То, что не скроешь

— Зацени, что я сделала! Эмма нажала кнопку плеера, и из подключенных колонок донеслась знакомая песня Дайдо. — Ты перезаписала Дайдо? — догадалась Реджина. Ведь свой диск она уже любовно положила в сумку. — Не только это! — подняла Эмма палец вверх, — я смешала наши любимые песни с нескольких дисков. — Круто! — оценила Реджина. — Ну-ка, что там дальше? Эмма не стала рассказывать подробностей о том, как она целый день убила на то, чтобы выбрать, а потом расставить по местам все их общие любимые песни, о том, как боролась с музыкальным центром в гостиной, как избегала вопросов матери. И чего ей стоило проторчать полдня у радио, чтобы поймать ту песню, под которую Реджина танцевала в баре. И что она нашла только группу, а песню ей пришлось спрашивать у Мэри Маргарет, и та подключила к поиску Анну, потому что Анна — их личный диджей на вечеринках, которая всегда приносит с собой все музыкальные новинки. Как Эмме пришлось объяснять, что все это для личного проекта. Все это было не важно, потому что стоило того, чтобы Реджина улыбалась, узнавая каждую их песню. И той особенной улыбки, когда зазвучал знакомый сердечный бит, под который она с закрытыми глазами с наслаждением танцевала в баре под тусклыми лампами: тУ-ду-ту-дУ. — Это же Кардингс! Erase and rewind! Где ты ее нашла? — удивлялась Реджина, пока Эмма любовалась ею. Она оставила эту песню на сладкое — почти в самом конце, но это уже было не важно. Ну и что, что Реджина немного нетерпелива. Эмме пришлось потратить всю карточку интернета, чтобы под звуки модема скачать эту долгожданную песню. И теперь эта музыка возвращала их в тот вечер, когда они сбежали в бар, купили там пива под фальшивые документы и пили за Голда. Видимо, Реджина тоже думала об этом. — Нам надо еще раз сходить в тот бар! Обязательно! — решила Реджина в тот же момент. — А как же твоя мать? — Эмма не ожидала такого, хоть и очень надеялась. — Ну, я же не говорю, что сегодня сразу после уроков. Но когда-нибудь обязательно. Когда-нибудь обязательно. Хотя уже сейчас все было хорошо. Они опять встретились у Эммы, готовясь к урокам, и недавние проблемы уже не казались такими серьезными. Сегодня у них литература и алгебра, завтра химия и история, а там и середина недели пройдет. Но важно здесь и сейчас: Реджина у Эммы дома, и они опять вместе. Эмма даже встала пораньше и прибрала комнату тщательней обычного. Рисунки она так и не выкинула, просто спрятала их подальше. Правда, проводя тщательную уборку перед приходом Реджины, она не все так хорошо продумала и некоторые детали упустила. Например, папку с «исследованиями» ее друзей она так и не выкинула, совсем про нее забыв. И, конечно же, кричащее название «Эмма и ее счастливое будущее» не ускользнуло от взгляда Реджины. — Это что такое? — взялась та за папку, лежащую поверх всех учебников. — А, это. Фигня, забей! Это мои друзья прикалывались. Но Реджина уже разглядывала стикеры, приклеенные поверх надписи: цветочки, звездочки, единороги, которые Мэри Маргарет, вероятно, взяла со старых диснеевских журналов, которыми болела в седьмом классе. Эмма не стала останавливать Реджину. Тем более, многое из этого было забавным. Алгебра подождет. — Кто писал? Так коряво, — бормотала Реджина, пытаясь разобрать незнакомый почерк. — Что тут написано? — и тут же рассмеялась, пробегаясь глазами по всему остальному. — О, Боже, это что? Это они все придумали? — Я ж говорю, фигня, — присоединилась Эмма, присаживаясь рядом, вспоминая «портрет» ее суженого по видению Мэри Маргарет. — Так, — читала Реджина дальше, — зодиаки, весы, близнецы, водолей. Гадание… Что за гадание? Ты что, гадала? — не веря, уставилась она на Эмму, прижимая папку к себе. И тут Эмма поняла, какую ошибку допустила. Вырывая папку и густо краснея, она начала говорить что-то про алгебру, которая их ждет, отнекиваясь от гадания. Но Реджина намертво схватила важный документ. — Дай мне эту дурацкую папку! — процедила Эмма, краснея еще больше, мысленно ругая Мэри Маргарет и саму себя. Вот дура! — Да, Эмма, угомонись ты, — не желала Реджина отдавать интересных доказательств того, что Эмма Свон гадает на картах. — Сама сказала, что фигня! Я обещаю не смеяться. И ничего не спрашивать. Честно! Эмма все еще пыхтела, больше от злости, но решила, что ничего более страшного Реджина оттуда не узнает, и уселась поближе. Реджина продолжила рассматривать, на всякий случай крепко сжимая папку в руках, и аккуратно подпиленные ногти впились в листочки. — Джонс Киллиан, Шон Герман, Джеймс…- читала Реджина список имен на совместительство, — даже Джон тут твой есть, — хихикнула она, но тут же осеклась, вспоминая недавнее обещание. — Мэри Маргарет считает, что моему имени не хватает шипящих или твердых букв, — закатила Эмма глаза. — А Джон тут ни при чем. Они даже его не знают. — Хм, любопытно, — Реджина еще раз пробежалась по всему написанному. Взгляд ее становился все серьезней. — Что? Что любопытно? — заметила Эмма перемену в ее голосе. — Ничего, — захлопнула Реджина папку и глянула на Эмму. — У тебя хорошие друзья, Эмма. Челюсть Эммы так и отвисла. — Хорошие твои Бланшары, — повторила Реджина, берясь за учебники. — Рисуют, конечно же, не так классно, как ты. И почерк так себе. Но в целом — молодцы. Давай заниматься. Меня не было всю неделю. Хочу наверстать упущенное.

***

Идти до остановки вдвоем было так приятно. Апрельское небо было таким светлым и высоким, и дышалось просто замечательно. Каждый день был теплее предыдущего, кто-то уже снял шапки. Только одно огорчало Эмму — скоро ей придется сменить пуховик на свою любимую красную куртку с карманами. А значит, Реджина больше не сможет забраться к ней, когда они вместе курят. Хотя сейчас ей даже курить не хотелось. По дороге они обсуждали книгу, которую Реджина уже умудрилась прочитать. Эмма жаловалась на то, что теперь у них волейбол чередуется с гимнастикой, и она даже скучает по лыжам. Школьный автобус подошел неожиданно скоро, и из окон на них смотрели знакомые лица. Реджина радостно улыбнулась: — Не думала, что буду скучать по всем этим идиотам, — проговорила она перед тем, как зайти в открывающиеся двери, и Эмма вдруг поняла, насколько сильно она скучала по Реджине. Вот сейчас им опять придется расстаться на долгие минуты, но уже в школе они точно сядут вместе. Это даже не обсуждалось, и так было ясно. Но вот Эмма вошла следом за Реджиной в автобус, и рот ее опять открылся от удивления: Реджина прошагала дальше, минуя Кэтрин, прямо к тому месту, которое давно уже никто не занимает. Она села туда, одна, глядя на Эмму испытующе, вопросительно.Эмма даже не думала выбирать. Она и просить бы об этом не посмела. Она только приветственно махнула своим друзьям, восседающим на троне в самом конце рядов, и села рядом с довольной Реджиной. Так должно было быть, так — правильно. Они продолжили разговор, изредка прерываемый подколками Реджины о гадании и предупреждениями Эммы о том, что Реджина не сдерживает обещания и когда-нибудь за это поплатится. За окном мелькали знакомые сюжеты, автобус проехал по знакомой кочке, швырнув сидящих в нем пассажиров, а небо было все таким же высоким и чистым. И было так хорошо, что за это можно было выпить, но для этого у них была пятница.

***

Реджина блистала. Она вернулась к жизни: поднимая руку на всех уроках, она отвечала так, как будто и не пропускала всех этих занятий. Теперь они сидели вместе на всех уроках, и Эмма наблюдала, как Реджина спасает очередного троечника от участи вопроса учителей: расправив плечи, уверенным голосом, развернутым ответом. Кажется, она и правда скучала по школе. «Ты неисправимая отличница, Реджина Миллс», — так и написала Эмма в своей тетради, протягивая ее Реджине после очередного ответа. «Ты гадала на картах. А меня всего-то неделю не было», — было ей ответом. Эмма фыркнула: далось ей это гадание! Теперь до старости будет вспоминать. Она даже оправдываться не собиралась. Подумаешь, гадала. Главное, она не знает, на кого. Захотела и погадала. К Мэри Маргарет все ходили за этим: и парни, и девчонки, и даже из других классов, и даже старшеклассники. Только бы Мэри Маргарет не рассказала про количество букв, только бы она не сопоставила, что к чему. Но это вряд ли случится. Мэри Маргарет не могла не заметить, что ее подруга теперь все свое время проводит с Реджиной. Она поджидала большую перемену, хватая Эмму под руку, уволакивая в очередь, где их ждал Дэвид. Заводила разговор про их посиделки в гараже, планируя следующие. Предлагала погадать Эмме еще раз. Решилась раз на тяжелую артиллерию и надулась на Эмму на биологии, на которой они все лабораторные решали вместе. Но долго злиться на нее не могла. И даже новость о том, что Эмма решила остаться до конца одиннадцатого класса, не была такой радостной: если еще два года видеть, как ее подруга теперь сидит все время с этой Миллс за первой партой — то она такому не могла обрадоваться. — Мне кажется, с Эммой что-то не то, — решилась она вслух высказать свои догадки Дэвиду, пока они резались в морской бой, — Е-шесть. — Думаешь? — Дэвид глянул на Эмму, развалившуюся на стуле за первой партой: рюкзак валялся где-то на полу сбоку, единственная серая пухлая тетрадь кочевала между ней и Реджиной, на руке красовалась свежая черная татуировка. — Да вроде все так с ней. Ранила, — вернулся он к карте своей флотилии. — Заколдовали ее, что ли? — бубнила Мэри Маргарет себе под нос, прицеливаясь. — Е-семь. — Ранила, — недовольно заворчал Дэвид, уже прощаясь со своим корабликом. — Да все нормально с ней. Хорошо же посидели все вместе в ту пятницу. Мистер Хоппер привлек внимание, чуть повысив голос, и Мэри Маргарет шепотом нанесла последний удар: — Е-восемь. У Мэри Маргарет было редкостное чутье о том, куда надо бить.

***

Было решено так: к урокам приготовиться заранее, чтобы не тратить время на них в выходные. За Реджиной был план-график занятий на каждое утро. Они также решили сменить вечер с обычной пятницы на субботу для отвода глаз. Идти в какое-то людное место тоже пока было рискованным, так что они решили встретиться у Эммы дома и провести вечер там, хотя мальчишки со второй школы звали их пойти на стройку и выпить. Так что если денег на выпивку будет не хватать, всегда можно было воспользоваться этим предложением. Тем более, после того, как Реджина потратила все свои деньги на запасной мобильник, с этим было туговато. С отцом Реджина уже договорилась. Все было расписано почти по часам, подготовка шла полным ходом. Эмма также не забыла про то, что обещала матери нарисовать собственный портрет. После того разговора по душам и решения остаться в Сторибруке они договорились взяться за что-то сложное, но выполнимое. Ингрид решилась наконец на разговор об аренде на новый офис, а с Эммы был ее портрет. Эмма и Реджина продолжали планировать многообещающий вечер субботы в автобусе или переписываясь по тайному номеру Реджины. Звонок с последнего пятничного урока никогда еще не звучал так радостно. Мэри Маргарет застала Эмму у выхода из школы, хватая под руку. — Пойдешь сегодня с нами к Анне в гараж? Кристоф обещал новых песен, я заказала ему побольше рока. — Сегодня у меня ужин с Ингрид. Мимо. — Завтра с Дэвидом будем у меня по сети стреляться. Пойдем? — не сдавалась Мэри Маргарет. — Завтра мы занимаемся с Реджиной. Мимо. — А вечером хотели в пиццерию. — Мы до вечера будем заниматься с Реджиной. — А в воскресенье Дэвид звал к нему на виллу. Поедешь? — Извини, Мэри Маргарет, но в воскресенье мы с Реджиной хотели посмотреть что-нибудь вместе. Мимо. Реджина, Реджина, Реджина… — Влюбилась ты что ли, в свою Реджину? — не выдержала Мэри Маргарет. Ранила. Убила. И Эмма резко застыла на месте, отчего Мэри Маргарет чуть не споткнулась. — Опять Реджина, все время Реджина, — выпалила Мэри Маргарет пулеметной очередью, добивая, поворачиваясь лицом к Эмме, — только и слышно, что Реджина! Но увидев каменное лицо подруги, притормозила: — Эм, ты что? Эмма молчала, не зная, как ответить. И лицо Мэри Маргарет вместе с расширяющимися глазами вытянулось в шокирующей догадке. — Эмма… На фоне сигналил водитель, собирая всех отстающих, и Мэри Маргарет обернулась на секунду. И Эмма побежала. Так быстро, как могла. Мимо остановки, мимо автобуса, мимо Реджины, которая ждала ее на их новом месте. Поскорее убежать от Мэри Маргарет и от этого вопроса.

***

Дома руки все еще дрожали. Эмма ходила кругами возле мольберта. Зачем она только пообещала Ингрид этот дурацкий портрет? Сейчас было совсем не до него. Мэри Маргарет поняла. Она все поняла! Ну ты и дура, Эмма! Не могла притвориться, что ничего не было? Не могла ответить «нет»? Рассмеяться? Наорать в ответ? Что угодно, но только не это. Застыть, как пойманная на месте преступления, — отличное решение. Она все про тебя знает! Что делать? Уехать отсюда! Притвориться, что все это — недоразумение. Врать. Умереть. Эмма наворачивала круги, пока мобильный не начал вибрировать. Она даже не стала смотреть, кто это, просто отключила его и вытащила батарейку для надежности. Выдернуть шнур домашнего. Ни с кем не говорить! Она закрыла двери и расплакалась прямо перед мольбертом. Что ей делать? Скоро придет Ингрид. Ей тоже наврать? Собраться с силами, поужинать, притворяясь, что все «нормально». А потом уехать. Собрать вещи, взять водительское удостоверение и уехать рейсовым завтра же рано утром в любой город, пока Ингрид будет в отъезде. Решено. Эмма взяла в руки карандаш, и кончик его уткнулся в чистый белый лист. Но там и застыл. Зачем она попросила тебя нарисовать автопортрет? Потому что ей нравятся твои рисунки, она же так и сказала. Она просто не хочет, не хочет, чтобы ты рисовала других девочек. Она тоже все про тебя знает. Нет, это неправда! Кончик карандаша отломился, оставляя черную точку, и Эмма заставила себя расслабить руку. Надо начать с овала лица, как было написано в учебниках. Она рассматривала свое лицо в зеркале, подмечая пропорции, как она и делала, когда рисовала портрет. Но там на нее смотрела чужая Эмма: заплаканное лицо, подрагивающие губы, красные глаза. Она просто хотела, чтобы ты хорошо про себя подумала, чтобы ты поняла кое-что про себя. И что же? Что ты грязная. Грязная лесбиянка! Ты недостойна ее! Ты никого недостойна. Ни своей матери, ни Реджины, ни своих друзей. Заткнись! Заткнись! Заткнись! Рука дрогнула, оставляя кривую линию. Нет, так ничего не выйдет. Эмма выбросила карандаш и сорвала испорченный лист бумаги. Испорченный твоим лицом. Она включила музыку, выбирая песню пожестче, чтобы заглушить эти споры с самой собой. Схватилась за уголь и начала выводить ровные линии: ряды парт, тянувшихся рук, выправленных плеч, учебников на партах, содержаний книг, перекрестков дорог, высоких домов, институтов, сводов правил. Строгие геометрические линии, выстраивающие сложную слаженную систему вокруг маленькой фигурки в центре листка. И эта фигура — она сама. Руки, обхватывающие плечи, пальцы впиваются в одежду. Эмма отбросила уголь. Здесь нужно что-то другое, что-то не такое четкое. Она схватила большую кисточку, макнув в воду и большими мазками нанесла основу для акварели. Да, вот так! Разноцветные пятна, не вписывающиеся в контур тела, не вписывающиеся никуда в этой картине. Оранжевый, синий, темно-фиолетовый. Она рисовала, не задумываясь, не останавливаясь, не мешая самой себе. Наконец, она замерла. Песня кончилась, и в паузе она поняла — Ингрид уже дома. На кухне она увидела счастливую мать, суетливо и радостно порхающую. На столе стояла начатая бутылка вина и огромная пицца. Кажется, ее деловая встреча удалась. Заметив дочь, она поприветствовала ее широкой улыбкой: — Эмма, давай праздновать! У меня хорошие новости: я заключила контракт! Офис мой! — О. Я тебя поздравляю, — растерянно выдавила та. — Представляешь, контракт, который я уже полгода боялась попросить. Ты понимаешь, как много теперь можно сделать? Я могу нанять больше сотрудников, расширить деятельность, мы наконец-то сможем сделать ремонт! — Ингрид оценивала кухню новым взглядом, мысленно рисуя новые обои и гарнитур. Эмма так и стояла на пороге. — Скорее садись! Выпьем вина? Ты в порядке? Ты какая-то тихая. Ты рисовала? Эмма молча кивнула. — Покажешь мне? Эмма, как в тумане, пошла за рисунком. Войдя в комнату, она вдруг увидела его со стороны, и он показался ей огромным и кричащим. Она сняла его с мольберта, дико желая поскорей его отсюда вынести, удалить из комнаты, где он больше не должен был находиться и кричать о ней. Ингрид с аппетитом уплетала пиццу, запивая вином и, видимо, не сразу заметила дочь, застывшую на пороге, держа лист бумаги с еще не высохшей акварелью перед собой. Эмме казалось, что все натянулось вокруг и звенит, как будто сейчас лопнет и вывалит скрытое наружу. Не осмелившись сказать ни слова, она просто ждала, пока Ингрид обернется сама и узнает, узнает всю правду о ней и о том, какая она. И вот она обернулась. Обернулась и застыла, забыв о еде. И двигались только глаза, разглядывая, угадывая. И эти долгие секунды тоже звенели своей тишиной, напрягая и мучая. — О, Эмма. Это же… это же просто прекрасно. Я и не думала, что ты можешь так рисовать. И все звенящее лопнуло, рассыпаясь на мелкие колючие осколки. Кухня вдруг поплыла цветными пятнами, как будто Эмма и их раскрасила акварелью. Ингрид оторвала взгляд от рисунка и только сейчас увидела мокрые глаза дочери. — Эй, Эмма, ты что? Ты что? Ингрид бросилась к ней, и та, больше не в силах сдерживаться, глухо зарыдала, оставляя рисунок на полу. — Ты что плачешь? Что случилось, милая? В ответ прозвучало только неразборчивое мычание. — Что? Что ты такое говоришь? Ингрид попыталась посмотреть Эмме в лицо, отрывая от себя и убирая пряди волос, но та только сильнее прижимала к нему ладони. Ингрид ничего не оставалось делать, как обнять ее обратно. — Тебя кто-то обидел, милая? — Не называй меня так, никакая я не милая! — промычала Эмма в ее плечо. — Я ужасная! — Что за чушь? Кто тебе такое сказал? — Я ужасная! — Эмма, прекрати так про себя говорить. Ты что?! Ингрид все никак не могла понять, на что была такая реакция. Она только крепче прижимала дочь, поглаживая по волосам, пока та выплакивала непонятные ей слезы. — Ты прекрасная и замечательная, и достойна всего хорошего в этом мире, Эмма. Но это вызвало только новый поток рыданий. Пульс в голове с этим противным ужасным голосом, который все никак не затыкался — собственный голос Эммы Свон: Она говорит тебе эти слова, потому что не знает всей правды про тебя. — Не говори так! Я грязная! Я лесбиянка. Слова вырвались сами, и Эмма вдруг замерла, прислушиваясь к движениям матери. Опять эта звенящая, сводящая с ума тишина. Сердце отстукивало глухие удары, которые отдавались прямо в голове через уши. И через эти удары Эмма услышала шепот успокаивающего голоса: — Никогда себя так не называй, поняла? — Я влюбилась в девушку, — тихо сказала Эмма матери, икнув от слез. — Это не делает тебя грязной, — спокойно ответила ей Ингрид, и та снова расплакалась: от облегчения, от того, что сказала это вслух впервые, от тяжелой ноши, которую скинула только что. И, расставаясь с этим страхом, Эмма осмелилась вылить все остальное: — Меня никогда никто не полюбит. Я всегда буду одинокой, — плакала она. — Это неправда. Тебя обязательно полюбят. — Друзья меня бросят. — Это тоже неправда. Они тоже тебя любят, — продолжала Ингрид укачивать Эмму в своих объятьях. — Ты не понимаешь, все просто ужасно. — Все наладится со временем. Поверь мне. Постепенно Эмма успокаивалась, но ей страшно было оторваться и посмотреть в лицо матери, как будто о таком можно было говорить только шепотом и только в плечо или на ухо. — Эмма, знаешь, почему я тебя люблю? — Потому что у меня пятерка по химии? Обе рассмеялись, и наконец, разорвали объятия, глядя друг на друга, пока Ингрид утирала оставшиеся слезы с лица дочери. — Потому что ты моя дочь. Прекрасная, независимая, талантливая, умная девочка, которой нравятся другие девочки. Я люблю тебя за это и за все другое, что у тебя есть. Поняла? Эмма кивнула, всхлипывая и смеясь одновременно. — Ну, вот и отлично. Давай отметим и это тоже. Руки все еще дрожали, и Эмме не верилось в это чудо. Неужели она только что это сказала? Она опять рассмеялась, утирая слезы. Ингрид подняла бокал: — За меня и за тебя. За наши с тобой подвиги! Все будет хорошо, Эмма. Возможно, Эмма отложит побег в другой город на другой раз.

***

Утром матери уже не было дома. Эмма решила, что сегодняшнюю встречу с Реджиной она тоже не будет отменять. Хотя мобильник она все еще боялась включить. Они и так все распланировали по часам. Вечером Реджина уже будет у нее. В дверь затарабанили, хотя все еще был день. Кто это может быть? Эмма пробралась на цыпочках, глядя в дверной глазок. Там стояла Мэри Маргарет. Одна, решительная, глядя прямо на нее, как будто зная, что Эмма смотрит на нее с той стороны. — Эмма, я знаю, что ты там. Открой. Нам надо поговорить. Эмма раздумывала. Не похоже было, чтобы Мэри Маргарет люто ее ненавидела. — Эмма, извини меня. Я давила на тебя. Открой мне, пожалуйста. Взгляд ее умолял. Эмма открыла дверь, встретившись с белоснежной улыбкой: — Привет, Эмма. Я так рада, что ты дома. Я тебе звонила вчера весь вечер, но у тебя сотовый не отвечает и домашний тоже. Эмма улыбнулась в ответ. Но все еще не знала, что сказать. «Нам надо поговорить» еще никогда до добра не доводило. — Привет, Мэри Маргарет. Проходи. Они сели на кухне. Эмма наливала чай, пока Мэри Маргарет подбирала слова. Она шарила глазами повсюду, в надежде зацепиться за что-нибудь. У стены стоял вчерашний рисунок Эммы, у мусорного ведра стояла бутылка из-под вина и коробка из-под пиццы. — Как вчера с Ингрид посидели? — Хорошо. Было хорошо, — вспомнила Эмма вчерашнее, которое казалось ей каким-то чудесным странным сном. — Слушай, Эмма, — поняла Мэри Маргарет, что надо рубить с плеча, — что же ты мне раньше ничего не сказала? Я гадала тебе на всех этих мальчиков, как дура. Подыскивала имена. С Киллианом тебя сводила. Надо было сразу мне сказать! Эмма так и застыла с чашками в руках. — То есть, ты одобряешь? — Ну, я не ожидала, что это будет Реджина Миллс, — закатила она глаза. — Но если она тебе так нравится, то кто я такая, чтобы говорить тебе что-то против? Эмма плюхнулась на стул, все еще не веря, пока Мэри Маргарет продолжала монолог, приготовленный еще вчера: — Я, конечно, не очень в ладах с Реджиной, но если все так складывается, то с этим можно что-нибудь придумать. Я уже думала, что ты просто никогда ни в кого не влюбишься. Я же не знала, что тебе девочки нравятся больше. Я ведь даже и с Нилом уже хотела поговорить. Надо сразу было мне сказать, Эм! Эмма молча пялилась на подругу. Получается, дело было не в том, кто ей нравится больше, а в том, кто именно ей нравится. — Ну, что теперь поделать? Подружимся с Реджиной. Я же не знала, что у вас любовь, — не останавливалась Мэри Маргарет, — устроим двойное свидание, вот будет здорово! Поедем к Дэвиду все вместе, постреляем, посмотрим что-нибудь… — Погоди, притормози, Мэри Маргарет, у нас нет никакой любви. — Еще нет? — застыла ложечка в чашке с чаем. — Ну, это пока нет! У тебя сахар есть? Эмма, я так рада за тебя! — Да подожди ты, Мэри Маргарет, — придвинула Эмма сахарницу ближе, — у нас с ней нет ничего. Она мне нравится. Сильно нравится, — уткнулась Эмма взглядом в чашку. — Но у нее есть парень, понимаешь? — Эмма, срочно мне все расскажи! Мы что-нибудь придумаем, погадаем, узнаем про этого парня. Что там за парень? Лох какой-нибудь! Мы их быстро разведем. Эмма, мы так много пропустили! — Мэри Маргарет чуть не хлопала в ладоши. — Расскажи мне все! Эмма чуть не смеялась от радости. А она вчера еще хотела сбежать. Как глупо! — Я расскажу тебе, только прошу — ничего не делай. И ничего никому не говори, окей, Мэри Маргарет? — Ну конечно я ничего никому не скажу, Эм, ты что, меня не знаешь? — Однажды мистер Голд попросил меня позаниматься с Реджиной… — Это я знаю! Давай интересное уже, — глаза Мэри Маргарет горели. Эмма улыбнулась ей. Так давно они не говорили. Так много было упущено. Правда, придется рассказать про все свое вранье, но это давно уже надо было сделать.