***
Кровь утекала под струями душа. Эмма стояла в ванной. Одежда валялась на полу. Реджина — рядом у раковины, намыливала руки. Через минуту Эмма поняла, что Реджина смотрит на нее в зеркало. Подглядывала? Открыто наблюдала. Взгляды пересеклись в отражении. Эмма улыбнулась. Реджина ухмыльнулась, потирая намыленные скользкие пальцы. — Хочешь повторить? — спросила она, и губа ее дрогнула. Эмма кивнула в ответ, облизнувшись. — Пойдем в кровать? — кивнула Реджина в сторону двери. — Не хочу ничего испачкать, — мотнула Эмма головой. — В этом нет ничего грязного. Нет ничего чище этого. Нет ничего чище тебя. Реджина поднесла пальцы к лицу и вдохнула запах. Эмма замерла, застыв в немом вздохе.***
Эмма ни за что бы не решилась, если бы все сложилось не так. Но все сложилось, как сложилось. Она присела на корточки, прямо в ванной. Реджина села рядом с ней, застыв с тампоном в руке. Она сама просила, ей очень хотелось сделать это самой. Эмма не стала возражать. Она сегодня и так уже делала то, что считала когда-то недопустимым. Эмма все еще скользкая, возбуждение не отхлынуло. Или это от того, как жадно Реджина смотрела на нее в зеркало, пожирая глазами? В любом случае, все это на руку. Реджина, не отрывая взгляда от ее лица, делала все на ощупь. Сначала пальцем, медленно продвинулась внутрь. Затем тампон. Палец вошел следом, погрузился на фалангу. Трудно было его убрать. Совсем не хотелось. — Реджина, — задышала Эмма чаще. — Что ты делаешь? Мы же хотели пойти в постель. — Конечно, сейчас пойдем. Сейчас. Одеяло мокло под ними. Сначала от воды, которую они принесли на себе. Эмма утянула Реджину за собой, и та забралась на нее сверху. Горела только напольная лампа, вычерчивая тенями выпуклости тел. Эмма замерла, останавливаясь в движении. — Что ты делаешь? — улыбнулась Реджина, замечая ее пристальный взгляд. — Рассматриваю тебя. Взгляд скользил вслед за рукой: пальцы от груди, выше к ключице, подбородок, родинка возле рта. Реджина улыбнулась, и улыбка ее показалась Эмме хищной. Губа приподнялась, показывая краешки зубов. — Ты укусила меня, — проговорила Эмма, вспоминая недавнее. — Я не хотела, — шире улыбка. Эмма рассмеялась, но тут же ей стало не до смеха. Реджина склонилась, заглушая смех поцелуем. — Видишь ли, Эм-ма, — перешла Реджина к ее шее, заставляя этим Эмму выгибаться под ней. — Рядом с тобой я теряю всякий самоконтроль. Так что в этом нет моей вины. В подтверждении она куснула Эмму, легко, в плечо, и опять потянулась к шее. Эмма забралась в ее волосы рукой, нырнула всей пятерней, притягивая к себе. — Да! Так хорошо, — выдохнула Реджина. — Я так скучала по этому. Сделай так еще. Эмма продолжила массировать кожу головы. Прямо как в комнате Эммы, на ее диване, где только они и их секреты. Они опять путешествовали во времени. Не хватало только Дайдо на фоне и качания деревьев за окном. Реджина стонала от наслаждения, пока Эмма уводила ее туда, где им всегда было уютно и тепло. Реджина раскачивается, коленом раздвигая бедра Эммы. Медленный поцелуй под их качание. Они в спасательной шлюпке, посреди шторма. Обе желают скорее потонуть в этих волнах. Пусть их унесет из гостиничного номера Сторибрука прямиком в открытое море. Барометр беснуется на всю, обе раскачиваются сильнее, упираясь бедрами друг в друга. Мокнут обе, под стоны еще сильнее. Реджина почти седлает Эмму, крепче обнимая ее ногами: сильнее прижаться, не потерять контакта. Она чувствует, как скользко ее бедру: это Эмма, ее Эмма. Она чует ее запах, раздувая ноздри, и Эмма опять ловит себя на мысли о том, как прекрасна Реджина в своих ведьминских порывах. Кожа блестит, теперь уже от пота, и в тусклом свете лампы она еще прекрасней. Танцует на ней, как заведенная. Эмма порывается привстать, но Реджина не дает ей, крепче ее седлая. Тесно, сильно. Прижимается все: губы, клитор, все вдавливается в бедро напротив. Сумасшедшая скачка, которую не хочется прерывать, от которой дыхание вырывается вместе с выкриками. Так больше невозможно, так больше нельзя! Эмма хватает Реджину за плечи, прижимая к себе. Тампон внутри нее явно ощущается, пока она горит под Реджиной. Ни за что бы она не подумала, что от этого может быть так приятно. — Еще! Хочу еще! — просит она, сильнее обхватывая Реджину. Та останавливается только на мгновение, отрывает свое бедро от Эммы, и та с сожалением стонет: «только не сейчас, когда так близко!» — Сейчас, сейчас, — сбивчиво шепчет ей Реджина, пробираясь между ними рукой. Пальцы ее трогают Эмму, раздвигают, раскрывая клитор. То же самое она проделывает с собой. Ближе к сокровенному. И бедро вновь утыкается в скользкую влагу, медленно набирая разгон. Эмма опять стонет, но теперь от удовольствия. — Хорошо так? Тебе хорошо? — слышит она Реджину, которая сама еле держится. — Да, — простанывает Эмма. — Очень! Бешеный танец продолжается, раскачивая постель под ними. Эмма опять чувствует, как внутри нее тесно, понимает: она близко. Терять контроль, когда рядом: это она может понять! Ничего, кроме Реджины на ней, которая вот так вот вторгается в нее своим бедром. Зубы Реджины опасно застыли на ее плече, пока горячий язык лижет кожу, но Эмма не думает про это. Только ощущения: все сжимается внутри, пульсируя. Это Реджина делает с ней все эти вещи, это она! — Реджина, — вырывается из нее на каждом скачке, — Реджина, Реджина… Она хотела ей что-то сказать, что-то важное, про ведьминские пляски, про омут, в который она ныряет. Определенно что-то про это. Но все вылетело из головы, когда Эмма кончила, сжимаясь. Последнее «Реджина» утонуло в оргазме вместе с ней. Реджина застывает вместе с Эммой, приподнимаясь на руках. — Что? Что такое, Эмма? — взволнованно спрашивает она, убирая намокшие пряди волос с ее лба. Эмма открывает глаза. Все в ней до сих пор горит. И что она хотела сказать? Не помнит, но знает. Она приподнимается, глядя прямо на Реджину, в ее темные глаза. Хватает ее руками, удерживая, опрокидывает на кровать. Она скажет ей все, но по-другому. — Что ты делаешь? — старается улыбнуться Реджина, лежа под ней, но ей немного тревожно от этого взгляда. Эмма смотрит прямо в нее, она видит ее насквозь. — Расскажи мне еще, — просит Эмма, склоняясь над ней. — Расскажи. Про катакомбы Лондона. И про все, что я там с тобой сделала. И сделаю. Говори со мной! Я люблю твои слова. Она хочет напиться Реджиной, насытиться по-настоящему, не только взглядом. Жадно, ртом по всей коже. Реджина пытается говорить, разделяя с Эммой свои фантазии: такие же откровенные, как и рисунки по ним. Но когда Эмма проскальзывает языком в ее пахнущее желание, голос вздрагивает. Слова реже и тише, пока Эмма пьет ее, постанывая. Этот стон отдается в Реджине вибрацией, в самом низу, куда Эмма его посылает. Она не отрывается от Реджины, скользя всем ртом, пачкая лицо, вымазываясь во влаге. Реджина шире разводит ноги, пуская Эмму ближе. Хочется раскинуть их, завести дальше. Эмма так и делает, приподнимая ее бедра, заводя их выше, обнимая Реджину за ноги. Руки скользят по ногам, пока рот впивается в плоть, засасывая, вылизывая. Реджина все еще пытается договорить историю про тайную любовь двух женщин среди обломков Лондона в сороковые годы, но только задыхается на полуслове. Хочется кричать, как и тогда, у двери, когда Эмма трахала ее на своем колене. Эмма снова стонет в нее, и эта вибрация переходит в Реджину, внутрь нее. Она опять кричит, не сдерживаясь, выгибаясь в пояснице. Тянет Эмму за собой, пока та целует ее в самое нежное. В самое сердце. Реджина вздрагивает, напрягаясь, и снова вскрикивает.***
Дыхание успокаивается. Эмма не двигается с места, покоясь между ног Реджины. Она может любоваться ею беспрестанно, и сейчас ей хотелось бы запомнить все, до единой детали. Реджина посматривает на нее, приподнимаясь, и улыбается. — Иди ко мне, Эмма. — Нет, — смеется она в ответ. — Я уже у тебя. Реджина усмехается и запускает руку в ее волосы, поглаживая. — Это было просто потрясающе, — проговаривает она, глядя в потолок. — Не могу найти слов. — Ну надо же, Реджина не может найти слов, — смеется Эмма легко. Реджина вызывает воспоминания от недавнего оргазма и жмурится от наслаждения. Она вздрагивает, когда Эмма опять целует ее, но уже нежно. Эмма приподнимается и ложится рядом с Реджиной, утыкаясь носом в ее плечо. Так часто делили они постель, а заодно и секреты под покровом ночи, но сейчас не хочется говорить. У Эммы в голове крутятся строчки из стихотворения, совсем некстати. «У штурвала мы обе. Какие координаты, куда мы плывем? Это важно, когда мы вдвоем?» — Куда мы плывем, Реджина? — спрашивает она в тишине. — Это важно? — Да. — Я не знаю, что тебе ответить, — прикусывает Реджина губу, и Эмма замечает это: прекращает поцелуем. Не останавливается до тех пор, пока Реджина не отвечает ей тем же. Мягкость языка меняется настойчивостью, заполняя Эмму. «Ты, смеясь, кидаешь бубновую. Сверху я, разумеется пиковую, и тоже даму». — Ты обещала мне что-то рассказать про дам. Пиковых и бубновых, — прерывается Эмма. — Я покажу тебе еще раз, — серьезно отвечает ей Реджина. — Покажу прямо сейчас. Эмма уже поняла, что других ответов не будет. Сейчас их нет. Она и сама не знает, кто стоит у штурвала, и как далеко может плыть их лодка, в которой так отчаянно хочется спрятаться. Реджина утягивает ее за собой, и они опять погружаются в омут. С головой. Не сдерживая ни дыхания, ни стонов, ни криков.***
Будильник? Она не ставила будильник! Эмма с трудом продрала глаза, рукой нащупывая вибрирующий телефон. Это не будильник. Это вообще не ее телефон. Дэниел? Кто это вообще? Дэниел… Эмма сбросила звонок и подскочила, скинув одеяло. От прохлады вжались плечи. Рядом Реджина, голышом, простынка вместо одеяла, и та вся в ногах. Лежит на животе, отвернувшись, как и всегда. Ложбинка вдоль позвоночника, до самых ягодиц. Волосы кудрявятся еще больше. Эмма склонилась и поцеловала ее в кудряшки, легко, чтобы не разбудить. Живот ныл, напоминая о месячных. Она поднялась с постели и отправилась в душ. Под струей воды смывались чары прошлой ночи. Решение пришло само, как и всегда в таких случаях. Эмма собрала одежду, разбросанную по всему номеру. Джинсы мокрые на одной штанине. Она закрыла глаза, понимая, почему. На часах семь утра, из них сна — пара часов. У нее полный бак бензина. В Бостоне будет к обеду.***
«Реджина, прошу тебя меня понять. Я так не могу. Не могу представить себе, что мы будем ехать вместе всю дорогу и старательно избегать темы, на которую никто из нас не готов говорить. Извини меня. Мне надо время. Тебе, я думаю, тоже. Я безумно хочу, чтобы все было именно так, как мы с тобой придумали, пока фантазировали в нашей переписке. Или я себе все это выдумала. Иногда мне кажется, что все это именно так, и от этого все становится только хуже. Все меняется, когда узнаешь то, что не хочешь знать, и после этого вернуться обратно тяжело. Если возможно вообще. Не знаю, понятно ли я пишу. В этом ты у нас сильна, я больше по другой части. Ну, ты знаешь. Прошу тебя понять меня. Эмма» Карандашом по белой бумаге. Записка лежала прямо у двери, на тумбе рядом с бутылкой. Там же зажигалка и жвачка со вкусом корицы. Реджина крутила зажигалку в руках, пока перечитывала письмо. Потом открыла ею бутылку. Пиво невкусное, со времен школы она совсем от него отвыкла. Все в раковину. Первый порыв: сжечь письмо! Выкинуть пепел, смыть в унитаз. Но потом она передумала. Ядерная корица сняла остатки сна. Реджине надо запланировать дела, времени злиться не было. Тем более на Эмму. Сдача диплома уже через неделю, внести в календарь встречи с Бэллой, все их занятия по управлению гневом, но сначала разобраться с Дэниелом. Или встретиться с ним потом? Столько дел, столько встреч, планов и будущих результатов. Но когда Реджина была предоставлена самой себе в пятичасовой автобусной поездке до Бостона, а планирование закончилось, начались споры с самой собой. Определить злобу легко, спасибо, Бэлла. Но вот куда ее вылить? Мама осталась в Сторибруке, Кэтрин там же, Мэри Маргарет с ее несчастным фотоаппаратом тоже. Мэрлин оказался вообще ни при чем! Ну не идиотка ли? Дэниел. Он ждал ее в Нью-Хейвене. «Нам надо поговорить». После всего, что он сделал в ее отсутствие? После того, как названивал всю ночь и все утро. Надо, еще как! Вот кому достанется в первую очередь. Реджина опять перечитала записку от Эммы. Когда она ушла? Почему? Она планировала сделать это сразу? Или поняла все, когда проснулась? Последнее, что Реджина помнила: Эмма лежит напротив, как всегда, кутается в одеяло, засунув руки под подушку. Холодные ноги греются о ее теплые. Сонные глаза закрываются. В голове звучала Дайдо, самые любимые композиции. Скачать, что ли, тот альбом? Гуано Эйпс заодно. Переслушать их совместный диск. Эмма уехала. Бостон впереди, пересадкой в то место, куда Реджине давно уже не хотелось возвращаться. Планы путались, встречи расходились. Эмма уже давно в Бостоне. Реджина едет мимо. Сегодня вокзал потерял встречу двух людей, крепкие объятия, обмен взглядами, касания рукой. Случайные или нет. Реджина едет мимо, записка в руках. Кто виноват? Только она сама.***
Мэрлин занес руку над дверью, но тут заметил записку на ней: «я работаю, не мешать!» «Работает она, ага!» — усмехнулся Мэрлин. Знакомый протяжный вокальный стон Тома Йорка [*] заполнял тоской всю квартиру. Эмма не работает под эту музыку. Она под нее грустит. Но Мэрлин принес с собой кое-что важное: то, что, по его мнению, сменит пластинку заевшей на повторе композиции. Бодрый стук, в ответ молчание. Музыка стихла, но не замолкла. Мэрлин постучал опять. — Я правда работаю, Мэрлин! — донеслось из-за двери. Он хохотнул, покачав головой: нашла, кого обманывать! — Эмма, пять минут! Я зайду? Музыка нашла паузу. На фоне тишины послышались какие-то суетливые движения, звук открывающегося окна. Мэрлин открыл двери и шагнул в комнату. И тут же застыл. — Эмма, что это… — размахивал он рукой. — Ты что, опять закурила? — Разве ты этому не рад? — виновато улыбнулась она в ответ, сидя на подоконнике. Мэрлин застыл в проходе. Она что, пыталась проветрить комнату за эти секунды? В комнате дым стоял туманом. Лицо его застыло в недоумении: вряд ли он переживет еще раз, если Эмма решит бросить курить. — Что случилось, сестренка? — прошел он внутрь и присел на кровать, сдвигая разбросанные по ней шмотки. — Ничего, — пожала она плечами. — Скрутишь мне сигаретку? Я так скучала по твоему табаку. Врать Эмма точно не умела, хоть и старалась больше с каждым разом. — Да конечно! Не вопрос. Мэрлин привычными движениями и с нескрываемым удовольствием рассыпал табак на папиросную бумагу. На столе с трудом нашлось место, пришлось все делать буквально на коленке. Одну для себя, другую для нее. Как раньше. Мэрлин присел рядом на подоконник. Окна нараспашку, за окном солнечный май, почти помахавший рукой на прощание. Эмма затянулась, не скрывая наслаждения: — Да, вот это — то, что надо! "Мальборо" — отстой. Он кивнул, не прекращая своих наблюдений за Эммой. Что-то точно случилось. Скоро она сама расскажет, иначе не пустила бы его даже на порог. Том Йорк затянул припев, пока оба затягивались табаком из самого Парижа. — Да, "Мальборо" — отстой, — подтвердил он. — Да все как-то так себе, не только "Мальборо". — Как ты съездила на вечер встречи? Передала мой огромный привет? — Передала. Отсутствующий взгляд уставился на улицу, лоб хмурился. На шее красная отметина. И на плече, кажется, тоже. За окном лаяла собачка, хозяйка никак не могла оттащить ее от дерева, ворча. — А что отстойного-то? — спросил Мэрлин. Эмма стряхнула пепел, отправив его всем лающим и ворчащим. — Да все отстойно, Мэрлин. — Тут я бы с тобой не согласился! — улыбнулся он в ответ, придерживая сюрприз в кармане. Она усмехнулась, переведя взгляд на него, рассматривая его радостное лицо. Неисправимый оптимист. Легко ему все, наверное, с таким подходом. Ей бы хоть капельку этой оптимистичности. Как этим заразиться? — Как там, ну, Реджина? Встретились с ней? Откуда-то же взялись эти следы? Эмма закивала головой, опять уставившись на улицу. — Да. Встретились. Мы встретились. Мэрлин молча выжидал, не торопя Эмму. — Только не смейся, — затянулась Эмма, сама сдерживаясь от горького смеха. — Она замужем. Лицо Мэрлина застыло, брови замерли, взлетев. — Ясно тогда, что отстойного, — через секунду произнес он. — Мы с ней были вместе. Ночью. Это многое объясняет. Мэрлин помолчал, но затем хмыкнул: — Что ж тут отстойного? Это же здорово! Разве нет? — Ты, кажется, прослушал первую часть. Она замужем. — Замужем, не замужем. Это же быстро меняется, — старался звучать он непринужденно. Неисправимый оптимист. Или реалист? Мэрлин щелчком отправил окурок к земле и принялся за плеер. — Я не хотела, чтобы так было, — начала оправдываться Эмма то ли перед собой, то ли перед Мэрлином. — Не знаю, что вообще на меня нашло. Ехала уже домой, а потом решила разобраться, только теперь все еще больше запуталось… Губы шевелились, дым вырывался клубками, песни менялись. Мэрлин слушал вполуха, выискивая любимые треки в плеере. — Так что там запуталось? — вернулся он к Эмме полностью. — Я думал, вы всю ночь разбирались, — подмигнул он ей. — Мэрлин, — покачала она головой и тут же уткнулась лбом в коленку. — Я уехала утром, ничего не сказала. — Далеко ли до Нью-Хейвена? Всего ничего! — Не знаю я, ничего я не знаю… — катала Эмма лоб по коленке, пытаясь выдавить из головы все мысли. — Ничего этого не хочу, не хочу. Уехать бы куда-нибудь далеко и приехать тогда, когда все само решится. Катание лбом по коленке не помогало. Еще одна сигарета. — Сколько ты выкурила? — бросил Мэрлин взгляд на пустые пачки рядом с ней, только что их заметив. — Недостаточно, видимо. Губы опять бормотали, дым клубился. Мэрлин хитро улыбнулся: кажется, пришло время сюрприза. Как козырь, слева в веере карт на твоих руках, на всякий случай. Не все еще потеряно. — Может, мои новости тогда тебя обрадуют? — он замолчал, выдерживая паузу. Эмма встрепенулась, глядя на него. Точно! Проект Мэрлина, она совсем про него забыла на фоне всех этих событий. Он же только из-за него и остался. А его растягивающиеся в улыбке губы говорили, что не зря. — Эмма! Нас одобрили! Заявка прошла! Мэрлин уже не сдерживал радости, вскочив на ноги. Эмма рассеянно рассмеялась, глядя на него. — Понимаешь! Куча денег, — тряс он руками. — Просто немыслимо, сколько бабла! Мы объедем всю страну! — Всю страну? — переспросила она. Спряталась улыбка. — То есть как это? Что это значит? — То и значит! Я заложил денег на поездки, — торопливо начал объяснять он. — Пилотный проект, разумеется, будет дома, в Бостоне. А потом поедем по штатам: огромное путешествие, длиною в бабки, которые нам дали! Темная Эмма Свон с ее чернильными рисунками и ее верный Мэрлин Волшебник! Мы прогремим на всю страну! Эмма растерянно соображала, что все это значит, и ее недавнее желание уехать казалось теперь безумно страшным. Как будто только из-за этих сказанных вслух слов все это внезапно материализовалось. Но она ведь не это имела в виду, не это! Значит, Мэрлин не шутил, когда мечтал «объехать весь мир»? Нина Симон распевала на всю, пока Мэрлин живо рисовал города, выставки, идеи. Перед ним раскинулись все штаты, музеи, в которых он еще не бывал. А Эмма не могла заставить губы перестать дрожать. — Эй, сестренка, что такое? — заметил Мэрлин ее печальное лицо. — Ты что? Я думал, ты будешь рада! Я думал… Что такое? Это ведь то, чего мы так хотели. Ты же сама хотела. Разве?***
— Всю ночь, значит? — не сдержалась Бэлла в очередной раз, веселясь. Реджина склонила голову набок и приподняла брови. У них сеанс по теме неконтролируемого гнева или развлекательное представление для Бэллы? — Да, всю ночь! Подробности, пожалуй, оставлю при себе. Бэлла! — Ну ладно, ладно. Вижу, ты уже не сдерживаешь эмоций. Как мы видим, не в первый раз. — Да что такое-то! — не выдержала Реджина. — Мне правда нужна помощь. Сегодня разговор с Дэниелом. Не хочу, чтобы мы опять ругались. Хочу закончить с этим. — Хорошо, Реджина, не кипятись, — взяла себя в руки Бэлла. — Это была проверка на твои импульсы, так сказать. Сейчас пройдемся по моментам, когда тебя переключает. Научимся их ловить, а потом и рулить ими. Давай разыграем вашу беседу. Нет, я серьезно, — заметила она скептический взгляд Реджины. «Как будто в первый раз замужем», — сама возникла шутка в ее светлой кудрявой голове, но там же и осталась. Бэлла все-таки психолог сейчас. Пошутит попозже, когда кофе будут пить. — Ну, давай! Сейчас я — Дэниел. Все то же самое, как с твоей мамой. Ну, или пустой стул, как ты привыкла. Выбирай! Реджина смотрела на Бэллу, представляя, что будет говорить Дэниелу. У нее была одна цель — получить развод по итогам разговора. Нормального, спокойного разговора. Сознательного, какой бывает у двух взрослых людей. Способна ли она сама на такое?***
Они с Бэллой предусмотрели все исходы: отказ, истерику, откладывание решения. Все! Реджина была готова. Она была. Браслет под пальцами, подушечки без конца трогают гладкую поверхность. Она настояла встретиться в месте, где рядом будут люди. Ужин и разговор. Есть совсем не хотелось, спиртного не заказывали. Он тоже почти не притронулся к еде. На удивление, никто из них еще ни разу не сорвался. Реджина дала ему шанс выговориться, наблюдая, как он изменился за это время. Он решил отращивать бороду? Или просто давно не брился? Слова лились из него свободно, как будто они уже ушли от того болезненного ковыряния в прошлом. Кто виноват и почему? Важно ли теперь? Но она еще не решалась на свою последнюю просьбу. Он все еще был взбудоражен. Рука трогала вилку, но она так и оставалась на столе. Надо его расслабить, увести от этой тревожности. Реджина спросила, как проходит его практика, рассказала о том, что будет защищаться раньше. Он посмеялся, совсем не удивляясь. Стало легче, даже захотелось попробовать то, что принесли на заказ. — Я тут подумал, — вдруг заговорил он. — Только дай договорить! Знаю, может показаться безумием, но это только сначала. Я подумал, может дать нам второй шанс? Реджина замерла, раздумывая, где оступилась. Они же уже это обсуждали. Опять заново? Это потому, что она посмеялась ему в ответ на шутку? — Дэниел, я же уже говорила, что… — Только послушай! Все будет совсем по-другому! Я многое понял, пока тебя не было. Читал, размышлял. Я могу исправиться, Реджина. — Дэниел, но дело не в тебе… — Над этим я тоже думал, Реджина. Дело не в этом, дело не в тебе и не во мне. Это все наши отношения. Они должны быть другими. Вот. Вот что я решил. Надо изменить их. Реджина буравила его взглядом: она же про это и говорила. Да, изменить отношения, свести их на нет. Поставить точку. Разойтись. — Давай заведем ребенка? — произнес он так торжественно, будто нашел ответ на все их вопросы. — Что? Брови подскочили дальше некуда. Она замерла над тарелкой, не в силах ничего сказать от шока. Он вообще понимает? Он хоть понимает?! — Дэниел, ты в своем уме? Какой еще ребенок? Голос сразу подскочил, как и градус в голове. Дэниел потянул к ней ладони, умоляя взглядом. — Просто представь! Просто хотя бы на секундочку. Это может многое решить между нами. У нас будут совместные хлопоты, столько радости. — Радости? — отодвинулась она дальше от стола. — Мне не нужен ребенок! Господи, да ты сам как ребенок! Я же тебя просила о разводе, Дэниел. Какой ребенок? А как моя карьера? Я же не так все распланировала! — Вот! Вот именно! Все дело в этом! А тут мы будем планировать все вместе: рождение, садик, школа. Только представь! Маленький человечек, продолжение тебя и меня. Но она и слышать не желала, не то, чтобы представить. Он вообще ее не воспринимает: как ослепший, как глухой! Выдумал себе свой мир. Какие-то нелепые фантазии. Ребенок. Это же не проект какой-нибудь, это же не просто так. Это же навсегда! Он продолжал расписывать их совместное будущее, чуть не смеясь от собственных идей. Фантазии, в которых ей не было места. Как его остановить? Как вернуть его в реальность? Он смеется не от радости, это нездоровый смешок. Недосып, явно читаемый под глазами. Щетина. Он не в себе, это точно. — Дэниел! — резко прервала его Реджина. — Дэниел, послушай меня. Он встрепенулся, уставившись на нее. Не получится, как они планировали на сеансе: мягко и легко. Так не работает. Надо резать ножом. Такие связи надо резать и прижигать концы. — Я увольняюсь. Сразу после защиты. Уезжаю в другой город, в другой штат. Не хочу иметь с тобой детей ни здесь, ни там. Все, что мне нужно, — документы на развод. Тебе ясно? Юрист, который откроет наше дело и закончит с этим. Он молчал, уставившись в никуда. — Я хотел по-хорошему, — попытался он еще раз. — Со мной не может быть по-хорошему! Я хочу, чтобы ты это уяснил. И детей я воспитывать не способна. Понятно? — строго резанул голос. — Ты нашел себе не ту женщину. Я… я не способна. И мать из меня никакая. Она хотела его просто припугнуть, оттолкнуть. Но чем больше она говорила, тем яснее становилось ей самой, что все это — правда. — Дело не в тебе, а во мне. С самого начала. Как тебе моя мама? Не понравилась? — прозвучало почти насмешливо. — Ну что ты прячешь глаза? Это же ясно и так. Если не хочешь, чтобы через пару лет с тобой оказалась такая же женщина, то тебе надо доесть свой ужин, уйти, отоспаться и найти юриста. Я больше не желаю обсуждать никаких детей ни под каким предлогом, — перешла она на крик. — И нет никаких «нас»! Ты все это себе выдумал! Со мной не может быть никаких «нас»! Голос сорвался, и Реджина взяла паузу. До десяти. Люди оборачивались, кидая заинтересованные взгляды. Дэниел совсем ушел в себя, вжав плечи. Она опять ругала себя за несдержанность, за импульсивность, за жесткость в голосе. Но по-другому не могла. Ругать уже поздно. Хотелось жалеть: его, себя, весь этот хренов мир и все, что в нем творится. — Ты меня спрашивал, могу ли я быть счастлива, — заплясали пальцы по столу. — Вот тебе ответ — нет, — перешла она на шепот. — Но я точно знаю, чего хочу. И все это не связано с тобой. — Я понял, я все понял! — поднял он руки, отгораживаясь от всего, что на него вылилось. — Только больше не кричи. Приготовлю документы сам. Я же юрист, — печально улыбнулся он. — Я знаю, знаю, — покивала она головой в ответ, успокаиваясь. — Ты хороший юрист, Дэниел. Я всегда это знала. Так что лучше сделай все сам. Он рассмеялся, топя в смехе горечь. — Мне жаль, Реджина. Мне очень жаль. — Мне тоже. ________ * Том Йорк — солист группы Radiohead