То, что не скроешь

Они расправляли диван вместе, молча, почти синхронно натягивая свежую простыню. Пижама в мелкий цветочек на Эмме, серая футболка на Реджине, тоже из здешнего гардероба. — Разлюбила Сандру? — удивилась Эмма, когда рука Реджины потянулась к ее старой тусклой домашней футболке вместо другой, обычной для таких случаев. Реджина молча взяла то, что уже выбрала. Эмма пожала плечами: — Как хочешь, но только я ее уже носила. Все футболки Эммы длинные, но эта особенно. Потрепавшаяся, оттого еще более мягкая и приятная коже, она висела на Реджине почти как ночнушка. Но она выбрала ее не поэтому. Ту, обычную, предыдущую она надевала уже несколько раз. Она пахнет ею. Или порошком, если Эмма ее выстирала. Эта, которую Реджина разглаживала на себе, стоя у зеркала, пахла иначе. Сейчас футболка приятно скользила по телу, пока они застилали постель. Тишина. Слышно было только, как расправляется простынка. — Поставишь наш общий диск, который записала? — нарушила молчание Реджина, и Эмма замешкалась с плеером. Она прокручивала в голове фразы, которые приготовила до этого, но все они сейчас казались ей глупыми или нелепыми. «С меня массаж, помнишь?» «Не хочешь массаж, который я тебе обещала?» «Тебя расслабить?» Боже, какая чушь! И такая пошлятина! Лучше бы Реджина убила ее еще раз из своего кольта. Жаль, что патроны все вышли. Она бы уж точно сказала что-нибудь подходяще красивое. Музыка отвлекала. На случайном выборе попался Рамштайн со своим антибрачным гимном. Они улеглись в пока еще прохладную постель, не выключив лампы. — Эмма, а что ты думаешь про эту песню? Ты так мне и не сказала тогда в беседке, что сама думаешь, — начала Реджина их ночной разговор, поворачиваясь к ней лицом, пряча руки под подушкой. — Что ты имеешь в виду? Про брак? Эмма хмыкнула и приняла такую же позицию, как и Реджина, чтобы ничего не упускать. Она думала, что они закончили с этой темой тогда. — Ну да. Ты думала когда-нибудь, ну… хотела бы выйти замуж? Эмма едва заметно улыбнулась, не отводя взгляда от Реджины. Кажется, эта игра продолжалась, и они сами устанавливали правила. — Я никогда об этом не думала всерьез, — ответила она честно. — Наверное, это не для меня. Брак, семья — все это не мое. Она задумалась на секунду. Кажется, ей ни с кем не хотелось говорить об этом раньше. Сама она устала утверждать, что «нет, с годами она не передумает», а про других и так было все ясно наперед. Ей было неинтересно ни говорить, ни слушать. Но только не сейчас. — А ты? — повернулась она к Реджине. — Как с этим у тебя? — Я тоже никогда об этом не думала, — Реджина отвела взгляд, прищурившись, вспоминая. — От мамы все время только и слышно было, что брак мешает карьере. Только зачем она сама вышла замуж? Непонятно. Из-за папиной работы, скорее всего, — уже тише проговорила она. — И зачем тогда она родила меня, тоже непонятно. — Наверное, ей так хотелось, — пришла на помощь Эмма. Ей были знакомы эти сомнения. Зачем ее родили? Ради какой прихоти? По какому случаю? И хоть Ингрид старательно внушала ей мысль о том, что она — желанная, просто так вышло, Эмма до сих пор не могла в это поверить до конца. Потому что она никогда не узнает и никто никогда не узнает, кроме тех, кто ее оставил когда-то, и не стоит себя обманывать. — А детей ты не хочешь? — продолжила Реджина опрос. — Я? — чуть не рассмеялась Эмма, с трудом представляя, как нянчит маленького ребенка. — Нет, ты что, Реджина! Я и про собаку-то подумать не могу, не то, что про ребенка. Нет, это точно не для меня! — А что ты будешь делать после школы? — Буду рисовать, наверное. Я не знаю, я так далеко никогда не смотрела. Ей и не хотелось. Она желала остаться тут, в этой постели, в этом разговоре. Что за опрос ей устроила Реджина? Эмма улыбнулась, наблюдая за ее лицом, которое ничего сейчас не выдавало. Даже бровь не шелохнулась. — Реджина, признайся, ты составила список домашки до конца школы? Скажи, в твоем столе лежит план на десять лет вперед? — Что?! За кого ты меня держишь? — наигранно грозно возмутилась Реджина и потом добавила: — Только план заданий для тебя. Ты же не думала отделаться от меня после девятого? Эмма затаила дыхание. Она ведь осталась ради нее. Понимала ли это Реджина? Вот бы им опять читать мысли друг друга. Узнать бы, что Реджина думает про нее саму. Прочитать бы тот стих, который был написан с ее именем. — Если ты будешь писать стихи, — решилась она на попытку, — я буду рисовать к ним иллюстрации. Выпустим книгу, разбогатеем, станем известными. Эмма сделала паузу, рисуя в голове закат, на фоне которого они уезжают в странствия на вырученные деньги. Держась за руки: по-другому она не желала видеть. — И одноклассники будут потом говорить: о, да это же Эмма и Реджина. Мы с ними учились вместе, в мафию играли, — продолжила Эмма фантазировать, — Реджина тогда еще принесла много еды, и мы отлично посидели. Хорошее было впечатление! Да, мы их знаем. Реджина легонько хлопнула Эмму по плечу за подкол, и обе они рассмеялись, пряча смех в подушки. — Что скажешь? — отсмеявшись, спросила Эмма. Попытка — не пытка. — Отличный план. Только я больше не пишу стихов, — прозвучало в ответ с нескрываемым сожалением. — Если, — поправила Эмма, — если снова начнешь. — Вряд ли. В плеере зазвучала Дайдо, и Реджина зажмурилась, мягко улыбнувшись. Эмма любовалась ею, вспоминая все, что она думала тогда, когда Реджина сидела под домашним арестом, когда она переслушала весь диск Дайдо и заново все поняла. Но вместо того, чтобы поделиться этим, ей захотелось спорить, хотелось вытащить Реджину из ее немого блаженства. — Я все равно не могу понять, почему ты так от нее тащишься, — высказалась она про Дайдо, кивая в сторону плеера. — Признайся просто, что ревнуешь, — смело предположила Реджина, не открывая глаз. — Да нет…я…нет! — заторопилась Эмма, — просто все эти песни про страдальческую любовь, — вздохнула она наигранно: — Ах, женщина сохнет по мужику, какая беда! Это же повсюду! «Ты не мой, как жаль, я так тебя недостойна». — С чего ты взяла, что она поет мужчине? — открыла Реджина глаза, целясь в Эмму. Та открыла рот, онемев. Она же не ослышалась. Или Реджина опять играла с ней? Она точно ее подкалывала, как и всегда. — Ну, — совладав с собой, продолжила Эмма, сказав первое, что вспомнилось, — там же так и поется: «ты с ней, а не со мной». — Ну и что? И правда «ну и что?». Эмма опять застыла. Она об этом никогда не задумывалась. Но было важно другое: это значило, что Реджина вполне могла себе такое представить. Это действительно было так? — Но… Ты же не думаешь, что она.? — Эмма не смогла договорить это слово и теперь вообще жалела о своем вопросе. — Что она что? Может петь женщине? О своих чувствах? — продолжила Реджина за нее, — почему нет? И правда: почему нет? Да, пусть это будет так! Да, тысячу раз да. Реджина не шутила, не проверяла ее, не прикалывалась. Она говорила так, как думала. Или нет? Эмма следила за ее лицом, пытаясь угадать, и Реджина опять рассмеялась, наблюдая за ее напряженным лицом. — Свон, ты такая серьезная всегда. Расслабься уже! Эмма попыталась улыбнуться, но у нее не очень-то вышло. — Кстати, по поводу расслабиться: ты обещала мне массаж, — почти вопрошающе произнесла Реджина. Это было внезапно: посреди такой темы, посреди их разговора. Просьба сорвалась с ее губ просто и легко, почти изящно. «Не то, что твои глупые фразочки!» — Да, обещала. Я даже прочла кое-что. Из книги. Про технику. У Ингрид. Эмма приподнялась, собирая волосы в хвост и готовясь к тому, что так тщательно планировала всю эту неделю. Она и правда порылась в библиотеке матери, выискивая что-нибудь про технику массажа. Ей никогда не приходилось делать этого раньше, и не хотелось позориться перед ней, перед Реджиной. Она даже подготовила какой-то тюбик с кремом, стащив его из ванной, где подобного добра было завались. Выбирала по запаху: горьковатый миндаль понравился ей больше всего. Реджина внимательно наблюдала за тем, как очень серьезная Эмма растирала крем в ладонях, и как мизинец ее оттопыривался, как будто она собралась рисовать, а не кремом мазалась. На фоне зазвучала композиция «Бех Дик» в исполнении Рамштайн, которая переводилась как «Нагнись». Спасибо за перевод, Реджина, и за тщательный анализ текста. Эмма долго колебалась, прежде чем внести эту композицию в список, и потом решилась: поставила почти в самый конец, просто шутки ради. Так же, как и в альбоме Гуано Эйпс: сюрприз напоследок. Для массажа, по представлениям Эммы, такая песня совсем не годилась, но случайный выбор решил за нее. Переключить бы ее. Жаль, что руки уже все в креме. И зачем она так много выдавила? — Реджина, а ты не могла бы.? — попросила Эмма, и Реджина, не дожидаясь конца вопроса, приподнялась с постели, прекращая свои наблюдения за Эммой. Она обхватила руки Эммы, собирая лишнее с ладоней, с пальцев, скользя по ним своими. Эмма вовсе не это хотела попросить, но теперь было поздно заканчивать вопрос. Не ставить же Реджину в неловкое положение? Но по ее лицу Реджина поняла, что что-то не то. — Ты это хотела? — переспросила она, растирая крем в своих ладонях. — Да, спасибо, — проговорила Эмма смущенно, втирая остатки в руки. — Ты серьезно подготовилась, — тише проговорила Реджина, снимая остатки крема с мизинца Эммы. — Это массаж. Конечно, серьезно. Сказав это, Эмма вдруг почувствовала себя неловко, хотя куда уж дальше. Даже ее собственный голос казался ей глупым. Потому что она готовилась для этого, действительно! Она не раз вспоминала тот массаж от Реджины, после которого так долго простояла на коленях на диване перед разложенными рисунками. Ей не хотелось показаться неумелой, хотелось так же заставить Реджину млеть под ее руками, вырвать из нее стон. Но сейчас все было как-то не так. Вдруг у нее не получится так же хорошо, как у Реджины? Читала ли Реджина что-нибудь перед тем массажем? Или это у нее дар от природы? Делала ли она такой массаж кому-нибудь другому? Или другой, не ей? И это «нагнись» на фоне звучало дополнительной насмешкой над ней. Иногда Эмме казалось, что Реджина издевалась над ней, что у той всегда было какое-то невидимое ей преимущество. Может, она и правда над ней издевалась прямо сейчас? Но сейчас Реджина будет лежать перед ней лицом вниз и не будет видеть ее растерянного лица. — Ложись, — скомандовала Эмма, и Реджина, не проронив ни слова, послушно легла на живот. — Что дальше? — проговорила она в подушку. — Убрать подушку из-под головы, оголить спину, — выдавала Эмма команды, которые взяла из краткого курса. На картинках так и было нарисовано. Реджина откинула подушку прочь, немного замешкалась и нагнула лампу, чтобы стало чуть темнее. Одним движением стащив футболку, она легла, утыкаясь лицом в сложенные перед собой руки. Одно простое движение. Эмма старалась отвести взгляд, как тогда, в примерочной. Но то, на что она так старалась не смотреть, все равно было видно: прямо сбоку, ниже подмышек, там, где кожа становилась нежнее, там выглядывала грудь, прижимаемая телом. Эмма заставила себя не смотреть туда. Ведь она будет массаж спины делать, так? «Туда и надо смотреть», — уговаривала себя Эмма. — Можешь сесть на меня, если хочешь, — проговорила Реджина в сложенные перед ней руки. Футболки теперь не было: только белая ткань трусиков контрастирует на смуглой коже. Эмма с трудом отвела взгляд от места, куда ей предлагалось сесть. Сесть? Прямо на нее? Она же тяжелая, и Реджине будет больно и неудобно. И вообще: это недопустимо! Эмма, отодвигая одеяло далеко в сторону, осторожно перенесла ногу через Реджину, подтягивая штанины пижамы и раздвигая бедра шире, чтобы не задеть, но до конца не села, просто осталась стоять на коленях. Мозг, как нарочно, подкидывал ей из памяти те моменты, когда и по какой причине она стояла именно в такой позе, особенно часто в последнее время. Она гнала их прочь всеми силами: сейчас не до этого совсем. Перед ней была Реджина: та часть, которую можно трогать и не бояться сделать лишнего движения. Вот тут допустимо все. Смуглая кожа голой спины, округлые плечи, омут темных волос. Ложбинка вдоль позвоночника до самой поясницы, до белой полоски белья. Эмма пробежалась взглядом по этой ложбинке, опускаясь глазами все ниже. Две едва заметные ямочки прямо над копчиком. Она еще раз потерла ладони, чтобы они стали теплее, вспоминая, с чего нужно начать. Осталась еще одна важная деталь, и она снова скомандовала, но уже мягче: — Вытяни руки вдоль тела. Руки Реджины опустились, и Эмма почувствовала ее пальцы прямо возле своих ног. Они чуть касались ее, совсем легко, но сквозь пижаму она ощущала это движение: как проверка, что Эмма тут, рядом. Эмма еще раз потерла ладони, слегка подышав на них, прежде чем приступить, но кожа под ними все равно была горячее. Мягкая, горячая кожа. Нежная. На фоне ее бледных рук кажется еще темнее. Пальцами Эмма начала растирать кожу у крестца, как и было написано. Прямо над ямочками, очень осторожно. Руки поднялись выше, сминая кожу, смешивая температуру, разминали расслабляющиеся мышцы прямо вдоль позвоночника, по выступающим краям ложбинки вдавливались пальцы до самого верха, обратно вниз до белья, и сразу же возвращались назад. Запах миндаля окутывал их. — Эмма, — проговорила Реджина, тронув пальцами ее ноги, и Эмма непроизвольно напрягла бедра от этого контакта. — Да? — Ты можешь помассировать мне плечи? — Да, конечно. Руки Эммы легли на плечи, большие пальцы уперлись в лопатки. Пришлось немного нагнуться, удерживая равновесие, и бедра еще сильнее напряглись. Эмма упиралась в плечи Реджины, нащупывая мышцы, вкладывая туда силу своего веса. «Нагнись, призываю я тебя. И отвернись», — издевательски раздавалось из плеера. Бешеный четкий ритм песни раскачивал Эмму, передавался через руки в плечи Реджины, и та поддавалась этим рукам. Все тело тянулось к этим ладоням. Еще, еще больше контакта под эту песню. — Ммм… Еще, — потребовала Реджина, выдавая свои мысли, чуть сжав пальцами ноги Эммы и оставаясь там. Эмма обхватила ее плечи, разминая сильней. Реджина уткнулась лбом в диван и от этого голова ее приподнялась. Сквозь волосы проглядывала шея, призывая коснуться, и Эмма не стала себя останавливать: пробравшись к шее, она легонько надавила. Только чтобы проверить. И Реджина отозвалась, еще сильнее подаваясь назад. Легкие вдавливающие движения большими пальцами: вверх и вниз. Нежные ласкающие движения: вверх и вниз. Сильные движения: вверх и… Эмма вдруг заметила, как двигала бедрами в такт песне. Черт! И давно она так делает? Срочно остановиться! Песня кончилась. Но опять, как назло, зазвучал Рамштайн со своим антибрачным гимном: «Ты! Ты имеешь? Ты имеешь меня?» Ведь Реджина не зря задавала ей эти вопросы про замужество? Это была проверка? Устроила ей опрос на весьма любопытные темы. Эмма гадала, пока пальцы ее аккуратно пробирались в волосы. Реджина тихо простонала в простыню, и Эмма, откликнувшись на это, с большим удовольствием погрузила руку в самую глубину, сразу всю пятерню. В этой музыке, в этой комнате она могла себе это позволить: трогать Реджину так, как ей хочется. Ведь ей нравится, не может не нравиться: Эмма могла поклясться, что слышит дыхание Реджины. Она закрыла глаза, наклоняясь, прислушиваясь, наслаждаясь только контактом: пальцами одной руки — в волосы, глубже, медленнее, пальцами другой — по нежной коже шеи, касаясь только кончиками пальцев. И Реджина дышит в простыню, делая ее горячей, влажной. Эмма почти замерла над ней, пытаясь уловить любой звук, но музыка перебивала: «Хочешь ли ты, пока смерть не разлучит нас, быть мне верной? Нет!» Реджина чуть сжала ноги Эммы: «глубже, Эмма, дальше, по всей голове». Пальцы медленно пробирались, выныривали и опять погружались. Бедра совсем затекли, они скоро начнут дрожать, и Эмма позволила себе слабость — присесть прямо на ягодицы под ней. Руки вернулись на плечи, и Реджина выдохнула, расслабляясь, ощущая на себе тяжесть Эммы, чувствуя, как бедра обхватывают ее тело. «Только не вставай, Эмма!» Реджина обхватила Эмму руками, будто не желая отпускать. Но больше движения не мнущие, теперь они поглаживающие: по всей спине, по всей коже. Как же хорошо! Реджина опять дышала в простыню, губами собирая ткань. Только подушечки пальцев касались ее тела: от шеи по всей спине, до поясницы, по талии, вверх к подмышкам, где кожа совсем нежная. Эмма следила за собственными руками, затаив дыхание, как будто это были не ее руки. Что ей можно? Сколько ей будет позволено? Реджина смогла бы дать ей понять — руками она держалась за нее. Эмма опять спустилась ниже, к копчику, к двум ямочкам над ягодицами, которые так и манили ее большие пальцы: заполнить их, чуть надавить, погрузиться остальными пальцами в мягкость боков. Реджина едва заметно сжала ее бедра. Это хорошо? Или это плохо? Это значит «надо вернуться?» Это было слишком? Не рискуя, Эмма опять принялась за плечи, массируя их и не отводя взгляд от шеи. Реджина опять сжала ее. Эмма перестала раздумывать: она опять пробралась в волосы, лаская кожу головы под ними. Как же хочется наклониться ниже, нагнуться, окунуться в запах волос, прилечь, почувствовав грудью контакт. Эмма закрыла глаза, отдаваясь ритму музыки. Прижаться телом, чувствовать всю Реджину под собой. Она уже совсем не контролировала свои руки, которые свободно блуждали по всей Реджине: волосы, шея, плечи. Жали, нажимали, трогали, жадно, всю. Она опять заметила, как двигалась в такт песне, как ходили ее бедра, на которых покоились руки Реджины. Слишком поздно, слишком явно. Эмма подскочила на колени, поднимая руки. Наверное, это и правда слишком. Она так и не поняла, что было допустимо, а что — нет. Реджина отпустила ее, и сама забралась руками в свои волосы, как будто лишилась такого необходимого сейчас контакта. Эмма сползла на свое место, гадая, что нужно сказать. Ее мучил только один вопрос: — Тебе было хорошо? Реджина повернулась к ней лицом, прикрываясь одеялом и улыбаясь. — Да, очень. Хорошая техника. Из книги. Ингрид, — скопировала она тон Эммы, которая до этого была так серьезна. Эмме вдруг стало нестерпимо жарко, невыносимо. Такое ощущение, что Реджина опять над ней насмехалась. — Давай я покажу тебе, как мне было хорошо, — тут же проговорила Реджина ей на удивление. Ведь ей не послышалось, точно не послышалось. Но она к этому не готовилась! Эмма смотрела прямо на Реджину, и в этом полумраке ей казалось, что глаза у той абсолютно черные. Еще один омут, куда она была готова нырнуть, не задерживая дыхания. — Давай, ложись, — не дождалась ответа Реджина, и Эмма подчинилась: перевернувшись на живот, она лежа стащила с себя верхнюю часть пижамы. Прохладно, уязвимо. Эмма вжимала плечи, напрягаясь, и вдруг ощутила тяжесть на себе: Реджина села на нее без спроса, без предупреждения. Она всегда так делала. Интересно, оделась ли она обратно? Руки проскользнули по ее спине, оставляя теплую дорожку, но эта мысль про футболку Реджины никак не выходила у Эммы из головы. Музыка сменилась, и Эмма раздосадованно узнала ту композицию, на которую потратила так много времени. Она должна была достаться ей! Но теперь Реджина сидела на ней, разминая ее скованные плечи. — Нравится песня? — спросила Реджина, чуть наклонившись к Эмме, и та кивнула в ответ. Конечно, ей нравилась эта песня. Она так долго искала ее. Та самая, под которую Реджина танцевала, закрывая глаза от наслаждения. Как же она тогда двигалась под эту мелодию, бухающую сразу во всей Эмме, пока она цеплялась за ручки стула в попытке не провалиться. Как будто Реджина опять издевалась. Но Реджина была абсолютно серьезна. И ее намерения передавались через руки: пальцами она мяла плечи Эммы, активно, сильно, пытаясь расслабить, растормошить. — Мне тоже нравится, — ответила Реджина. — Знаешь, что мне еще нравится? — прозвучало хрипло. — Когда ты делаешь вот так. И пальцы сместились к шее, чуть надавливая на основание. Эмма чуть повернулась, чтобы дать Реджине больше пространства, чтобы дать понять, что она готова ко всему, что Реджина будет с ней сейчас делать. — И когда делаешь вот так, — Реджина стащила резинку с волос, распуская волосы Эммы, проскальзывая в них пальцами. — Вот так мне очень хорошо, Эмма. И голос ее звучал ниже и тише. Совсем близко. Реджина пробралась в волосы, массируя кожу головы, закрывая глаза. Интересно, сдерживает ли Эмма дыхание, как и она до этого? Так же ей хорошо, как было ей? Эмма сжимала губы, растворяясь в этих блуждающих движениях по ее голове. Вот, значит, как хорошо от этого может быть. Пусть эти руки будут на ней везде: везде, где ей хочется. И Реджина, как будто услышав ее мысли, пробиралась по всему телу, скользила, не отрывая ладони, не разрывая контакта. Она трогала ее. Никакого массажа, блаженное скольжение, и от этой мысли Эмма почти дрожала. Музыка совсем потерялась, было не до нее. Руки скользили везде: по плечам, по спине, по бокам, поднимаясь вверх по ребрам, слишком близко от груди. Эмма непроизвольно схватилась за Реджину. Та замерла и вернулась к плечам, медленно скользнула вниз по рукам, по локтям, по запястьям, ниже до самых ладошек. Пальцы коснулись пальцев, ладони вдавились в ладони. Реджина нагнулась ниже, и Эмма почувствовала, как волосы легли ей на спину, щекоча, будоража. И услышал совсем рядом: — И еще мне было очень хорошо, когда ты села на меня. «И двигалась на мне», — так и не сорвались слова. Реджина прикусила губу почти до боли. Эмма ахнула в простынь, чувствуя, как Реджина придавливает ее сильнее, прямо там, где она сидит. Она вцепилась в ее руки. Пальцы переплелись. Реджина держала ее под собой, совершенно обездвижив. Почти голая Реджина держала ее за руки, склонившись над ней, полностью взяв в плен. Спина Эммы напряглась, готовясь выгнуться в любой момент. «Ляг на меня, ляг на меня скорее!» — стучало у нее в голове. Отсутствие всякого движения мучило, убивало. Хотелось приподняться самой, коснуться спиной голой груди. Эмма сильнее сжимала руки, прося, умоляя двигаться дальше. И Реджина продолжила: так же медленно она вернулась вверх к плечам, касаясь только кончиками пальцев, дразня. Руки опять разминали плечи, продолжая массаж. Телом Эмма расслаблялась, успокаивалась, но в голове все кричало. Массирующие движения перешли в поглаживающие, и через несколько секунд Эмма почувствовала, как Реджина поднялась с нее. Эмма натянула пижаму обратно и развернулась к Реджине. Ее голые плечи выглядывали из-под одеяла. Значит, ей не показалось, значит, Реджина так и не оделась тогда. Что теперь делать? Что делать?! Что все это значило? Надо было быть смелее, надо было делать все, что хотелось! Но вот момент упущен, и они обе лежат, молча всматриваясь друг в друга. В груди все колотится, как сумасшедшее, и теперь это точно никакие не сигареты. В следующий раз, в следующий раз будет еще. — Я сделаю в следующий раз все, что тебе понравилось, — отважилась Эмма, вглядываясь в Реджину. Она могла бы прямо сейчас сделать все это еще раз. Но можно ли так? — Сделай обязательно, — проговорила Реджина на выдохе. Из-под одеяла вынырнула ее рука с резиночкой Эммы на запястье и открытой ладонью легла прямо посередине, на черте, которая была пересечена столько раз за этот вечер. И больше Эмме не было страшно, все стало ясно. Она нравится Реджине, так же, как и Реджина нравится ей: до желания всматриваться в лицо, до желания не отрывать взгляда, до желания прикоснуться, держать и не отпускать. Эмма протянула руку навстречу, в открытую ладонь, и Реджина улыбнулась ей в ответ. Недосказанные слова, не доведенные до конца движения наполнили комнату, вытесняя полумрак, музыку, мебель. Ничего не было, кроме этого дивана, на котором они лежали, держась за руки. Ничего, кроме мыслей, волнующих рассудок. Эмма расслабила руку и пальцем провела по ладони, по запястью, как Реджина до этого делала с ней. Но только теперь она видела ее лицо, могла знать, что той приятно так же, как и ей. Реджина прикрыла глаза, расслабляя руку, разводя пальцы в сторону. Ласкающие движения по руке, до локтя и обратно по ладони, вычерчивающие заклинания, понятные только им двоим. Эмма напротив нее, и Реджина слышит, как она дышит. Как хорошо: лежать вот так и трогать друг друга за руки. Пусть это продлится вечность, только бы не заснуть, только бы не заснуть. Не закрывай глаза, смотри на меня. Трогай еще.

***

— Как вам спалось? — поприветствовала Ингрид заспанную дочь, а за ней и Реджину в футболке ее дочери. Давно она уже не оставалась у Эммы ночевать. — Плохо, — ответила Реджина. — Так себе, — потирала Эмма глаза. Ингрид рассмеялась: — Да вы же проспали почти до обеда. — Мало. Спать всегда мало, — ответила Эмма, и Реджина улыбнулась в подтверждение. Ингрид наблюдала, как Эмма заваривает кофе на две кружки. Возможно, ей надо повторить тот разговор с дочерью про безопасный секс с некоторыми поправками на этот раз. Когда-то ей надо будет это сделать, рано или поздно. — А вам как спалось? — спросила Реджина ее в ответ, мило улыбаясь. — Мне спалось отлично, вы даже меня не разбудили, когда пришли. А когда вы пришли, кстати? — Рано, — увильнула от прямого ответа Эмма, потирая нос, и Ингрид улыбнулась: ее дочь совсем не умела врать. — Странно тогда, что вы не выспались, — лукаво улыбаясь, предположила она, и Эмма порозовела. Да, ей точно надо будет поговорить с Эммой, только для этого ей сначала надо подготовиться самой. — Мы еще занимались перед сном, — ответила Реджина за Эмму, быстро среагировав, — скоро экзамены. — Эмма, ты уже сказала Реджине, что остаешься после девятого? — продолжила беседу Ингрид. — Да, она мне сказала. Сказала, что Сторибрук — лучший город земли, и она не может не остаться тут еще на пару лет, — с улыбкой произнесла Реджина, и Эмма поставила перед ней кружку с дымящимся кофе, закатывая глаза. — Ничего такого я не говорила, — фыркнула она. — Спасибо, хозяюшка, — проигнорировала Реджина последнюю фразу, улыбаясь. Ингрид тихонько посмеялась, глядя на этих двоих. Она знала свою дочь: быть в роли «хозяюшки» ей бы точно не понравилось. — Уже выбрали, что будете сдавать? — продолжила школьную тему Ингрид. — Черчение и рисование, — ответила Эмма, отхлебывая из кружки, прежде насыпав туда гору сахара и хорошенько разбавив молоком. — Милая, ты же знаешь, тебе не позволят. — Ну, им придется смириться, если они не хотят проблем, — парировала Эмма, но тут же притормозила, вдруг осознав, кого она имеет в виду под этими «ими». Она бросила осторожный взгляд на Реджину, но та не подала виду. — А ты что выбрала, Реджина? — продолжила расспросы Ингрид. — Историю, обществознание, литературу, — отчеканила Реджина. Это был ее план. Мамин план. Совместный. — Нравятся гуманитарные предметы? — Мне еще нравится физика, но она мне не подходит. И вряд ли я получу за нее твердую пятерку, так что остановилась на этом. Ингрид одобрительно покачала головой. Реджина всегда вызывала у нее симпатию: целеустремленная, собранная, общительная. Было видно, что она знает, чего хочет. Все-таки здорово, что они общаются: за это время Эмма стала спокойнее, покладистее. — Рада, что вы не забываете про учебу, — договаривала она, поднимаясь из-за стола. — Приятного вам аппетита, девочки, — сказала она на прощание и вышла из кухни. Но до нее все еще доносились их слова, и она опять улыбнулась. — Еще раз назовешь меня хозяюшкой, бухну сахара в кофе, Реджина! В ответ раздался смех.