернёшься, если любишь. Крис обнимает его ещё крепче.