Спасение ягненка

Тодороки увидел, как двое героев прошли в сторону старого корпуса. Все было бы ничего, если бы это были не Кацуки и Мидория. Шото насторожился и проследовал за ними. Он не слышал, о чем говорил зеленоволосый, но мог догадаться, что, скорее всего, он спрашивал, зачем им в старый корпус… «Ох, Мидория, если бы ты знал, ты никогда бы не согласился туда пойти… я разочарован в тебе, Бакуго, не тот способ ты выбрал, ой не тот… ты же себя потом с говном за это сожрешь», – с такими мыслями Шото наблюдал за входящими в здание героями. Сам он туда не пошел, ведь он не мог гарантировать, что не вмешается и не сделает только хуже… Минут 40 ничего не происходило, или просто создавалось такое впечатление. Если напрячь слух то можно было услышать сдавленные крики Мидории; для Тодороки они были ножом по сердцу. Когда он уже хотел вмешаться, Бакуго вылетел из здания на всех парах. На его глазах были слёзы. Шото сразу метнулся в сторону кабинета. Дверь была не закрыта. То, что увидел Тодороки, крайне сильно его шокировало. Изуку лежал на полу, по бедрам стекала ещё свежая сперма; глаза были опухшими; на щеках красные полосы от нескончаемых слез, до сих пор текущих, тело содрогается от беззвучных рыданий, но сознание уже потерянно, как и способность воспринимать мир вокруг себя. Примерно в таком состоянии его нашли тогда рядом с Ному. Вот только там его раздирал монстр, а здесь его изувечил лучший друг – точнее, уже бывший лучший друг. Тодороки присел на одно колено рядом с бедным зеленоволосым героем и невесомо коснулся его щеки своей правой рукой, используя причуду, слегка охлаждая разгоряченное сексом тело и приводя Мидорию в чувства. Деку не сразу стал осознавать, что произошло. Он лишь почувствовал приятный холод, распространяющийся от лица по всему телу и рассеивающийся где-то в области бедер. Зеленоволосый герой сразу вспомнил, что произошло, когда сознание более-менее пришло в норму и до него достучалось отвращение и боль, идущая от попы. Мидория распахнул глаза и дёрнулся, скидывая со своей щеки руку, которая несмело гладила его и дарила такой благословенный холод. Однако это движение ему дорого обошлось: мозг уже успел осознать, что нужно вырываться, а вот тело еще не отошло от пережитого стресса и очень слабо откликалось на истошные сигналы мозга… Вместо полноценного движения руки лишь слегка дернулись, а голова медленно отвернулась в сторону от сидящего рядом человека. Из горла вырвался слабый стон боли и бессилия, в уголках глаз снова скопились слезы и вновь потекли по уже слегка остывшим щекам… – Н-не надо… п-пожалуйста… не надо… мне боль-но… прошу, остановись, – Мидория слабым, хрипящим голосом, посаженным от долгих криков, просил его не трогать, но на Шото это не совсем подействовало. – Тише, тише, я не сделаю ничего плохого, – опускаясь на колени и кладя руку на лоб Изуку, шепотом успокаивал маленького ягненка суровый, но нежный тигр. После обезумевшего волка он казался Деку таким ласковым, таким родным. – То-до-роки… это ты… – с надеждой в срывающемся от рыданий голосе проговорил Мидория, поворачивая голову и встречаясь с разноцветными глазами своего спасителя, – Ты здесь… Я рад, – пытаясь улыбнуться, всё так же еле выговаривая слова, Изуку потянулся ослабевшими руками к единственному, на его взгляд, родному человеку. Шото осторожно подвинул к себе Мидорию и позволил себя обнять, держа столь хрупкое тело у себя на коленях и гладя по голове, совсем как тогда, в больнице, но обстоятельства были различны. Эта мысль не могла отпустить юного героя. Зеленоволосое чудо всё плакало и вздрагивало, и вот, слезы превратились в рыдания, а дальше пошли обвинения в слишком позднем приходе и легкие удары кулаками по плечам. Тодороки все молча выслушивал, все больше и больше желая уничтожить Бакуго и себя заодно, но Мидория остановил растущее чувство вины и ненависти, подняв заплаканное лицо и вглядевшись в столь знакомые черты. – Спасибо… спасибо тебе, Шото… – это был, возможно, первый раз, когда Мидория назвал его по имени, но этой короткой фразы хватило, чтобы выбить все мысли из головы огненно-ледяного героя. – Не за что, Мидория, – с мягкой улыбкой произнёс Тодороки, но его слова не были услышаны – Изуку уже успел уснуть, вернее будет сказать, он снова просто потерял связь с миром, но это было уже не от боли, а просто от усталости и пережитого стресса… Тодороки мягко коснулся губ юного зеленоволосого героя и, опустив его на пол, аккуратно полностью застегнул его одежду и все так же нежно, как фарфоровую куклу, поднял на руки и вышел с ним из старого корпуса…

***

Как Тодороки добрался до своего дома с Изуку Мидорией на руках он не помнил. Когда он вошел в дом, даже на вопросительный взгляд отца Шото не ответил, а просто на ватных ногах прошел к себе в комнату и уложил своё сокровище на кровать. Старатель не особо интересовался делами сына, но эта ситуация ввела его в полный ступор, хотя, если верить рассказам других героев о том, что случилось с Изуку, удивляться в принципе нечему, всё в жизни случается… Шото уснул рядом с Мидорией, обхватив руками колени и опустив на них голову, прислонясь спиной к кровати. Изуку лежал на мягком матрасе и по ощущениям под очень теплым одеялом, но ему все равно было холодно. Этот холод шел из его сна… Мидория вновь оказался в этом проклятом месте, рядом с Томурой Шигараки. Вот только теперь его держал не Ному, а бывший друг детства, Кацуки. В помещении было холодно, но от жмущегося к нему Бакуго шел жар, готовый вот-вот спалить и тело и душу зеленоволосого героя… Изуку стоял без одежды – и не он один, а все, кто был рядом с ним, тоже были, в чем мать родила. Его руки ничем не были ограничены, но поднять их он всё равно не мог, чтобы дать хоть какой-то отпор незваным гостям его снов. Томура подходил всё ближе… всё было в точности как и в реальности… Бакуго терзал шею Мидории сзади, оставляя на ней кровавые пятна засосов и попутно сжимая своей рукой нежные соски Изуку, а Шигараки тянул свои руки к шее юного зеленоволосого героя, намереваясь задушить последнего… Деку хотел закричать, но из горла вырвался лишь скрипящий, непохожий на голос человека, звук, который напугал бедного Мидорию ещё больше… Костлявые, истертые пальцы Томуры были все ближе и уже охватывали шею Изуку, а руки Бакуго крепко держали окровавленные от бесконечных укусов плечи юного героя… Страх перерос в нескончаемый ужас и отразился на спящем теле Мидории: стройное и спортивное тело содрогнулось в конвульсиях, рот раскрылся, из горла вырвался истошный вопль страха пред неминуемой смертью… Во сне всё всегда происходит медленнее, чем в реальности, но здесь все было до боли правдоподобно. Пальцы Шигараки сомкнулись на шее Изуку, перекрывая ему приток воздуха; крепкие руки Бакуго обняли со спины хрупкое, ещё не восстановившееся тело, и стали со знанием дела и немалой силой раздавливать в своих мертвых объятиях… Мидория метался по кровати, крича и плача, раздирая кожу на шее, пытаясь избавиться от душащих его во сне пальцев. Тодороки вскочил еще после первой вспышки крика и сейчас старался привести Изуки в чувство, вернуть его к реальности… Но ничего не помогало – ни тряска, ни удары по щекам. Зеленоволосый продолжал метаться и кричать… Шея Деку была почти полностью пережата длинными и мерзкими пальцами Томуры. Юный герой перестал осознавать себя, воздуха перестало хватать, и он почувствовал холодное, как сама тьма, прикосновение госпожи Смерти… А в реальности за него бились сразу два огня жизни. Старатель примчался на вопли Мидории и увидел ужасающую картину перед собой: Изуку весь в собственной крови метается по кровати, продолжая раздирать шею, а Шото хоть как-то пытается убрать руки Мидории с шеи. Старатель в один прыжок пересек комнату и, оттолкнув сына, сам скинул Мидорию с кровати лицом вниз, заломив ему руки за спину. Однако даже всей физической мощи Старателя было мало, чтобы удержать взбесившегося юного героя – последний метался, как дикий зверь, норовя разорвать свои жизненные нити… – ШОТО! СРОЧНО ЗАМОРОЗЬ ЕГО РУКИ! – громогласный приказ отца был мгновенно исполнен и руки Мидории оказались замурованы в лёд, но даже это его не остановило… – ЧЕРТ! Силы Старателя тоже были не бесконечны; Мидория будто вытягивал их, обращая против владельца… Всегда, когда сон достигает своей финальной, самой жуткой точки, тебя просто перебрасывает в другой сон, ещё более страшный, но в случае с Мидорией произошло не так… его сон и не думал заканчиваться или превращаться в другой, он просто продолжал быть, как что-то само собой разумеющееся, но и теперь Изуку не мог ничего сделать, даже осознав, что это просто сон… Шото и Старатель пытались вытащить Деку из этого проклятого кошмара… и вот, после сотен тысяч безуспешных попыток растрясти Мидорию, в голове Старателя родилась безумная, и, возможно, самая неожиданная мысль… – ШОТО! ПОЦЕЛУЙ ЕГО! – Ч-что? – ТЫ, ЧТО ОГЛОХ?! ЦЕЛУЙ ЕГО! – уже из последних сил держа вырывающегося и невероятно шального парнишку, скомандовал Старатель своему сыну. Шото за долю секунды решил, что спорить сейчас не подходящее время, и лишь кивнул. Через секунду Старатель оторвал Мидорию от пола, а Тодороки приблизился к Изуку и впился в его губы страстным и глубоким поцелуем. Зеленоволосый замер, как будто его оглушили, и теперь его тело полностью расслабилось, а сознание пыталось вернуться из кошмара в реальность… Старатель отпустил Мидорию и тот остался только в руках Тодороки, так и не прекращавшего поцелуй… Кошмар, только что пережитый зеленоволосым героем, все еще тянул костлявые пальцы к изящной тонкой шее, не думая расставаться со столь сладкой и желанной добычей. Но теперь добыча была очень далеко, за огненной стеной любви, смешанной с желанием защитить, и за ледяным барьером несгибаемой воли и жажды мести… Страшный темный мир, неизвестный ему доселе, тот мир, в глубине собственного сознания, который поглотил его с головой, не желая отпускать в реальность, тот мир, что был дарован ему чудищем, теперь стал частью его самого… Но… Нежные ласки мягких и теплых губ, безопасные руки, отгоняющие мрак, поселившийся в душе за одну ночь, очищали разум и чувства, даруя счастье и полет измученной душе… Всем этим сейчас был награжден Мидория… А Старатель не смел нарушить эту идиллию – лишь сидел около стены и загадочно улыбался, наблюдая за тем, как его сын целовал парня, и по щекам обоих целующихся текли слезы радости и облегчения… а за большим окном разгорался рассвет, знаменующий новое начало…