***
Школьный автобус нес их к учителям и урокам. Они сидели на своем привычном месте, вдвоем, слушая плеер, разделяя наушники, почти касаясь головами. Реджина молча смотрела в окно, наблюдая сто раз увиденные пейзажи. От дома Эммы дорога длиннее: можно послушать больше музыки, рисуя клипы в своей голове. И, конечно же, все они были про них. Эмма тронула ее за руку и молча протянула листок. На нем Реджина: нахмуренная, серьезная, как всегда, красиво нарисованная. Реджина улыбнулась, разглядывая кончик нарисованного языка, но бросив взгляд вниз, застыла. Там была подпись: «И я тебя тоже. Эмма».***
Учителя теперь не зверствовали. Вернее так: зверствовали только по своим дисциплинам. Расписание изменилось: теперь весь поток девятых классов делился не по классам, а по предметам. Было непривычно видеть другие лица, хоть и такие знакомые. Зато алгебра не давала девятому «в» распасться полностью, и там вся дружная компания из Эммы, Реджины, Дэвида и Мэри Маргарет наблюдала, как мистер Джефферсон смеется над своими шутками, которые были понятны только ему одному. За окном орали младшие классы, носясь друг за другом на перемене, а они прорешивали примеры из подготовительных материалов без остановки. Функции, неизвестные иксы и потерявшиеся точки на графиках. Мэри Маргарет грызла ручку, перепутав кончик, и губы ее пачкались. Дэвид накручивал кудри на палец, почесывая голову. Эмма шептала, вызывая неизвестного икса из его укрытия. Реджина положила свою тетрадь на середину сдвинутых парт на общее пользование и, пользуясь случаем, заглянула еще раз в рисунок и в подпись ниже. И в этот момент ей так захотелось жить еще больше. Она прислушалась к голосам веселящихся детей за окном, к приглушенному шепоту в классе, к шагам учителя, посмотрела на рядом сидящую Эмму, пытающуюся разобраться в примере, и еще раз на ее признание на этом рисунке. «И я тебя тоже». «Мне нравишься только ты». Эти фразы навсегда застынут в ее голове, в этом девятом классе. Но будут другие. И конечно же, они все сдадут. Отчаянно хотелось жить. Следующий урок разъединил их. Многие отправились на литературу к мисс Френч, некоторые — к мистеру Голду. Эмма стояла перед кабинетом, в котором она обычно не занималась. Надо же, кто-то еще рискнул сдавать этот предмет! Интересно, есть ли какая-нибудь зависимость между теми, кто сдает литературу и химию? Какая статистика? С недавних пор вопросы статистики приняли для Эммы другой поворот. С тех самых, когда Свонций и Реджиниум прореагировали и показали такую соединительную реакцию, что кислород с железом им бы просто позавидовали [*]. Эмма хохотнула, веселясь собственной шутке и покосилась на мистера Голда. Он вряд ли это оценил бы. Зато Реджине бы понравилось. Если бы Эмма знала, куда эта химия ее приведет, она бы вызвалась заниматься с Реджиной еще раньше. Но разве она знала тогда? Познакомились ли бы они с Реджиной, если бы не это? Если бы она знала, что так сложится, она съездила бы на все олимпиады мира, только бы услышать еще раз: «привет, Свон». И потом это «Свон» превратилось в «Эмму», а потом этот язычок буквы «Э» стал таким значимым. Все, что связано с Реджиной. Сама она. А может, у них реакция замещения? — Мисс Свон, у вас есть вопросы? — вежливо спросил учитель, и Эмма помотала головой. Нет никаких вопросов — все ясно, как горение железа в чистом кислороде. Удивительно, как меняются элементы, когда реагируют. Химия — область чудес, как говорила ей Ингрид. Это точно. Мистер Голд на удивление вежлив. Это странно. Надо бы спросить у Реджины, ни ее ли рук это дело.***
Они шли по дороге, по которой давно уже не колесили шины машин: бетонные плиты разбиты на островки, сквозь которые пробивались травинки то тут, то там. Было так тепло, что Эмма стащила с себя свитер, подставляя веснушчатые плечи из-под выглядывающих лямочек белой майки под лучи плавящего солнца, и повязала его на талии. Кеды наступали только на островки, избегая зеленых пучков травки. Реджина давно сменила гардероб на летний: джинсовые шорты, открывающие уже желтеющий синяк, и легкая блузка, сминающаяся под ветерком. Она рассказывала, что мисс Френч ждет от них на экзамене, и как Анна донимает учительницу вопросами. Анна может донять, если хочет. Реджина изобразила закатывающиеся глаза учительницы, и звонкий смех Эммы отозвался в ней радостью. — Тебя не хватает все равно, — произнесла Реджина, и пальцы Эммы нашли место в ее ладони. Дорога вела к мосту, через который давно уже никто не ездил с тех пор, как построили другую дорогу через Сторибрук. Заброшенный мост через реку, которая местами больше похожа на ручей. Под мостом тень, от реки холодок, и в этом месте можно перевести дух. — Мы здесь часто тусовались, когда были совсем маленькие. Может, класса с пятого уже, — произнесла Эмма, и ее слова отдались эхом под мостом с железными столбами. Реджина рассматривала выцарапанные надписи на внутренних сводах моста: «ММ + Д = любовь», «анархия навсегда», «жизнь — боль» и прочие философские высказывания. Эмма достала пачку из рюкзака и подкурила сигарету одну на двоих. Реджина притянула ее за свисающий свитер, обнимая со спины. Открытые сандалики рядом с кедами топчутся на камнях, и нога в кедах подпинывает камушек к берегу реки. Плюх отозвался в сводах моста. — Как там твоя химия, Эмма? — На удивление, все идет хорошо. Возможно, ты была права насчет нее. — Возможно? — Ну ладно, ты была права. Ты же ничего не говорила матери? — вспомнилось Эмме. — Говорила. Сказала ей, чтобы она его немного приструнила, — ответила Реджина почти сразу. Эмма замерла на секунду, крепче затянувшись, но тут же спокойно выдохнула: — Врешь ты все! Реджина рассмеялась грудным смехом, отозвавшимся в Эмме. — Знаешь, Реджина, кажется, я научилась узнавать, когда ты врешь, — почти хвастливо произнесла Эмма, пустив колечко. — Да? И как же это? Эмма призадумалась: — Голос звучит увереннее, когда ты врешь. И ты быстрее отвечаешь. — Что ж. Надо взять на заметку. Эмма хохотнула и развернулась к Реджине лицом, всем видом показывая, что совсем не одобряет такого ответа: — Ты такая плохая девочка, Реджина. — Научи делать колечки лучше, хорошая девочка Эмма. Эмма приступила к обучению, наблюдая как губы напротив старательно застывают в форме «О», как вылетает из них дым, и веселилась. Пришлось закурить еще одну, чтобы получился результат. — Что касается мамы, она тоже на удивление спокойна, — сказала вдруг Реджина, когда Эмма пустила тонкую дымовую струйку в большое лениво расплывающееся кольцо. — На удивление? — Да. Не похоже на нее. Обычно она не такая, — в задумчивости произнесла Реджина. — А какая она обычно? Какая твоя мама? Эмме вдруг стало интересно, какой может быть Кора Миллс как мать. Взгляд Реджины уставился в никуда, пока она говорила. — Какая моя мама? Собранная. Интересующаяся. Все держит под контролем. Может, конец учебного года так на нее действует. Такое может быть. Лишние нервы, на меня зря не тратится. Реджина улыбнулась, и улыбка эта показалась Эмме немного печальной. — Какая моя мама? — продолжила Реджина в задумчивости. — Очень умная. Я бы даже сказала, хитрая. — А какая разница? — Умная, это как мисс Мэл. А хитрая, это когда свой ум подстраиваешь под ситуацию и выжимаешь из нее все, что можешь. Это когда видишь людей насквозь и используешь это. Мистер Голд, например, давно к ней клинья подбивает. Он точно метит на ее место, но она это давно раскусила, и ведет с ним свою игру. Да, мама это может. Лицо ее вдруг сделалось суровее. — Она просчитывает каждый шаг, ни капли импульсивности. Наверное, единственное, что она сделала не задумываясь — купила мне Гертруду. Брови перестали хмуриться, а губы расплылись в светлой улыбке. — А еще она очень сильная. Я имею в виду, эмоционально. Она в этом сильнее всех нас: и меня, и папы. Я помню, как умер наш дедушка, папин папа. Тогда отцу было совсем плохо, — Реджина сглотнула, вспоминая то время. — Он будто бы надломился. А мама была тверже всех: она взяла тогда все в свои руки, под свой контроль, и организовала все похороны, все взяла на себя. Само спокойствие. Наверное, я — единственное, что может вывести ее за пару слов. Реджина замолчала на какое-то время. Эмма не решалась ничего сказать: такого она не ожидала услышать. — Папа как-то сказал мне, что мы с ней похожи. Хотя мне бы не хотелось. Ведь мама сама все время говорит, что во мне слишком много папиного. Наверное, все мы похожи на своих родителей, хотим мы этого или нет. На это Эмме тоже нечего было сказать: таких мыслей было в ее голове полно еще с самого детства, но ответов получить было не у кого. Ей вдруг стало грустно. Она потушила сигарету, затаптывая окурок. Реджина подошла к ней и опять обняла со спины, щекоча волосами бледные плечи. — И не важно, биологические они или нет. — Думаешь? — спросила Эмма тихо. — Конечно, — уверяла Реджина, целуя веснушку на плече. — Вы с Ингрид очень похожи. — Да ну, — протянула Эмма с улыбкой. — Она такая спокойная. И такая невозмутимая. Совсем не то, что я. — Ты просто не слышала, как она с моей мамой разговаривает, — усмехнулась Реджина и добавила, — возможно, я не единственная, кто может вывести маму из ее железного равновесия. — Это точно, говорю тебе, — ухмыльнулась Эмма, — твою маму может вывести из равновесия мое курение на территории школы. Вообще легко — в два счета. И обе рассмеялись, пряча улики от курения за жвачкой, на которую Реджина подсела после их совместных сигаретных прогулок: вкус корицы с мятой, ядерный в начале, приятный в середине, просящий в конце продолжения. Как и их поцелуй под этим мостом в спасительной прохладе. Кеды и сандалики стояли совсем близко, сталкиваясь, пробираясь внутрь друг друга. Так не хотелось уходить из этого тихого места, где журчала речка и иногда камешки плюхались в воду. На прощание они нашли кусок известки и оставили тут свой след: Sw + Rgn → Fe3O4.***
Почему такие вещи происходят так быстро? Ждешь их, ждешь, но когда наступает само событие, то оно мелькает, как деревья, мимо которых мчишь на велике. Вот они только болели за Дэвида, сдающего кросс, только лежали все вместе на траве, радуясь за его «отлично». Совсем недавно Реджина целовала Эмму в щеку на удачу — перед тем, как та ступила за порог навстречу мистеру Голду, сжав кулаки. Буквально вчера Мэри Маргарет и Дэвид пересказывали друг другу весь курс биологии с закрытыми глазами, целуясь после каждой темы, пока Эмма и Реджина закатывали глаза. Только на прошлой неделе Реджина со счастливым лицом рассказывала, как мисс Френч отметила ее стихотворение, которое она вставила в сочинение, а Эмма делилась тем, как сдавала рисование в полном одиночестве, пока мисс Фокс рассказывала, как ей удалось уговорить комиссию школы. И вот все это позади. Осталось только последнее, что ждало каждого из них: испытание, которое сплотило все девятые классы в тот день. Эмма поправляла рубашку, стоя перед зеркалом в женском туалете, краем глаза наблюдая за тем, как Мэри Маргарет запихивала шпоры в колготы, отчего ее юбка становилась еще пышнее, и как она повторяла формулы сокращенного умножения, как молитву перед страшным судом. Они приняли стратегически важное решение: Мэри Маргарет будет сидеть с Реджиной, пока Эмма и Дэвид будут сидеть вместе. Все риски были просчитаны, но Мэри Маргарет продолжала молитвы алгебре, лбом уткнувшись в стену. Чистая светло-серая стена: перед экзаменами и каникулами все перекрасили. — Все будет хорошо, Мэри Маргарет. Это последнее. — Я знаю. Странно понимать, что скоро все кончится. — Но потом опять все начнется. Успеешь соскучиться по Джефферсону. Мэри Маргарет тепло улыбнулась ей: — Я так рада, что ты остаешься, Эм. — И я тоже. Пойдем, закончим это! Дэвид и Реджина уже ждали их у кабинета, готовясь занять нужные места. Три часа экзамена пролетели как пять минут. Дэвид успокаивал Мэри Маргарет, уткнувшуюся в его плечо и выплакивающую все накопившееся напряжение. Эмма стояла рядом, приобнимая их обоих. — Четверка точно будет, — уговаривала Реджина больше Эмму, чем Мэри Маргарет. Она успела проверить оба варианта. Эмма кивнула в сторону выхода, и обе скрылись, уходя все дальше от школы вдоль забора в чужие дворы. Эмма расстегнула верхние пуговицы, закуривая на ходу. Реджина весело размахивала сумкой. Все закончено: можно плакать, смеяться, сдать все учебники или сжечь их. Все, что угодно. Курить на территории школы, танцевать на партах, планировать лето, гаражи, велосипеды, ночи с кострами и гитарами, походы к морю, которое манило их свежим соленым запахом. Впереди была целая жизнь. А у Эммы и Реджины были они и их тайна, которую они делили под мостом и везде, где не было лишних глаз. Во дворе они спрятались в беседку, и из проема по очереди струился дым. — Приходи сегодня ко мне перед тем, как пойти в гараж? Ингрид не будет допоздна, — шептала Эмма. — Я приду, обязательно приду. Секрет, который они делили вместе. Корица с мятой на губах.***
Реджина думала, когда об этом правильно сказать. И нужно ли, если пока еще не все известно до конца. Она посчитала до десяти десять раз, прежде чем постучала в дверь. Из квартиры доносились знакомые песни с их общего диска. Лучше сразу. Но вот Эмма открыла и тут же притянула ее к себе. Для слов места не нашлось. Все напряжение от экзаменов, от долгих ожиданий оценок в коридорах, очередей в библиотеку: все это свалилось и сменилось легкостью поцелуя. Эмма не дала даже разуться, целуя ее сильнее и запирая на ощупь дверь. Голова Реджины пустела, пока Эмма целовала ее в шею, распуская косички и пробираясь пальцами в волосы по чувствительному затылку. А потом тяжелела, когда пальцы Эммы расстегивали пуговичку за пуговичкой, а губы спускались ниже и ниже. Из открытых дверей ванной доносился шум воды. Сандалии остались у порога. Они махом стащили всю одежду, оставляя ее перед ванной, перешагивая через край. Эмма была как заведенная: больше ее ничего не отвлекало, никаких подготовок, никаких разговоров про школу. Никаких сомнений. Реджина следовала за ней, оставляя недавние волнения. Взять Эмму в свои руки: скользить по бело-молочной чистой коже, мокрой от воды. Эмма вздрагивает, когда ладони ложатся на грудь, а за ними опускаются губы. Она чувствует, как зубы проскальзывают по соскам, и они твердеют от этого, а Эмма опять вздрагивает, выдыхая, зарываясь в волосы, притягивая Реджину к себе. Они обнимаются и медленно целуются под шум струящейся воды. Руки Реджины опять скользят по коже, по животу, по лобку, ниже. Там скользко, но совсем по-другому, не как от воды. Эмма чуть подается навстречу, и от этого Реджина решается на то, что уже давно так хотела. — Я хочу быть в тебе, — просит она утвердительно. Глаза Эммы расширяются, а бедра сами сжимаются. — Ты боишься? — спрашивает Реджина, глядя прямо в глаза, но Эмма молчит. — Это не больно. Эмма опять молчит. — Я покажу тебе. Реджина отходит на полшага, присаживается на задний бортик ванны и немного разводит ноги. Черные волосы приоткрывают темно-розовую плоть. Пальцы трогают клитор, круговые медленные движения, чуть надавливают, а потом средний палец проскальзывает ниже и устремляется прямо внутрь. Реджина видит, как глаза Эммы расширяются, как чаще вздымается грудь, и от этого возбуждается еще сильнее. Палец выходит, и от этого все сжимается внутри. Эмма подсаживается рядом, опускаясь на колени, и ее руки ложатся на бедра Реджины. — Тебе так хорошо? — спрашивает она, и Реджина кивает в ответ. Эмма желает проверить сама, и рука ложится на черные волосы, покрывая ладонью все сразу. Пальцем Эмма скользит вдоль самого входа, проходит внутрь совсем чуть-чуть и чувствует, как Реджина сжимает ее. И от этого ей хочется продвинуться еще дальше, но ей страшно сделать больно. Она, не отрываясь, смотрит на Реджину, а та смотрит на нее в ответ в ожидании. Еще движение, и палец погружается наполовину. Реджина хватает свободную руку Эммы и целует: ладошку, нежные подушечки, обхватывает мизинец губами, и он скользит по нежной слизистой. Эмма погружается еще глубже в Реджину, немного резковато, и Реджина прикусывает пальцы во рту. Эмма торопится выйти, но Реджина обхватывает ее за запястье опять, сжимаясь. Пусть будет немного больно, она справится. Реджина обхватывает Эмму рукой за плечи, притягивая к себе, пока пальцами другой руки продолжает ласкать собственный клитор. Так легче: пульсирующая боль, утихающая под круговыми движениями. И больше Реджине не больно. Бедра начинают двигаться навстречу, она сжимается при каждом в нее погружении, и Эмма ловит этот ритм: пальцем выходит наполовину и опять погружается на всю длину, упираясь остальными пальцами в набухшие вокруг губы. Реджина чувствует, как все горит от этого, и ей хочется еще резче. Ягодицы сползают с края ванной, и она насаживается на Эмму сама, хватаясь за ее плечи. Все смешивается: вода под ногами, Эмма внутри нее, ее собственные пальцы, двигающиеся все чаще, язык Эммы на ее коже. Теперь совсем не больно, а сладостно хорошо, обжигающе прекрасно. Она чувствует, как течет прямо на руку Эммы, узнает свой собственный запах. Ртом она находит губы Эммы и прикусывает, прося ответа. Эмма обхватывает зубами ее губу, немного оттягивая. Еще, чуть больнее, и внутри все напрягается в последний раз, отдаваясь разрядкой по всему телу. Реджина оседает вниз, упираясь руками в стенки ванной, и пальцем Эмма чувствует, как все сокращается внутри. Она целует Реджину в раскрасневшееся влажное лицо, в губы, которые только что кусала. Реджина смеется сквозь тяжелое дыхание: — Эмма, черт, я же все хотела наоборот. — Ну ничего. Тебе же было хорошо, — и добавляет. — Тебе не было больно? — Мне было замечательно. «И немного больно». Но об этом Эмме знать не обязательно. Реджина целует Эмму в плечо и чувствует, как то все покрыто мурашками. — Пойдем в комнату. Ты вся замерзла. Они уже в комнате, простыня намокает под их телами. Реджина вопросительно смотрит на Эмму, поглаживая по руке. — Что скажешь, Эмма? — Мне страшно все равно, — смущенно улыбается та в ответ. И страшно любопытно. — Я буду аккуратна. И ты остановишь меня, когда захочешь. Рука сползает на живот, и он подрагивает под пальцами Реджины. Эмма зажмуривается, и в голове мелькают все мысли о девственности, неприятной боли, крови. Хотя она ведь сама знала, что большинство из этого — мифы и преувеличения, но все равно — откуда тогда все это? Но Реджина целует ее так горячо и ласково, что это никак не сопоставляется с болью. Она тянется к Реджине, а та укладывает ее на диван, нависая над ней. Горячий поцелуй в губы, и от этого уже хорошо. Пусть Реджина будет рядом с ней, придавливая ее собой, упирается коленом в пах, губами в грудь, сминая под собой твердеющий сосок. — Поцелуй меня. Поцелуй меня еще, — просит Эмма, и Реджина возвращается к ее лицу, проскальзывая по губам. — Сожми губы, — просит Реджина, и Эмма слушается, плотно смыкая их. Язык Реджины скользит по ним, и сложно устоять, но Эмма сопротивляется, как Реджина попросила. Твердый кончик языка протискивается в узкую щелочку, и Эмма стонет от этого давления, размыкая губы. И тут же Реджина с жадностью проникает внутрь: безапелляционно, полностью заполняя. Им нравится эта игра: Эмма вновь выталкивает язык Реджины и сжимает губы плотнее. Противостояние, просачивание, вторжение. Эмма не замечает, как сама трется о бедро между ее ног, упираясь в него лобком. Зато Реджина хорошо это чувствует: приятное горячее скольжение, оставляющее влагу на ее ноге. Ей все хочется сделать прямо сейчас, но она сдерживает себя, желая раздразнить Эмму еще больше. Она спускается ниже, обсасывая кожу, легко покусывая плечи, только скользя краешками зубов. И у Эммы опять мурашки, хотя ей совсем не холодно. Реджина продвигает колено, и Эмма обхватывает ее ногами. — Так люблю, когда ты мокнешь, — проговаривает Реджина, и Эмма отзывается на это, сильнее сжимая ноги. — Нравится, когда я так говорю? — спрашивает Реджина, вглядываясь в лицо Эммы, и та раскрывает глаза, как пойманная на постыдном. Она зажата между диваном и Реджиной, которая сводит ее с ума своим языком и коленом между ее ног. Она кивает в ответ. Да, ей нравится, ей чертовски нравится: сносит крышу от того, как Реджина произносит слова, которые она боится даже подумать. И Реджина продолжает: — Люблю, когда ты мокнешь от меня. И сама от этого теку. Эмма сжимает губы. Очень. Плохие. Слова. Очень. Хорошо. Зрачки ее расширяются, и Реджина хищно улыбается. Рукой она пробирается между их тесно сдвинутых ног, к Эмме, внутрь влаги. Горячо. Пальцы двигаются медленно вдоль сжатых губ. — Расслабься, Эмма, — просит Реджина шепотом. Эмма уже слышала это «расслабься», тогда, когда она цеплялась руками за ковер, пока руки Реджины мяли ее плечи, и ей хотелось расплавиться под ними. И сейчас она тоже плавится под этим требовательными руками. Кончик пальца проходит легко, Эмма чувствует его только тогда, когда он погружается в нее дальше, и она цепляется руками за плечи приподнимающейся и замирающей над ней Реджины. — Потрогай себя, — шепчет Реджина, глядя прямо ей в глаза. — Как трогаешь, когда стоишь на коленях на этом диване, думая про меня. Эмма задыхается от такого откровения. — Ты совсем плохая девочка, Реджина, — произносит она с надрывом. Все в ней трепещет. Она смотрит вниз, на руку Реджины, палец которой внутри нее. Сжаться-расслабиться. И в этом движении она чувствует ее внутри себя. — Совсем плохая? — переспрашивает Реджина, и палец ее погружается до конца. Расслабиться, податься навстречу. Рука Эммы сама тянется вниз: она ощупывает пальцы Реджины, соединяющие их. Боже, как же мокро! Реджина двигается в ней, медленно, очень медленно, не выходя. Эмма трогает себя, как привыкла, и уже не может остановиться. Голова пустеет, а тело просит еще, напрягаясь. Сжаться-расслабиться, только теперь разделить это с Реджиной, которая так крепко держит ее в своих руках, прямо там. Эмма извивается под Реджиной, под ее такой сильной сейчас рукой. Пальцы ног непроизвольно сжимаются, сминая простыню. Смятая мокрая простыня, музыка, прорывающаяся сквозь нее вибрация телефона: все уходит на второй план, остается только Реджина в ней, на ней. Реджина больше не смотрит на Эмму, не подглядывает, она все чувствует сама: как Эмма обхватывает ее, как дрожит под ней, прося еще. Ее Эмма. Она целует ее лицо, щеки, губы, подбородок, лижет кожу, пока погружается в нее. Заполнить Эмму, как ей всегда хотелось. Эмма дышит все сильнее, стискивая губы, и Реджина опять скользит по этой линии рта, просясь внутрь. Заполнить Эмму везде. Эмма льнет к ней, опять сжимаясь внутри, и все тело ее напрягается. И стон вырывается через поцелуй, когда она отпускает себя. Как толчок. Еще один, и теперь тело сжимается само. Реджина все еще держит ее, все еще внутри, прижимается к ней, целуя. И Эмма расслабляется, не открывая глаз. Ей хочется замереть, и чтобы все вокруг тоже замерло. Только скачущее сердце пульсирует по всему телу, и Реджина слышит его, приложив голову к груди, оставляя там легкий поцелуй. — Эмма, тебе хорошо? Эмма прижимает Реджину к себе в ответ. — Очень, — улыбается она. Реджина перебирается выше, заглядывая в глаза-хамелеоны. — Ляг на меня, — просит Эмма, — хочу тебя чувствовать. Везде. Она обхватывает голову Реджины, пробираясь пальцами в волосы. Между телами все мокро. Между ними тепло. Они всматриваются в глаза друг друга, находя там свое отражение. Песни сменяются, но они молчат, наслаждаясь этим теплом между ними. Только вибрирующий телефон отвлекает их, возвращая в реальность. — Кто там такой настойчивый? — интересуется Реджина, глядя в сторону стола. — Угадай с трех раз, — произносит Эмма, бросая взгляд на часы. __________ [*] — 3Fe+2O2 = Fe3O4 — химическая реакция сопровождается появлением большого количества искр