Навсегда

— У тебя совесть есть? — Исак смотрит на Криса сверху вниз, пока тот лениво листает фотографии в телефоне. После вчерашней вечеринки нужно будет обязательно подчистить несколько альбомов в галерее, чтобы Исак всерьёз не решил его бросить. Давно уже ничего клеится. Вечеринки — ревность Исака. Ревность Исака — агрессия Криса. Похоже, они так сильно любили друг друга, что вплотную подошли к ядовито-острому «ненавижу». Когда готов вгрызаться в глотку, чтобы сделать своим. Когда сердце ломает грудную клетку, потому что больно до крика. Когда кулаки и хлесткие маты заменяют человеческий разговор, потому что не виделись днями, неделями. Спустя неделю беспробудного запоя Шистад явился домой к Исаку со своей фирменной ухмылкой. «Принимай меня, люби и заботься, пока живой». Вальтерсен уже не был уверен в том, что Крис будет рядом с ним. Не потому, что они могли расстаться. Шистад с легкостью мог отправиться на тот свет, из-за пьянства и наркотиков. Исаку не хотелось попрощаться с ним именно так. Он давно должен был это сделать. Не пускать жизнь на самотёк. Не позволять любви перерасти в привычку, привязанность, потребность. Тотальный пиздец. Это второе имя Криса и точная характеристика отношений с ним. Исак не сможет поставить точку и отпустить. — У меня есть только твоя любовь, — Шистад ехидно скалится, распластавшись на диване Исаковой мамы. Исак только неделю назад отчищал его от крови. Если бы так просто можно было отчистить сердце от болезненных чувств, которые отравляют его жизнь. — Я не хочу любить тебя, — холодно отрезает Исак, наливая воду в стакан. У Криса жуткое похмелье, а Вальтерсену не помешал бы пузырёк валерьянки. Он почти что насильно всовывает стакан с шипящей таблеткой Шистаду в руку и опускается на диван. У него каждый день одно и то состояние, повторяющиеся мысли. Исак смертельно устал быть в отношениях. Исак утомился думать о том, в какую больницу заберут Криса на этот раз. Ему бы напиться вусмерть и просто отключиться на несколько дней. Не принимать звонков Криса. Не видеть его пьяных сообщений. Не слушать его голоса, утопленного в алкоголе. — Но всё равно любишь, — Крис отпивает глоток и переводит взгляд на Исака. Он выглядит помятым и встревоженным, но Вальтерсен отворачивается. Растирает ладонями лицо и клацает зубами от злости. Наверное, это всего лишь дурной сон, но тогда вся его жизнь — это кошмар, у которого нет конца и края. Есть только Шистад, который ни дня не протянет без пива. Есть только зарубцевавшаяся любовь, которая все ещё ноет, тянет, болит. Как там говорят? Любви без боли не бывает? Нет, боль — это добровольная участь. Человек обрекает себя на страдания, чтобы отгородить от боли того, кого любит. Наверное, Крис не способен чувствовать боль. Он умеет только получать кайф от того, что в нём нуждаются. — Значит, я мазохист, — Исак до хруста сжимает пальцы, разглядывая затуманенную улыбку Шистада. — Я просто привык так жить, — Крис смотрит на него из-под опущенных ресниц и сжимает дрожащими пальцами стакан. Стакан падает на ковёр, и прозрачные круги расползаются по толстому ворсу. Капли медленно впитываются, исчезают, и Вальтерсен вспоминает, как оттирал на прошлой неделе вино. Крис не приносит ничего, кроме неприятностей. Кровавые пятна, алкоголь, грязь, слёзы. Всё это напоминает заключение жертвы. Её посадили в клетку, наказывая за непослушание. Исак жалеет только о том, что не послушал себя и не порвал с Крисом ещё прошлым летом. — После смерти отца у меня никого не осталось, — Крис неслышно всхлипывает, — кроме тебя. Исак обнимает его за плечи, кривясь от острого запаха травы и алкоголя. Он выбрал себе судьбу быть рядом с тем, у кого жизнь скатилась на самое дно. Исак знает, что на дне совсем не страшно, если ты любишь и тебя любят в ответ.