Калейдоскоп

      Дазая дома нет. Это радует. Чуя сидит за столом и грызет ручку уже более двух часов, думая о суицидальном придурке. Это не радует. Перед ним бокал вина, что притащил Осаму два дня назад, когда они переспали. Это, в какой-то степени, хорошо. А еще перед ним лист бумаги с двадцатью четырьмя строками стихотворения. Это, абсолютно точно, плохо.       Чуя смотрит на лист и снова пробегает по строчкам. Поправляет какие-то слова, строчки, исправляет. А потом трясет головой и ломает таки ручку, перекусывая.       Накахара Чуя, кажется, влюбился в Дазая Осаму. Этот уебок, кажется, ничего к нему не чувствует кроме желания подкалывать. А еще у Накахары Чуи стих, посвященный Дазаю Осаму. Но, черт подери, он его комкает и выкидывает в урну, беря бокал и залпом допивая вино. Кощунство.       — Не. На. Ви. Жу. Чтоб он сдох! — тихое рычание, пока Накахара снова наполняет бокал вином. Теперь отпивает медленно, уходит в комнату вместе с двумя бутылками из четырех. Он точно хочет напиться и ничего не соображать.       И он напивается. Сначала один бокал, потом другой. И мозг уже, кажется, плывет. Но еще не совсем. После четвертого бокала соображать уже нет ни желания, ни возможности. Хочется просто в дазаевские чьи-нибудь уютные объятия, уснуть в них и спать, пока не протрезвеешь и не пройдет похмелье. Хочется, но не можется. Подпускать Дазая к себе, как минимум, теперь опасно.       Чуя тянется за зажигалкой и закуривает как раз, когда дверь открывается и Осаму возвращается. Долго ждать себя он не заставляет, сразу проходя в гостиную и видя уже пьяного рыжего с сигаретой в зубах. Прекрасная картина, ведь волосы того распущены, глаза полуприкрыты. Он держит сигарету в двух тонких и длинных пальцах без перчаток, в домашних штанах и черт бы побрал эту сексуальную рыжую тварь дазаевской футболке, нагло оккупированной у того.       — Осаму… Выпей со мной? — речь рыжего, на удивление, понятна, а язык не заплетается. У Осаму, в принципе, выбора нет. Он, конечно, выпьет. Один бокал. Пока Чуя не уснет.       Но за первым бокалом идет второй, а за вторым третий. Потом вторая бутылка. И пьяный лепет Накахары. Разговор по душам.       — А ты… Знаешь… Я ведь любил свою сестру! Правда любил! Я не должен был давать ей тогда целовать того урода и еще девять предыдущих! Я должен был ее уберечь, я же ее брат! Как я мог вообще?! — Он смотрит пустым взглядом перед собой, покачивает в бокале вино. Сам не замечает, как по щекам скатываются пару слез, которые чужая заботливая рука утирает.       — Накахара, не вини себя. Это был ее выбор. Она сама этого хотела. Ты не виноват, ты бы ее не остановил.       — Но… Я ее брат, я должен был! Я мог ее уберечь! А теперь еще и сам получил свои девять звезд и у меня осталась всего одна попытка! — Дазай чувствует — у Чуи истерика. Он дрожит, у него в уголках глаз слезы и он еле держит себя в руках. Но срывается, падает в объятия Осаму, роняя бокал на пол, и рыдает. Просто рыдает, уткнувшись лицом в его грудь.       — Тише, Чуя, тише… Все будет хорошо, обещаю… Я знаю какого тебе. Мой друг тоже умер у меня на руках, самый близкий мне человек. Я тоже мог его спасти, остановить… Но… — Осаму зарывается лицом в рыжие кудри и вдыхает их запах. Ему тоже плохо от этого. А в голове воспоминания сами кружат.       Осаму смотрит на лучшего друга и смеется, качая головой. Они как обычно сидят в баре и пьют виски. Вдвоем. У Дазая глаза будто светятся, а бинты только на руках. Следствия одной попытки суицида. Но его тогда спас этот парень — Ода Сакуноске. Остановил, помог восстановиться, поддержал. И он стал самым близким для него человеком. Только вот тогда им было хорошо. Ни один из них не знал будущего. Зря.       — Одасаку! — крик Осаму слышен на всю улицу. Молодой мужчина уже переходит дорогу. А сбоку несется машина. Все как в замедленной съемке. Машина медленно едет на лучшего друга, тот оборачивается, смотря на него, а Осаму бежит. Медленно. Медленно. Слишком медленно.       Он не успевает. Машина сбивает их обоих. Только вот Дазай тогда ограничился сломанными ребрами и открытым переломом руки. Одасаку скончался. У Дазая до сих пор перед глазами как он, с адской болью в грудной клетке и руке держал друга у себя на коленях и гладил, капая слезами на его лицо. А с раны в голове текла кровь. Нет, не она была причиной смерти. Причиной смерти был осколок, пронзивший бок и задевший артерию. Он умер прямо там, на руках Дазая. До того, как приехали врачи.       Чуя жмется плотнее, дрожит и плачет. Он пьян и у него истерика. Но мозг проясняется на минуту. Он поднимает голову и заглядывает в глаза, наверное, самого близкого ему человека. Утирает слезы со своих щек и вцепляется пальцами в воротник Осаму, притягивая его к себе.       — Это последнее, что я хочу почувствовать… Ненавижу тебя, бинтованная мразь! — Чуя тянет его к себе и впивается в губы, немного кусая и проскальзывая языком в приоткрытый от неожиданности рот. И все. И темнота.