***
Эмма перелистывала пособие, что дала ей учительница рисования — «Портрет карандашом». Конечно же, мисс Фокс была в курсе того, когда и куда собралась поступать Эмма, так что теперь взялась за нее по полной. Для зачисления помимо аттестата нужно было пройти вступительные, а для академии это только рисование. Так что на сегодня — портрет. Оказалось, пьяной рисовать гораздо интереснее. На листе бумаги были только зачатки: овал лица, разметка глаз и губ. Она прорисовала все лица с пособия и, по просьбе мисс Фокс, перешла на настоящих людей из ее окружения. «Может, я хоть наконец научусь запоминать лица и имена», — размышляла Эмма, вспоминая, с трудом выковыривая из памяти имена мальчишек со второй школы. В портрете для Эммы самым трудным был нос: он вечно норовил стать больше или получиться кривым, как у мистера Голда. Перерисовывать с рисунка было куда легче, а вот рисовать с нуля, да еще и кого-то из своего окружения — та еще задачка. Кого именно рисовать, она решила уже раньше. Телефон все так и не давал главного ответа, так что Эмма прекратила мучить его, то заходя, то выходя из смс, то проверяя, ушло ли ее последнее сообщение. Она даже баланс проверила, и только после этого приступила к деталям рисунка: четкие брови, большие глаза с густыми бархатистыми ресницами. Эмма задумалась: чего-то не хватало во взгляде. Может, надо доработать тень? Прямой ровный нос, над ним она поработает позже. И губы, очень важная деталь — почти треть лица. Полные, мягкие губы. Как это показать? Вибрация телефона чуть не заставила Эмму вздрогнуть. Она схватила телефон, надеясь, чтобы это было именно то, о чем она думала. Р: «Я приду!» — кричало сообщение. Да! Эмма вернулась к рисунку, дополнив его одной деталью — родинка справа. Точка. На сегодня с рисованием закончено. Надо проверить, хватает ли продуктов на готовку для завтрашней гостьи и подготовиться для их совместного просмотра.***
Они устроились в зале, где располагался огромный телевизор. Раньше они тут не тусовались: всю домашку они делали в комнате у Эммы или готовили на кухне что-нибудь на обед. Было как-то непривычно, по-другому. Вроде все так же готовятся к литературе, но все равно: выключенный свет, фильм, вечер, Ингрид ушла по гостям. Все было иначе. Эмма с гордостью разложила собственноручно приготовленную пиццу на тарелки. Над этим она сегодня хорошо потрудилась. Отчего-то ей было немного тревожно, и готовка дала ей возможность уйти от мыслей, а ожидание совместного вечера прошло легче. И вот этот момент настал: Реджина вручила ей в руки кассету, которую она сама взяла сегодня у мисс Френч. — Миссисипи в огне? [*] Это же не по книге, — прочитав название, изумилась Эмма, — да еще 1988 года. Что это за старье? — А ты думала, мы будем смотреть только что вышедший блокбастер? Это же Френч. Реджина и сама сначала удивилась, что фильм далек от книги, но догадывалась, что тематика должна совпадать. Иначе к чему все эти нравоучения от учительницы литературы? Они устроились на диване, приготовившись наслаждаться фильмом и едой, но уже с первых кадров есть расхотелось. Реджина отодвинула тарелку и прикрыла рот рукой. Эмма, с трудом оторвав шокированный взгляд от экрана, на котором происходило зверское убийство, посмотрела на Реджину, глаза которой блестели, настолько та была потрясена увиденным. Эмма не знала, что делать. Пульт лежал рядом. Остановить фильм? Отвернуться и притвориться, что она ничего не замечает? Выключить кассету и выкинуть ее в окно? Есть ей тоже расхотелось. Она совсем не ожидала, что мисс Френч посоветует им такую жуть. Точно не для воскресного просмотра с пиццей в комплекте. Она вернулась к экрану, моля неизвестно кого о том, чтобы все это поскорее закончилось, но мысли ее не оставляли. Мэри Маргарет часто плакала при ней, и для этого всегда находились слова поддержки. Дэвид тоже плакал пару раз, когда дела были совсем плохи. Чаще всего это было по пьяни. Но впервые рядом с ней была плачущая Реджина. В комнате стояла полнейшая тишина, пока на экране стояла заставка фильма: «Миссисипи в огне». — Реджина, ты в порядке? — глянула Эмма в ее сторону. Та только кивнула в ответ, и они продолжили смотреть в полнейшей тишине. Никто из них так и не притронулся к еде. В какой-то момент им обеим показалось, что справедливость может восторжествовать, ведь там был главный герой-спаситель, человек из другого места, из другой культуры, вдруг возникший из ниоткуда и решивший навести порядок. Ведь у него высокие моральные принципы, власть, оружие, план. И вообще — он же главный герой! Но когда дома невинных людей начали гореть, и появились новые жертвы, стало еще тяжелее. Эмма услышала всхлип со стороны Реджины, и в решительности схватила пульт. Она должна была это остановить. Если этот дурак-главный-герой не справляется, она должна была это остановить! Но Реджина, поняв ее намерения, перехватила ее руку, сжав мертвой хваткой. Горячая ладонь, сжимающая ее запястье. Эмма замерла. Пальцы, схватившие ее, напрягались еще сильнее, пока на экране разворачивалась драма. Но вот кадры сменились, и Реджина расслабилась. Эмме ничего не оставалось сделать, как самой расслабить руку и раскрыть ладонь навстречу теплым пальцам. Это было так же страшно, как и этот ужасный фильм, но ведь им надо было как-то продержаться вместе с этим маленьким чернокожим мальчиком из фильма, который все спрашивал главного героя, почему тот так ничего и не понял после всех этих жертв. Почему ты так ничего и не понял, дурак? Так они и просидели весь фильм, то напрягая, то расслабляя руки. Эмма сама расплакалась, так и не понимая, от фильма или оттого, что рядом сидит Реджина с мокрыми от слез щеками. Было просто жалко: ее, этих людей, весь этот мир. Так было лучше: сидеть, держась за руки и чувствовать, что они не одни; веря, что хорошее в конце концов должно победить. Но вот фильм закончился, а кассету хотелось выкинуть все равно. Пошли безмолвные титры, и Реджина расцепила их руки, вытирая слезы. Тепло ушло вместе с ее рукой, и Эмма посмотрела в сторону Реджины, ожидая хоть какого-то ответа. Но та только печально улыбалась. — Я думаю, надо покурить, — вскочила Эмма с дивана, и обе двинулись к выходу. Прячась на лестничной площадке возле выхода на чердак, они все так же стояли в тишине. Напряжение после фильма никак не отпускало. — Тебе не кажется, что мисс Френч немного загнула с этим фильмом? — спросила Эмма срывающимся от злости голосом. Реджина недоуменно посмотрела на нее и прыснула от смеха. И они обе засмеялись: громко, истерично, сгибаясь от вырывающегося смеха. — Немного? — саркастично произнесла Реджина в паузе между смехом. — Ты думаешь? Они смеялись еще какое-то время, и напряжение уходило вместе с затихающим смехом. — А я все думала, почему она так мило улыбалась, когда отдавала мне эту кассету, — размышляла Реджина вслух. — Думаешь, она нас так наказала? — предположила Эмма. — Расплата за петицию? — покусывала Реджина губу в раздумьях. — Все равно, это слишком для мисс Френч. — Я надеюсь, книга не по мотивам написана? — Да нет, — успокоила Реджина Эмму, — книга милая и написана легко. Просто темы пересекаются. — Ты уже успела прочитать?! — Эмма, в который раз, с изумлением смотрела на Реджину. Одно дело — вызубрить таблицу всех химических элементов. Другое — прочитать книгу за пару дней. — Да она легкая, говорю тебе. Сама прочтешь за один раз. Не то, что этот фильм. — Главный герой — никакой не герой, — вернулась Эмма к фильму. — Ну, он сделал все, что мог. — Ты его защищаешь? — возмутилась Эмма. — А ты бы что сделала? — Я не знаю, — Эмма в задумчивости тушила сигарету. — Но рекомендовать этот фильм я бы никому не стала. Или предупредила бы, что пиццу готовить для него не стоит. — Кстати, пойдем-ка проверим твои кулинарные способности, хозяюшка. — Миллс, еще одно «хозяюшка», и никакой тебе пиццы. Реджина не первый раз за вечер использовала это слово, несмотря на предупреждения Эммы так ее не называть. И что-то подсказывало Эмме, что теперь Реджина опять расслабилась, позволяя себе эти колкости в ее сторону. В ее взгляде опять читался этот вызов, эта обычная манера Реджины задеть Эмму за что-нибудь. Только чуть припухшие веки говорили о том, что Реджина недавно плакала и совсем не могла шутить. — Ну ладно, не горячись, — улыбнулась Реджина и повернулась, собираясь обратно в квартиру. — Хозяюшка. За пиццей они доделывали задания по алгебре на завтрашний урок. Эмма уже наскоро прорешала примеры, занимаясь только едой и наблюдая, как Реджина сосредоточенно и аккуратно переписывает все с черновика в основную тетрадь. — Ты все время так делаешь? — с набитым ртом спросила ее Эмма. — Обычно я делаю все заранее, но выходные, как ты и сама знаешь, выдались насыщенными. Да еще книжка затянула, — бормотала Реджина, пока переписывала уравнение. — Да нет, я про твои черновики. — А что? — прервалась Реджина, выглядывая исподлобья на Эмму. Ей послышался игривый тон. Или ей кажется? — Ничего, — пожала Эмма плечами и продолжила допрос: — И химию тоже? — И химию тоже. Свон, ты можешь не мешать? Принеси лучше еще пиццы. Эмма закатила глаза и двинулась на кухню. Вот вечно так! Разве сложно просто ответить на вопрос? На кухне ей встретилась Ингрид, уже вернувшаяся домой. — Привет, милая! — встретила она улыбающуюся дочь. — Привет! Пиццу будешь? Сама делала! — с гордостью протянула Эмма ей тарелку. Ингрид подцепила кусочек, откусила и с удовольствием покачала головой, мыча о том, как вкусно. Эмма довольно улыбнулась и вспомнила, что совсем не обсудила один вопрос. Самый важный вопрос этого вечера: — Кстати, у нас сегодня Реджина останется. Ты не против? — Конечно, — ответная улыбка, — а ее родители в курсе? Ингрид до сих пор не могла свыкнуться с тем, что эта милая девушка, которая ходит к ним в гости все чаще и чаще, — дочь Коры Миллс. — Да, — поспешила ответить Эмма и поторопилась вернуться в комнату. Если отец в курсе, то считается. Он же ее родитель, верно? Покончив со школьными делами, девушки уже привычно разложили диван, готовясь ко сну. Эмма натягивала наволочку на подушку, и ей вдруг вспомнился тот эпизод, когда она маялась от жара. Чушь! Выкинь из головы! Эмма захватила плеер, вспоминая о просьбе Реджины в прошлый раз: — Сегодня будем слушать мою музыку. — Я постараюсь не ворчать, — приподняла брови Реджина. — Еще бы! Тебе же нравится Гуано Эйпс. Тут можешь не притворяться. Реджина наблюдала, как любовно Эмма вставляет диск в плеер. Кажется, Эмма сегодня и правда игриво настроена. И эта ее милая пижама в голубой цветочек никак не прячет этой задиристости. Эмма словила на себе этот буравящий ее взгляд и замерла на секунду: Реджина лежала у стены, подперев голову рукой и смяв лежащую рядом подушку. Эта чертова подушка все никак не шла из головы. Надо сменить ход мыслей. — Как тебе фильм? Мы что-то даже не поговорили про него толком, — спросила Эмма, гася основной свет и забираясь в постель. — Печальный, — единственное, что сказала Реджина. Она все также лежала боком, разглядывая профиль Эммы. — Правдивый, и оттого еще печальней. А ты что думаешь? Эмма пялилась в потолок, раздумывая. Свет лампы освещал только чуточку, а все остальное уползало в темноту. И ее мысли погружались туда же. — Меня все это злит, — тихо проговорила она. Желание выкинуть кассету куда дальше опять появилось. — Чистый холерик, как я и говорила, — заключила Реджина своим тоном «я все знаю», и Эмма улыбнулась ей в ответ, даже не споря. Вот только даже когда Эмма улыбалась, уголки ее губ все равно смотрели вниз. Как будто Эмма всегда знает какую-то печальную правду, всегда держит ее при себе. Реджина давно это приметила. — Это же было совсем недавно, понимаешь? — продолжила Эмма. — Каких-то сорок лет назад. То есть это время, когда Ингрид родилась. Это же все было правдой. Ее голос набирал темп и становился совсем не тихим, и она выдохнула, чтобы не злиться. Подумаешь, холерик! — Мне кажется, — подхватила Реджина, — где-то это все еще правда. Где-то этот Миссисипи горит до сих пор, и все мы горим вместе с ним. Ее голос прозвучал так серьезно. Эмма глянула на Реджину: та смотрела как будто в никуда, как будто сквозь стены комнаты сразу на весь Сторибрук, на весь мир. Это завораживало. — Ты так красиво говоришь, — произнесла Эмма негромко. Ей всегда так казалось. Особенно это было заметно на уроках литературы. Реджина удивленно посмотрела на Эмму, и та смутилась. — Ну, то есть я имею в виду, ты так говоришь, что… как будто ты знаешь, что сказать. Как будто это из какой-то умной книги, — оправдывала Эмма свои слова, отчаянно хватаясь за края одеяла. «Боже, что я несу!» Реджина совсем не ожидала услышать такое от Эммы. Но в этой полумрачной тишине под тихий женский вокал это звучало так естественно. — Ты тоже отлично высказываешь свои мысли. Особенно, когда хочешь позлить мисс Френч, — ответила ей Реджина, и Эмма немного расслабилась после недавней откровенности. В плеере зазвучала новая композиция, и Реджина узнала ее. — Эта та, под которую надо плакать? — шутливо спросила она, указывая взглядом на плеер. — Ты запомнила! А говорила, что не нравится, — торжествовала Эмма, и Реджина рассмеялась, и от этого тихого смеха хрипотцы в ее голосе добавилось. — Ну что, поплачем? Есть какие-нибудь плохие новости на примете? — спросила Эмма. Ей вдруг вспомнился секрет про шкафчики, которым Реджина поделилась с ней в прошлый раз после той школьной дискотеки. — Недостаточно печального на сегодня? — спросила Реджина, поворачиваясь на живот, и Эмма, решив, что та готовится спать, погасила единственный источник света. — Я вчера была у папы, — проговорила Реджина в темноту. — У него новая женщина. Оказалось, когда она произнесла это вслух, это стало каким-то другим. Вот только вчера ей казалось, что она за него рада, а сейчас стало как-то не по себе. — И как она? — Обычная женщина. Милая. Она ему нравится, — оправдывалась Реджина перед самой собой же. — Так это печальные новости? — У нее аллергия на животных. Она сначала чихала полвечера, и мы потом только сообразили, что к чему. Пришлось почистить одежду от шерсти. — Это плохо? — Эмма все еще не понимала, что Реджина думает по этому поводу. — Это просто факт. У Сьюзан аллергия на собак, и если Герти ее встретит, то укусит чихающую женщину. Эмма рассмеялась от возникшей перед ее глазами картинки, и хлопнула смеющуюся вместе с ней Реджину по плечу. — Миллс! Ты жестока! — Я-то что! Это же Гертруда. Ты же знаешь, какая она, — в шутку оправдывалась Реджина. — Да, я знаю. Она плохая девочка, — проговорила Эмма, вспоминая, как Реджина сюсюкается с ней. Они замолчали на какое-то время, каждая размышляя о недавно сказанном. — У них все серьезно? — отважилась на вопрос Эмма. — Я пока не знаю, но похоже, что да. Папа давно от меня это скрывал, но я подозревала, что он встречается с кем-то. Это был «семейный ужин». Никогда не подумала бы, что у меня когда-нибудь может быть мачеха. Эмма стиснула зубы: эта фраза резанула. С одной стороны, она чувствовала, что Реджина обеспокоена, и ей хотелось ее поддержать, с другой стороны, это слово, это ненавистное слово, звучало столько раз в кабинете директрисы. Но ведь это не Кора, ведь это Реджина лежит сейчас рядом. — Я приемная дочь, — произнесла она на выдохе. Она никогда никому этого не говорила, кроме своих друзей. А в школе об этом знали только психолог и директриса. И по полнейшей тишине в ответ Эмма поняла, что Кора не делилась этой информацией с дочерью. Зачем она вообще сказала? Наверное, ей так захотелось. — Я не знала, — растерянно проговорила Реджина, резко выпрямившись: — Эмма, я же тебя не обидела? Я вовсе не это имела в виду. Это «Эмма», прозвучавшее так внезапно, и тревога в ее голосе — Эмма не могла на нее злиться. — Нет… Нет, я не злюсь, просто… просто ты же и не должна была знать. Реджина легла обратно, подбирая слова, сложив руки на груди. Мысли суетились. — Вы с Ингрид так похожи, — растерянно проговорила она. — И у вас такие хорошие отношения. — Не такие, как у мачехи и падчерицы? — Нет. То есть…блин! Это тоже плохо прозвучало, да? — Реджина закрыла ладонями лицо, прячась от стыда. — Да ладно, расслабься, Миллс, — мягко проговорила Эмма. Она не раз сталкивалась с такими суждениями про отношения приемных родителей и детей. — Я несу всякую фигню! Не очень-то у меня получается хорошо говорить, как видишь, — Реджина все еще злилась на то, что допустила такую глупость со своей стороны. Протоколов на такие случаи в ее голове не было. — Миллс, успокойся. Это нормально. Наверное. Реджина оторвала лицо от подушки и подняла голову, рассматривая, не злится ли Эмма, но та только прямо смотрела на нее. Но не злилась, не была рассержена, просто смотрела. — Хочешь что-нибудь спросить? — проговорила Эмма в тишине. В тот раз, когда она призналась Дэвиду и Мэри Маргарет, вопросов была тьма. — Значит, ты была в приюте до этого? — осмелилась Реджина. — Да. До десяти лет примерно. Наверное, это слишком личное. Реджина покусывала губу, отбирая вопросы, роящиеся в голове. — А как было там, в приюте? — Плохо. Про это не хочется вспоминать. Кулаки сжались, опять хватаясь за одеяло, как будто только оно и удерживало Эмму в этой комнате, не позволяя унести ее обратно в этот приют. Реджина не могла этого не заметить. Лучше прекратить допрос, хотя еще многое хотелось узнать: — Хорошо, что сейчас ты здесь. И вместе с Ингрид. Она классная. — Да, это точно. Эмма перевернулась на бок, сильнее заворачиваясь в одеяло, тепло улыбаясь Реджине. — Вот скажи, Миллс, как можно спать на животе? — А как можно спать в пижаме, да еще и завернувшись в одеяло? — Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? — не выдержала Эмма. — А ты? — губы Реджины растянулись в ухмылке, а глаза блестели в темноте. «Это надо запомнить, — решила Эмма, — это то, чего не хватает. Помимо родинки». — Спокойной ночи, Свон. — Спокойной ночи, Реджина. Они легли, поуютней устраиваясь под звучание музыки. Но спокойной ночь не получилась. В голову Эммы клочьями врывались воспоминания: трехэтажные кровати рядами, общие игрушки, затасканные книги, ее рисунки, альбом с которыми она хранила под подушкой вместе с истончившейся кисточкой, дети, делившиеся на лагеря «свои» и «чужие и опасные», взрослые меняющиеся люди, чужие запахи. Все кружилось перед глазами, и она ворочалась, жалея, что все это звучит в ее голове под любимую музыку и портит ее. Может, зря она призналась Реджине? Зря сказала, что не хочет вспоминать про приют, раз все равно про него вспоминает? Вдруг Реджина ее жалеет? Ей этого совсем не хотелось. Реджина тоже не спала, судя по ее частому дыханию. Когда Эмма в очередной раз перевернула подушку прохладной стороной к лицу, Реджина повернулась к ней: — Не спится, Свон? Эмма натянуто улыбнулась: — Нет. Всякая фигня лезет в голову. — Хочешь рассказать? — шепотом спросила ее Реджина. Эмма помедлила секунду. — Только не жалей меня, ладно? — Как скажешь, Свон. Не буду. Эмма легонько выдохнула и начала: — Мне вспомнилось, как Ингрид появилась там. Мне тогда было лет девять, наверное. Только исполнилось, и была такая красивая осень. Я ее хорошо запомнила, потому что Ингрид пришла тогда в светло-голубом пальто, и на фоне желтеющих деревьев она выделялась. Я плохо запоминала лица и людей, я и сейчас в этом не очень, как ты поняла. Реджина улыбнулась ей в ответ. — По пальто ее и запомнила. Ну, в общем, как-то Ингрид пришла уже за мной, но я тогда была не очень разговорчива к тому же. Так что она приходила несколько раз, и каждый раз я смотрела в окно, когда она уходила в своем голубом пальто. Эмма только что заметила, каким чужим казался ей ее собственный голос. Как будто кто-то другой рассказывал за нее эту историю, а она тихонько слушает. Как и Реджина: внимательно, не отрывая глаз, улавливая каждый вздох. — Я тогда вообще мало говорила, и в школе у меня были не лучшие оценки. И отношения с учениками тоже были не очень. Там вообще с общением было туго. Дети обижали других детей, которых обижали взрослые, и все это просто передавалось по кругу, как будто бы. Когда я наконец поверила, что Ингрид меня обязательно заберет, это было… не знаю, как сказать. Я боялась, что это обман. Я думала, что недостойна. Такая красивая, умная, добрая женщина пришла за мной? Меня тогда часто дразнили молчуньей. Блин, я тогда часто дралась, хоть и была молчалива, — Эмма странно хохотнула. — Да, молчуньей или тормозом. Глаза Реджины моментально округлились, когда она услышала знакомое слово: — Эмма! — прервала ее Реджина, и та вздрогнула от неожиданности. — Прости меня. Я…я…- заикалась Реджина, — я не хотела, я не знала. Я тебя так называла. Прости меня. Эмма моргала в ответ, открывая и закрывая рот: — Да это было сто лет назад уже. — Но я так сказала! — Теперь Реджина хватала одеяло, комкая его, как будто умоляюще складывая руки. — Реджина, ты же правда не знала. Забей. Проехали, ладно? И ты обещала мне — не жалеть. Реджина ослабила хватку, выдыхая, но в глубине души ругала себя всеми плохими словами, что были в ее словарном запасе. — Как ты и сказала, теперь я здесь, и все давно в прошлом, — закончила Эмма. — Только давай сменим музыку? — Давай, — Реджина, судя по взгляду, все еще была где-то в себе. — Да, только обязательно поставь что-нибудь. Не могу уснуть без музыки с тех пор, как родители начали ругаться. — Давно? — спросила Эмма, пока перебирала диски. — Такое чувство, будто всю жизнь. Эмма сменила музыку, и уже привычное мелодичное звучание Дайдо заполнило комнату. — А что было потом? — вернулась Реджина к теме приюта и Ингрид. — Потом мы переехали сюда, и теперь я готовлю самую лучшую пиццу в мире для просмотра задания по литературе, — ушла Эмма от темы, улыбаясь. — Да, самую лучшую, хозяюшка, — озорно улыбнулась Реджина ей в ответ, и Эмма ткнула ее в плечо, не удержавшись. Всего несколько минут назад Эмма боялась, что Реджина может ее жалеть, но теперь Реджина сама казалась ей такой беззащитной. — А что с твоими родителями? — спросила Эмма, наблюдая за лицом Реджины, которое мгновенно менялось, когда заходила эта тема. — Да ничего хорошего. И ничего особенного. Они ругались, потом разошлись. Теперь у отца женщина, которая чихает на меня. А у меня мать, которая роется в моем шкафчике и других личных вещах, — зло закончила Реджина. Она поймала свое тяжелое дыхание и заставила себя остановиться. Надо посчитать до десяти, на каждый выдох, медленнее и глубже каждый раз. Эмма смотрела, как разглаживается лицо Реджины, недавно искаженное от раздражения. — Вот и вся история, — постаралась улыбнуться Реджина. — Будешь жалеть меня? — Почему бы и нет? — неуверенно ответила Эмма, внимательно вглядываясь в блестящие глаза напротив. Эмма протянула чуть дрожащие пальцы и провела по волнистым волосам. Реджина еще раз медленно выдохнула и закрыла глаза под ласкающей ее рукой. Пусть это останется здесь, в этой комнате, где были сказаны слова, которые никогда раньше не звучали и никогда больше не прозвучат. Здесь можно: в этой темноте, под эту музыку, на этой кровати с границей посередине, нарушаемой рукой Эммы. Волосы ласкали пальцы. Легкие скользящие движения. Эмме хотелось погрузить пальцы глубже в шелковистую густую волну. Но она себе этого не позволяла, ведь так было бы слишком. Она просто гладит ее по голове. В конце концов, Реджина была ее подругой. А разве не для этого нужны подруги? Поддержать, когда плохо, успокоить, когда нужно. Здесь и сейчас можно. Им не обязательно вспоминать об этом завтра в школе или когда-нибудь еще. Эмма посмотрела на мирное лицо Реджины, и ей самой стало легче. Она свернулась калачиком, спрятав руки под подушку, и постаралась заснуть. Под подушкой больше ничего не лежало с тех самых пор, когда женщина в голубом пальто забрала ее с собой. Ей всю ночь снились желтые резные падающие листья и белая пушистая собака, хватающая их зубами. ___________ [*] — Миссисипи в огне, фильм 1988 года о борьбе за права человека, в частности за право афроамериканцев голосовать. Главная тема фильма — расследование убийства активистов в борьбе за это право.