Жизнь Чуи всегда была размеренна. Утром он вставал, завтракал после душа, шел в институт сетуя на надоедливого и вредного ректора, потом домой и на работу. Раньше все было просто. Раньше никто не пытался сжечь его шляпу, перчатки и не смеялся над его ростом, ведь знали — сломает нос. С появлением Дазая Осаму жизнь завертелась калейдоскопом выдавая все новые и новые узоры. Вот сейчас цветные стекляшки жизни Чуи выложили Алую Циннию, а Циннии, как известно Чуе, означают постоянство. И все было хорошо. Очень хорошо. Он привык. Он не крутил свой калейдоскоп жизни, не тряс, не мешал стекляшки и это было прекрасно. Он сравнивал жизнь именно с калейдоскопом потому что там — дело случая. Никто не знает какой узор выпадет прямо сейчас. И он тоже не знал. Но в то же время малейший поворот, движение и все — новая картинка. И не обязательно это твоя рука будет. Его калейдоскоп повернул Дазай Осаму. И с этим малейшим поворотом Чуя увидел, как стекляшки создали множество цветов. Некоторые принимать он не хотел. Потому что теперь перед глазами стояли Петунии, указывающие на раздражение и гнев, Лобелии — злоба и недоброжелательность, Оранжевые Лилии — Ненависть да отвращение, кустики Крапивы со значением клеветы,
а еще Красные, признание в любви, и желтые, безнадежная любовь, тюльпаны, Коралловые, страсть с желанием, и белые, вечная любовь, розы и Красные гвоздики — Мое сердце стремится к тебе. Удивительно, но лишь одно прикосновение Дазая Осаму к калейдоскопу Чуи разрушило один прекрасный цветок спокойствия и сделало из него множество других, которые теперь видел Чуя и желал помочь этому суициднику уйти из жизни.
Чуя знал язык цветов и, на несчастье Дазая, знал что означают Черные тюльпаны в вазе на кухне. «Я хочу умереть с тобой!» — кричали они всем своим видом, выдавали мотивы Осаму. К несчастью Дазая этот букет довольно быстро сменялся на полосатые гвоздики, означающие отказ. «Не могу быть с тобою
, хотя и хочу этого» — упрямо твердил букет в ответ.
Вторую Часть Чуя успешно игнорировал, подразумевая под этим букетом только чертов отказ. Чуя ненавидел Черные тюльпаны от Дазая потому что хотел этого сам.
Чую бесил тот факт, что рядом с Дазаем он автоматически становился раздражен — заранее. Его бесило то, что он не фильтровал свою речь рядом с ним, что скакал с японского на французский или английский язык делая свою речь непонятной. Его бесило то, что Дазай смеялся над его ростом и воровал его шляпы
, что чертовски идут Осаму. Чую бесило то, что он не мог выгнать шатена, ведь привязался к нему.
— Чуя… — голос над ухом мурчит, вырывая из мыслей, заставляя тело вздрогнуть. Но это всего лишь Дазай, это всего лишь очередная прихоть надоедливого шатена. — Чуя, а давай переспим? — бокал Чуи, кажется, не разбился, а вот вино вылилось на пол уж точно.
— Ты, чертова скумбрия! Ты! — Чуя рычит. Это было одно из любимых его вин, черт подери. — Я, блять, пересплю с тобой! За плату в виде двух бутылок того вина, что я разлил из-за тебя! — Рыжий шипит как кобра, только капюшона не хватает.
— Ты в прошлой жизни точно не коброй был, а, Чуенька? — Дазай отскакивает, не давая себя ударить и пропадает из комнаты со смехом.
Но название вина он все же запомнил. Мало ли.
***
У Чуи Накахары — талант к стихам и любовь ко Франции, где, кажется, он должен был родиться.
У Дазая Осаму — любовь к суициду и талант выводить Чую из себя. А еще у него сгорела квартира после того, как Чуя выгнал Дазая. Нет, не специально, еще до того, как Дазай вернулся. Так что, видимо, он будет выводить рыжего и дальше.
— Гостиницу снимешь! Или квартиру! В коробке в порту жить будешь! — Чуя стоит на пороге смотря на Дазая и отказываясь его впустить снова. Хлопает дверью прямо перед носом того, но внезапно замирает. В руке у Дазая он увидел темное стекло бутылки с вином. Или показалось? Но все же открывает. — Что это за вино? — взгляд сам падает на этикетку и Накахара неохотно, но все же впускает Осаму внутрь, забирая вино. — Одна неделя, понял? Потом катись на все четыре стороны и вином уже не подкупишь!
— Спасибо, Чуя, ты такой хороший!
Осаму задерживается у него на месяц.
Два месяца под одной крышей с суицидником и Чуя, кажется, готов поцеловать первую встречную ради смерти. Ну, или первого встречного.
***
— Чуя! — Дазай заходит в комнату довольный, улыбается. А в руках четыре бутылки дорогого вина — Чуя видит это по названию. — Месяц назад, до того, как ты меня выгнал, ты обещал, что мы переспим если я принесу тебе две бутылки этого вина! Я принес четыре, хорошо, да?
Чуя, кажется, в отчаянии пока Осаму, словно хищник, подходит к нему. Он не успевает среагировать, когда тот наклоняется к его лицу и…
Кажется, сердце Чуи чуть не выскочило из груди. Но поцелуя нет. Только лишь легкое покусывание мочки. Дазай не идиот, Дазай видит, что Чуя хочет жить.
Чуя сдается, смотря на Осаму. Ему просто надоело бороться с ним. Нет, он отдастся просто на один раз. К тому же ему не помешает отдых. Этакое расслабление пусть и, вероятно, в роли подстилки для парня. Так что он встает и тянет Осаму в спальню, на кровать. Тот слушается.
Накахара падает на простыни уже без рубахи, с голым торсом. И Дазай сразу же припадает губами к шее, покусывая кожу, оставляя мокрые поцелуи, цепляя зубами злосчастный чокер, оттягивая его. Губы смыкаются на адамовом яблоке вырывая из губ Накахары стон, пусть и сдавленный. Но ему приятно, а значит все хорошо.
Влажная дорожка из поцелуев перемещается на ключицы, зубы смыкаются на выступающей косточке, а когда Дазай отодвигается видно слабый след от зубов. От ключиц к плечу идет засосы, последний — на плечевом суставе. Яркий, слегка бордовый. Потом плоская грудь. Поцелуи и укусы пятнают кожу, язык выводит узоры, а Чуя поскуливает от удовольствия. Укус за бусинку соска, вскрик, переходящий в стон. Эта ночь точно надолго заляжет в памяти Чуи.
Острый язык обводит кубики пресса, тонкие пальцы расстегивают ремень и спускают штаны. Чуя краснеет и сжимает простынь в пальцах, мыча и откидывая голову назад, выгибаясь навстречу. А на нижнем белье уже проступило мокрое пятно смазки. И это тоже возбуждает, но и вгоняет в краску не меньше. Ведь Дазай почти его не касался… там. А потом еще один вскрик потому что Осаму размашисто проводит языком по стоящему члену через белье. И, как бы противен Дазай Накахаре не был, но делает он все крышесносно. И, кажется, это его не первый опыт с мужчиной. Потому что губы смыкаются под головкой, язык обводит ее и кончик проталкивается в уретру, собирая предъэякулят. Чуя готов кончить только от этого. Постепенно вбирая все глубже, надавливая языком на вены, Дазай доводит Чую все больше. Тот уже мечется, стонет и вскрикивает. Пальцы запутались в каштановых прядях Дазая, давят на затылок принуждая взять глубже. Но ведет тут не Чуя, ведет тут Осаму. Поэтому рыжий послушно берет в рот пару пальцев Дазая, выгибаясь, чувствуя, что его член заглотили полностью. Ему сносит крышу, он себя не контролирует, покусывает подушечки пальцев, скользит по ним языком обильно смачивая слюной. Он не замечает, как пальцы пропадают изо рта, как он снова стонет, расслабляется, а потом сразу же напрягается, чувствуя палец в анусе. Пусть и всего одна фаланга, но это уже неприятно и Дазай дает ему привыкнуть, ждет, пока он расслабится умело отсасывая.
Как чертова шмара, — думает Чуя.
Расслабляется он неожиданно даже для самого себя. Стонет, выгибаясь, и палец проталкивается полностью. Мычит, а после стонет, чувствует, что Дазай отстраняется, но возмутиться не успевает, во рту у того уже яичко, а палец понемногу начинает растягивать проход. Осаму надрачивает, внимательно следя за реакцией Чуи на растяжку, улыбается, слыша сбитые стоны. Добавляет второй палец, когда, кажется, уже можно. И не ошибается, ведь и правда слышит удовлетворенный стон Чуи. Раздвигает пальцы ножницами, чувствуя слабое возмущение, но оно почти сразу прекращается стоит снова взять головку в рот. Продолжая растягивать, Осаму находит простату, слабо давит на бугорок и чувствует, как в горло и рот выплескивается слегка горьковатая белесая жидкость. Проглотить все не выходит, немного все же стекает с уголков губ. Осаму смотрит на Накахару, облизывая губы, вгоняя того в еще большую краску и резко переворачивает. С одеждой он справляется быстро, откидывая все на пол. Плевать, что помнется. Утром погладит. Осаму поднимает рыжего, держа под бедрами и подставляет член к кольцу мышц, входит осторожно, но все равно слышит стон боли. Не дать привыкнуть — просто кощунство. Поэтому он замирает, выцеловывая лопатки и позвоночник, оглаживая бока пока не чувствует, что Чуя расслабляется. Входит полностью и ждет еще немного, а потом начинает медленные движения.
Накахара не стонет, Накахаре больно. Но он не протестует, расслабляется потому что это, кажется, то, что ему нужно. А потом Осаму меняет угол и попадает по простате. Удовольствие на грани с болью. Чуя вскрикивает и подается назад, и Осаму сносит крышу. Он постепенно набирает темп, двигаясь в Накахаре, чуть порыкивая от возбуждения, слушая вторящие ему стоны. А еще он до безумия хочет поцеловать парня под ним. Нельзя. От очередного вскрика Дазай и вовсе срывается, вдалбливает Накахару в кровать, метит всю его спину засосами. Чуя не в силах двигаться, не хочет. Он хочет только стонать и чувствовать эти движения в себе. А еще кончить.
И поцеловать Дазая.
Чуя кончает позже, пачкая постель, чувствуя, как по бедрам текут капли, что вытекают из сокращающегося отверстия. Он чувствует, как Дазай встает, уходит, а потом возвращается в комнату и бережно утирает Чую мокрым полотенцем, убирает грязную простынь и ложится рядом, обнимая партнера и поглаживая по волосам, накрываясь одеялом. Накахара устал и засыпает. А утром он будет бить Дазая и проклинать его и его будущую пару.
А еще он будет краснеть, вспоминая ночь. И хотеть повторить ее. Возможно. Когда-нибудь.
