***
Игры в одежду — это весело. Забава для людей, которые свято верят в этот ритуал. Стоит надеть пиджак, и тебе прибавляют пару баллов. Строже голос — и вот твой общий балл растет еще на пару пунктов. Люди любят такие игры, придумывают правила или верят в существующие безо всякой оглядки. Они думают, что это спасет их от промахов, от ошибок. Выстраивают систему, поклоняясь тому, чего и нет. Реджина проводит планерку каждый день: непременно стоя, чтобы меньше расслаблялись, и четко по таймингу — не больше пятнадцати минут. Этот порядок она ввела сразу же, как заняла должность. Может, и есть недовольные таким положением дел, но против начальства не попрешь. И что они ей сделают? Стоят смирно у стеночки. Приятно посмотреть! Ответственный за проверку объектов в Огасте докладывает о результатах, пытаясь вставить пару шуток. Именно в такие моменты в голове Реджины звучит голос Зелены, придумывающий клички ее подчиненным. Вот этот немного нервничает перед своей начальницей, и никакие выглаженные штаны не спасают его от того, что видит в нем Реджина. Шутками он прикрывает свое нервное поведение, то и дело поправляя галстук. Клички для подчиненных — это не профессионально, но «весельчак» так и застревает в голове британским акцентом. Реджина пытается скрыть улыбку, ухмылка появляется сама собой, и весельчак, замечая это, опять поправляет галстук. Люди любят играть в игры, и если ты знаешь правила, то можно сорвать большой куш. Даже если ты понимаешь, что все это — всего лишь глупые игрульки. И уже не важно, сколько тебе лет, и какой у тебя стаж. Если на тебе шмотки от бренда, что подороже, то люди сами двигают твою фигуру далеко вперед. Как только некоторые люди узнают, что у тебя сертификат с особенных лидерских курсов по специальной системе, то начинают на тебя смотреть чуть иначе. Одежда, возраст, национальность, образование, хорошо поставленная речь, должность — все это параметры для игры. Люди любят правила, не понимая, что те не спасают, а ограничивают. Все это забавно, если ты смотришь на это сверху, а не изнутри. А когда ты начальница, у тебя еще большее преимущество. Реджина поняла это еще со времен школы, с первых пятерок, дающих ей эту фору. Убедилась в этом позже в университете, когда взяла правление группой в свои руки. Когда власть в твоих руках, отношение к тебе резко меняется. Глупо. Смешно. Забавно. Однажды ее перепутали с преподавателем, когда на новом курсе в чужой группе она вышла к доске стереть предыдущий материал. С раздражением она терла написанное, а когда повернулась, студенты встали, приветствуя ее. Да, она могла произвести такое впечатление, не всегда отдавая себе в этом отчета. Дэниел не раз ей об этом говорил, замечая это и в походке, и в образе. Это все игры. Ну, что ж, так бывает: люди любят обманываться, это не ее вина. Просто удобно. Планерка продолжается. Весельчак закончил доклад, и следующая подчиненная приступает к ответу. Планирование проверки в других городах шло полным ходом. Поскорее бы приступить к делу, сколько можно просто планировать? Мисс Мюррей еще не дала добро. У нее нет правил для планерок: она может вызвать в любой момент, по отдельности или всех вместе, и это Реджину не устраивает. Это заставляет понервничать наравне с ее внезапными вопросами. Реджина привыкла уходить от расспросов о личной жизни еще с прошлой работы. Есть ли у нее муж? Ну, парень-то хотя бы есть? Собирается ли она рожать и когда? Что она делала в прошлые выходные? Личное и рабочее мешать нельзя — правило, которое еще не подводило ее никогда. Реджина отработала реакцию на прошлом месте работы, и после нескольких резких четких ответов от нее отстали. Но мисс Мюррей задает вопросы не сразу. Она заводит беседу совсем издалека, обманчиво-ласково улыбаясь, ходит вокруг да около, кружит над ней, а потом падает хищником-камнем вниз. Знает ли Реджина, что администрация штата движется к децентрализации? Ну, разумеется, она знает, что еще за вопросы! Реджина следит и за новостями штата, и за обстановкой в стране. А что же она собирается делать через пару лет? Пару лет вперед Реджину не интересует, ей важен только один город в этом штате, но и для этого у нее припасена красивая история. В эти игры Реджина тоже может играть: полунамеки, полуправда, встречные вопросы вместо ответов. Она же не идиотка выкладывать все свои намерения прямо на стол мисс Мюррей. Не хочет ли Реджина продолжать обучение? Магистратура? Что, еще и преподавать на полставки? Реджина ничего из этого не планировала, вообще-то. Часики-то тикают, лукаво улыбается мисс Мюррей, подкидывая ей идеи насчет факультета и знакомых ей руководителей. Степень лишней никогда не будет. Реджина не знает, как ей уходить от этих тем. Это же вроде как не совсем личное: касается ее профессии, но вот только как-то совсем навязчиво, почти на грани. Даже Дэниел с этой дурацкой фамилией не казался таким настойчивым. Мисс Мюррей щупает ее своими неудобными вопросами, а Реджина пытается угадать, к чему все эти беседы. Вот ее ждет внеочередная планерка у нее в кабинете. Один на один. Прямо за полчаса перед обедом, задержит наверняка. Мисс Мюррей любит ставить людей в неловкое положение. Ну и ладно! Реджину не выбить отсутствием обеда. Поскорее бы приступить к работе. Цель, к которой она так стремилась все это время, так близка, что все в ней приятно тревожится.***
Так бывает. Ты думаешь: вот если бы я сделала что-то иначе, то обязательно избежала бы этого всего. Ведь в тот момент перед выходом, глядя в зеркало, ты почувствовала что-то не то. Будто сама вселенная давала тебе знаки, а ты их не рассмотрела, не узнала, не пошла на диалог. И вот тебе наказание. Эмма гонит от себя эти мысли, отвлекаясь на розетку. Вот что она забыла! Зарядить телефон до ста. Единственная рабочая розетка в их вагоне занята Мэрлином: он проверяет группу проекта, отмечая в ней прибавление. — Так бывает, — уверенно произнес Мэрлин, пальцами играя с кончиками отросшей бороды. — Вот только ты перестаешь бегать за целью, и она сама к тебе приходит. — Что, отрастил бороду, и теперь самый мудрый? — отвлекается Эмма на шутки. Гвен улыбается и отводит взгляд в окошко. — Эмма, — серьезно отвечает ей Мэрлин, — я всегда таким был, если ты не заметила. Улыбка во все зубы. У него хорошее предчувствие. Они едут в поезде, оставляя Сан-Франциско с его солнцем и туманами пройденным этапом. Очень результативным, подчеркивает Мэрлин, разбрасывая оптимизм направо и налево. Свежий пост на стене: «Наше приключение продолжается. Мы едем дальше! Ждем от вас новых историй. Спасибо за теплый прием, Сан-Франциско :) Огаста, жди нас!» Сто четыре лайка, надо же! Плюс 112 участников за прошлую неделю. Сеть пропадает, когда виды пригорода меняются на широкие безлюдные поля. Меньше, чем через неделю они будут уже там, в Огасте. Эмма отправила сообщение Реджине еще вчера, но ответного не дождалась. Сборы, как они ее выбивают! Просто бесят. Лишняя суета, дополнительная тревога. Эмма поправляет пиджак, обещая снять его сразу после встречи с «важными» людьми в школе. Гвен выпрашивает у Мэрлина детали, но тот и сам знает не так много. Обычная школа в маленьком городке. Эмма и сама может рассказать больше о такой школе. Но такого она точно не ожидала. Еще один маленький городок. Не такой, как Джеймстаун, но все они похожи, эти маленькие городки. Спокойные с виду, застывшие во времени, будто забытые кем-то. Как они вообще получаются? Кто их делает? Приезжает в эту глушь, где и сеть-то ловит с трудом, строит первый дом и решает — теперь я буду тут. Спокойные с виду, но со своими неприятными сюрпризами. Религиозная школа? Это они туда идут? Эмма не поверила своим глазам, хотя не поверить было сложно. — Серьезно? — протянула она, морща лоб. — Мэрлин, ты знал? Но у Мэрлина был такой же растерянный взгляд. Как и у Гвен. — Может, не будем сразу открещиваться от них? Мэрлин рассмеялся над шуткой. Эмма немного расслабилась. Потом она вернется к этому моменту мыслями: вот он, еще один знак! Но в тот момент она себя успокаивала оптимизмом Мэрлина и широтой взглядов Гвен. Ведь ты в прошлый раз не хотела даже слушать того парня, но, как оказалось, расист может влюбиться в того, кого должен ненавидеть. Католические школы — тоже школы: с учениками, уроками, расписанием, переменками и столовой. Многие даже лучше обычных, муниципальных, но тоже со своими проблемами. Не зря же их сюда позвали. Их ждет встреча с руководством школы. Директор и вся директорская знать. Эмма помнит детали так ясно, будто до сих пор в том кабинете. Директорские кабинеты до сих пор вызывали у нее неприятные ощущения, но она гнала и их. Все ведь в прошлом. Тут все должно быть иначе. Да и вообще: это же религиозная школа. Одежда. Смешно, но почему-то ей казалось, что все они будут в рясах каких-нибудь или в чем-нибудь подобном. Обычные пиджаки. Пиджачные люди. Эмма помнит, как шла сюда. Всюду религиозная символика: фразочки на стенах, зачем-то в позолоченных рамках. И как, интересно, тут будут смотреться ее рисунки? Те самые, с Петерсоном. Другие, смешные и забавные, которыми они решили разбавить коллекцию. Она помнит дорогу сюда, навсегда запомнит. А остальное — только обрывками, как в тумане Сан-Франциско. Пиджачные люди усадили их на стулья, окружили. И начался расстрел. Вопросы, сначала казавшиеся нормальными: про выставку, про идею. Много вопросов, с которыми обычно справлялся Мэрлин. Да, у нас широкий диапазон тем, мы хотим вести диалог с учениками, у нас и психолог есть. Зачем только перед ними раскланивались? Разоделись еще для них! Где прошла граница общественного и личного? Так бывает. Ты думаешь и вспоминаешь: вот тут надо было остановиться и сказать: — Атеистка я или нет, вас не касается. Надо было ответить: — Вопросы моей ориентации — не ваше дело, и выставка не об этом. Надо было прерваться уже тут: — Мы уходим, не тратьте наше время зря! Хлопнуть дверью, забыть. Мэрлин позже успокаивал Эмму: все это — не твоя вина, сестренка. Они ослы. Такое бывает. Но Эмму понесло в тот момент, и личные вопросы не остались без ответа. Перед ней лежали давно забытые фотографии. Видео до сих пор можно найти в сети. Она у натянутого полотна в университете Мэрлина с балончиком в руке делает камин-аут во всеувидение. Считает ли вся команда проекта этически правильным это? Мэрлин не успел открыть рта, как Эмма высказала им и про их носы, сующиеся не в то место, и про то, что фразочки в рамочках не спасут их от девятого круга ада за гомофобию и разжигание ненависти в стенах священного помещения. Откуда только в ней взялись все эти слова и обороты? В тот момент она про это не думала. Просто кричала, чтобы вырвать из себя то, что сидело глубоко внутри, всегда в ней пряталось. Стыд. Так бывает: ты в гневе высказываешь то, что кипит в тебе праведной яростью, и личное становится общественным. Обвинение на обвинение, оскорбление за оскорблением. Иск на иск, зуб за зуб. Эмма закатала рукава пиджака, соскакивая со стула, как будто к нему провели ток. Ее казнят. За что? За что вы так со мной? — В следующий раз будем записывать все на диктофон, — отреклась Гвен от святого «только при согласии и только анонимно». Они успокаивали Эмму, как могли. Сигарета за сигаретой. Чувство вины мешается с обидой. Им не понять! Ни Гвен, ни Мэрлину. Это же не просто недовольство ее искусством, это претензии лично к ней. Такого не может быть, это все просто какой-то дурной сон. Но так бывает.***
Так бывает: ты веришь в то, что правила игры в авторитетов и прочую чушь тебя не касаются, ведь ты же выше этого. Но они нагоняют и тебя в какой-то момент. Тяжеленной статуэткой прямо по лбу. Реджина поправила волосы, укладывая прядь, которая вредничала еще с утра, пригладила полы пиджака, взялась за ручку двери. Кабинет мисс Мюррей. Она там, ждет ее за своим дубовым столом. Ее волосы всегда прилежно спускаются шелковым водопадом. У нее пронзительный взгляд. Черные глаза будто жалят, прожигая насквозь. Мягкая улыбка, прячущая столько едва уловимых оттенков: от насмешки до недовольства. Отчего-то захотелось с нажимом потянуть ручку вниз, прилагая усилия, осторожничая. Так ручка скрипеть не будет, даже если ты живешь в старом большом доме, а время поработало и над деревом, и над металлом, и ржавчина проступила на пружинках и деталях. Но если сильно сжимать и медленно поворачивать, ручка не издаст ни единого скрипа. Реджина знала все это еще с детства. Вот только почему сейчас так нестерпимо хотелось повторить этот жест? На ее удивление, мисс Мюррей не сидела за своим рабочим местом. Вместо этого Реджина обнаружила ее в углу кабинета, за тем симпатичным столиком с шахматной доской, прямо под флагом США. — Мисс Миллс! Проходите, — не глядя, подозвала ее мисс Мюррей. Фигуры на доске притягивали все ее внимание, судя по всему. Реджина подошла, с недоумением воззрившись на мисс Мюррей, которая так и не подняла на нее взгляда. Стула для нее не было. Бровь слегка приподнялась. У них разве не деловая встреча? — Возьмите стул, присаживайтесь. Любите шахматы? — спросила мисс Мюррей, пока Реджина волокла деревянный стул в ее сторону. Стоило задуматься, прежде чем ответить. Ее вопросы чаще были похожи на загадки. За ответом мог последовать следующий вопрос. Загадка в загадке. Иногда действительно лучшим решением было ответить вопросом на вопрос. Порой развернутый ответ пресекал попытки уйти на новую тему. Кажется, этот вопрос без подковырки. — Папа как-то пытался меня научить, — не стала врать Реджина, — но когда я поняла, что игра зацикливается на спасении короля, то отказалась обучаться. В ответ — хмыканье. Как это понимать? Реджина уселась напротив, молча ожидая. Что, не будет второго вопроса? Слон поехал по диагонали. Раздумья закончились, и Реджина почувствовала на себе ее тяжелый взгляд. — Но вы же знаете, как ходят фигуры? — Разумеется. Правила тоже знаю. Просто эта игра не для меня, — коротко улыбнулась она. — Иногда знаний правил уже достаточно. Вы уже составили новый план работы своего управления? Вот, уже ближе к делу! Реджина приосанилась: — Да! Направила вам вчера для ознакомления и на подпись. — Значит, шахматы не для вас, — перевела взгляд мисс Мюррей обратно на доску, и Реджина вслед за ней. — Карты? — прозвучало внезапно. Королева с другой стороны сделала ход. — Что? — чуть не рассмеялась Реджина от внезапности. — Играю ли я в карты? Со школы в руках не держала. В смысле, с тех времен. — Вот ведь что забавно, — зазвучал голос мисс Мюррей звонче, — в картах дама тоже ниже короля. А ведь я с вами полностью согласна: у дамы порой куда больше средств, и видят они шире и дальше. Ну, что взять с короля? Шаг вперед, шаг назад. Так и топчется на месте. Глупо, не правда ли? Реджина не понимала, к чему весь этот диалог. Она вообще-то предполагала обсуждать работу. И все это звучало как-то странно. Она не это имела в виду, когда рассказала про отца и его тщетные попытки привить ей любовь к этой игре. — Не подумайте, что я какая-нибудь мужененавистница или что-то в этом роде… — начала она, но мисс Мюррей не дала ей закончить. — Я ничего такого не говорила. Или вы думаете, что я такая? — Нет! Конечно же, я не это имела в виду. Не берусь рассуждать за других людей, — открещивалась Реджина от предыдущей своей фразы. — Реджина, — неожиданно перескочила мисс Мюррей на ее имя, — вы напряжены? Мне кажется, вы себя сдерживаете каждый раз перед тем, как мне ответить. Реджина слегка отпрянула от стола и от собственного имени, слетевшего с губ мисс Мюррей. — Дело в том, что я предполагала обсуждение моей будущей работы, — ответила она то, что думала все это время. — Поэтому нахожусь сейчас в некоторой растерянности. Мисс Мюррей сжала губы, но тут же они расплылись в легкой улыбке. — Вы правы. Разумеется. Прошу к столу, — поднялась она, оставляя партию незаконченной. Реджина волокла стул обратно. Интересно, тут все стулья такие тяжелые? Стратегия мисс Мюррей — поставить всех в неудобное положение, работала и в этом ключе. Мисс Мюррей вытащила из стола кипу распечатанных бумаг, придвинула к Реджине. Это же ее работа! Так значит, мисс Мюррей все уже проверила! К чему тогда были все те вопросы? — Вы запросили уставы практически всех муниципальных школ штата… Реджина неосознанно кивнула, все еще не понимая, почему мисс Мюррей играла с ней в ту игру. — Проверили их на соответствие… Она кивнула опять. — Составили график посещения каждой, где устав, по вашему мнению, расходится с законодательством штата… — Да, все верно! — подняла Реджина глаза, встречаясь с мисс Мюррей взглядом. — В этом и заключается моя работа. Там же план на финансирование работы, информационного и юридического сопровождения. Зарезервированные кадры моего управления и … — Потрясающе! — заключила мисс Мюррей, и Реджина вновь растерялась. Это что же? Похвала? Она улыбнулась: широко, довольно, почти ликующе. Да! Конечно, потрясающе. Отложила Бэллу в который раз, коробки, что в зале, о которые спотыкается бедный мизинец правой ноги, отложила чтение и отдых. Да, конечно, потрясающе! — У меня только один вопрос. Реджина слегка напряглась. Вроде она все учла. — Почему Сторибрук находится сорок вторым по счету? — ткнула мисс Мюррей пальцем в бумагу, придавливая ее так, будто хотела исключить этот пункт из списка. Слово «Сторибрук» заставило Реджину дернуться. Вот уж от мисс Мюррей она точно не ожидала это услышать. Непривычно. Почему? Она опустила взгляд, наблюдая, как палец сильнее вдавливается в стопку. — Я думала, в первую очередь вам захочется посетить малую родину, — тише произнесла мисс Мюррей, но глаза ее горели так, будто визжали. Реджина сделала все это намеренно. Сорок второй пункт, не первый. Потому что главный козырь не стоит выкладывать сразу, потому что карты не нужно раскладывать от малого к великому, чтобы соперник не увидел логики, не просек бы, не поймал за руку. Не испортил бы игру. — Разве не лучше начать с того места, с которого все началось? — спросила мисс Мюррей тише, и эти слова прозвучали странно. Вообще все казалось странным, начиная с непонятных разговоров про шахматы, заканчивая вот этим последним предложением. Что еще за игры? Что за вопросы? Мисс Мюррей знает что-нибудь? Что ей еще известно? Не может же мисс Мюррей ведать про всех и все? Или есть какие-то правила, с которыми Реджина не знакома? Так не пойдет! Перетасовать карты. Уезжать так рано она не планировала. Ведь Эмма скоро будет здесь. Не надо все это смешивать. — Вообще-то, я планировала начать именно в таком порядке, мисс Мюррей. С Огасты. Вы должны понимать, что я еще новичок на этом месте, и мне хотелось бы… — Реджина, вы ведь полгода отработали в этом направлении просто блестяще. Секунду! У меня же и рекомендация на вас есть. Реджина поерзала на неудобном стуле, который казался ей теперь местом допроса, пока мисс Мюррей медленно открывала ящик стола, пока перебирала бумаги, находя нужную. Она специально так медлит? — Вот! Потрясающая специалистка, компетентная. И как они только вас отпустили? Я бы не стала, — улыбнулась мисс Мюррей, на секунду встретившись с застывшей Реджиной глазами, и вернулась к рекомендации. — Обладает широкой теоретической базой, успешно применяет знания на практике, заменяла руководителя, тоже с успехом, имеет навыки и в этой сфере. Сильные черты: планирование, распределение ресурсов, настойчивость, целеустремленность. Ставит работу превыше личного, высокопродуктивная, и прочие, прочие слова, восхваляющие вас. Мисс Мюррей закончила, предоставив место для ответа. Реджина уже была готова. — Если вам действительно так нравится моя рекомендация… — Ваша? — прервала ее мисс Мюррей. — Рекомендация НА меня, разумеется, — нервничала Реджина еще больше, — то, думаю, я вправе настаивать на предложенном порядке. Малая родина меня подождет. Что станется с городком, который не менялся уже целую вечность? Мисс Мюррей продолжала прожигать ее взглядом. И еще эта тишина. Испытание молчанием. Реджина не сдаст заднюю. Гляделки она выдержит. — Что ж, мисс Миллс, вы и верно весьма настойчивая. Не буду играть с вами в игры. Скажу как есть. В Сторибруке есть еще одно дело, которое мне интересно. Этот город, может, и стоит там целую вечность, но случиться с ним может все, что угодно. Сфера задания — муниципальное финансирование. — Это же вне моей компетентности, — возразила Реджина, — у вас же есть свои специалисты в этой области. — Вы же и в распределении ресурсов хороши? — прозвучало скорее утвердительно. — Просто дополнительное задание. Ничего сверх нормы. И вы ведь не против сверх нормы? Учитывая, что это ваш родной город, вам не составит особого труда проверить еще кое-что. Раз уж вы все равно туда собираетесь. Сэкономим на этом. А что касается сроков, то можно и повременить. Как только закончите с Огастой, направляетесь туда. Тем более, есть одна задача, которую надо решить здесь и сейчас. Опять шуршание бумагами. Реджина все еще размышляла о том самом неизвестном ей пока задании. Зачем? Почему она? Что за дело такое, которое не доверено подходящей структуре? Много вопросов, интересующих ее иначе. Что-то запретное, тайное? Грязное. Это может оказаться полезным и для нее самой. — Как раз сфера вашей компетентности: образование, — положила мисс Мюррей листок перед ней на стол. — Официальный запрос. Очень трогательный, даже забавный. Будто ребенок писал, честное слово! Реджина мельком пробежалась по тексту, но взгляд сразу зацепился за самое важное. Проект «Добро пожаловать в школу». Подпись — Темная Свон. — С вас — официальный отказ, — прозвучал голос мисс Мюррей приговором. Комната со всей дубовой мебелью, флагом, слоником с визитками, ручками и бумагами задрожала, потрескивая по швам, и сиганула вниз. Реджина падала тоже, отчаянно хватаясь за края стула. Шахматные фигурки пролетали мимо.***
Все катилось к чертям! Просто все. Эмма стояла на автобусной остановке, на которой они по очереди дежурили, пытаясь разгадать расписание, но ей казалось, что все несется мимо них со всем этим кошмаром. Сначала эта школа, будь она неладна! Потом им пришлось спорить с отелем, чтобы снять бронь и не потерять в деньгах. Гвен отчаянно пыталась спасти ситуацию, но даже Мэрлин разошелся не на шутку, растеряв все свое обаяние и изначальный настрой, пока они после того инцидента всю дорогу обсуждали гомофобию, религию и связь между тем и другим. Помимо всего этого они потеряли в деньгах из-за билетов, потому что рассчитывали задержаться здесь на пару дней. Гвен ушла на поиски хоть какой-нибудь еды, потому что целый день они только отстаивали, ругались и спорили и даже ни разу не поели нормально. Эмма и Мэрлин караулили автобусы, пытаясь выяснить загадочное расписание. Табличка, пыльная и ржавая по краям, явно врала. Добраться бы им до аэропорта. — Ну ничего, ничего. Все наладится, — бормотал Мэрлин без конца, как какое-нибудь заклинание. Эмма покосилась на него недоверчиво. Откуда только это в нем? Вот откуда? Они же в полной жопе. — Тут проиграем, там выиграем, — пробормотал он опять. — Мэрлин! — не выдержала она. — Вот скажи, с чего ты взял, что все наладится? Мэрлин перевел взгляд с дороги на нее, кипятящуюся. — Что? Не отпустило еще? Эмма молча вопрошала его всем своим хмурящимся лбом. — Слушай, сестренка, оставь это уже. Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но он ее опередил. — Нам точно нужен юрист. Хотя бы для таких дел. — Даже слышать не хочу! Никаких юристов! — отрезала Эмма. — Чего ты такая упрямая? Вот скажи, чем тебе юристы не угодили? Ты хочешь, чтобы мы решили эту проблему, или просто хочешь злиться дальше? — Да ты просто не понимаешь ничего! — вылетели с резкостью слова. — Да? — так же ответил ей Мэрлин. — Ну, — выставил он руки перед ней, — скажи мне, чего я не понимаю?! Чего? — Того, что там произошло! С нами! Нет, со мной! Ничего тебе этого не понять! Мэрлин слегка рассмеялся, отойдя на полшага, покачивая головой, но тут же его лицо сделалось таким серьезным, что Эмма от растерянности перестала злиться на секунду, хотя уже собиралась вывалить ему и про его несвоевременный оптимизм и про обиду, которая предназначалась вовсе не для него. — Тебе кажется, что с тобой обошлись несправедливо? Посмотрели на тебя сверху вниз? Как на какую-то другую? Неправильную? Ненормальную? — медленно выкатывались слова. — Что ты недостойна делать то, что ты делаешь из-за того, кто ты есть на самом деле? Может, тебе кажется, что если бы не тот проект с твоим камин-аутом, то тебя приняли бы иначе? Может, чувствуешь необъяснимую злость и обиду с примесью, скажем, стыда? И от этого стыда ругаешь себя еще больше? Эмма дрогнула, безотчетно сжимая кулаки. Мэрлин потупил взгляд, смягчившись. — Извини, что я так резок. День, знаешь ли, выдался так себе. Полная жопа кругом. Он опять нервно посмеялся. Эмма молча сжимала губы, стараясь не расплакаться прямо тут же. — Мне не нужно делать камин-аутов, сестренка! Я сам себе ходячий камин-аут, — рассмеялся он уже расслабленнее, пока Эмма таращилась на него, не понимая, о чем он вообще. — Я же черный, Эмма! Чернее твоих чернил! Ты, что ли, еще не заметила? Эмма рассмеялась вместе с ним, всхлипывая, и он подошел ближе, торопясь ее обнять. — Прости меня, прости. Я все прекрасно понимаю, Эмма. Я слышал это столько раз. Недоверие, отказы, в жилье, в работе. Знаешь, сколько раз я видел это в глазах людей, тех, что на секунду замирают, раздумывая, сесть рядом со мной в автобусе или пройти дальше. Секунда сомнения, пока они таращатся на меня. И идут дальше. Я выслушивал и о том, что менеджмент и маркетинг — не мое. Слушал тупые шуточки про рэп или торговлю наркотиками. Эмма рассмеялась ему в плечо. — Неправда! Это же не правда… — Правда, сестренка. Правда. Никто не верит, что я плохо играю в баскетбол. Ну, не люблю я баскетбол. Ты, как лесбиянка, наверняка любишь, а я вот — нет. Эмма опять рассмеялась, отодвинувшись, глядя ему в лицо, утирая собственные слезы. Улыбается, как всегда. — Ты бы знала, сколько раз пытались залезть ко мне в штаны, чтобы проверить и другие стереотипы. Ну, про бананы я тебе уже рассказал. Эмма не могла остановить нервного смеха, вытирая выступающие слезы, уже от облегчения. — Хватит! Мэрлин, все! Они успокоились и присели на скамейку, все еще посмеиваясь. — Давай лучше песенку послушаем. Пока еще есть заряд. Вот, моя любимая. В наушниках, на фоне тихой, почти пугающей пустоты маленького городка, зазвучал сильный женский голос. I ain't got no home, ain't got no shoes, Ain't got no money, ain't got no class, Ain't got no skirts, ain't got no sweater, Ain't got no perfume, ain't got no bed, Ain't got no mind. [*] — Мне отказывали много раз, Эмма. Столько, что я со счета сбился. Особенно трудно было в начале: вот ты только поступил, с хатой проблемы. Че дальше делать? Но каждый отказ приближал меня к этому моменту, понимаешь? — Мы же в полной жопе, Мэрлин. — Ну, да знаю я! Слушаем музыку, ждем автобус и Гвен с едой. Скоро уедем. Эмма помолчала какое-то время, вслушиваясь в музыку, вспоминая недавний их диалог. — Я не хочу решать это юридически. Хочу сама, понимаешь? Это же личное! — Так и сделай! — задел он ее плечом, качнувшись в ее сторону. — Ты не понимаешь еще, наверное, как много у тебя для этого есть. Вот ты смеешься, что я проверяю группу, отвечаю на сообщения. Но это же наши люди, понимаешь? Прямо хоть на стенке напиши: я, между прочим, лесбиянка. Сразу такую поддержку получишь. Эмма улыбнулась, покачивая головой. — Может, и нет. — Вот и проверь! Так и напиши: еду к своей девушке. Ну что ты смеешься? Ты можешь внести в свою коллекцию и этот рисунок. Про себя и этих недоделанных священников. Да что угодно! Мы можем такую тему поднять, никаких юристов не надо будет. Понимаешь ты? — Я все понимаю, Мэрлин, все. Просто знаешь, день как-то не задался, — пинала Эмма кедами камушки, поднимая пыль. — Но чтобы ты знал, чернота чернил зависит от химического состава. — Я знал, что ты это скажешь, — улыбнулся он. — О! Смотри! Гвен идет. С пакетом. And what have I got? Why am I alive anyway? Yeah, what have I got Nobody can take away? … I've got life, I've got my freedom, I've got the life. [**] Так бывает: ты думаешь, жизнь закончилась. До следующей светлой полосы еще совсем далеко, может, и не стоит ее даже ждать. Но вот вы перекусили, посмеялись, набрались сил и двинули дальше. Прочь от религиозной школы, от остановки, прямиком в ближайший аэропорт.***
Реджина всегда считала, что правила для дураков или для игры, в которую можно поиграть какое-то время, азарта ради или для выигрыша, если оно того стоило. «Никогда и ни за что не мешать личное и рабочее» стукнуло ее так сильно и неожиданно, что пришлось взять перерыв. Она написала отказ, но не отправила. Переждала. Считала до бесконечности. Против начальства не попрешь. Но побороться стоило. Она пришла к мисс Мюррей сама, без приглашения. Это была заранее проигранная партия: мисс Мюррей не любит нововведений, у нее какая-то своя игра, непонятные правила. Реджина на чужом поле, а фигуры бегают, как им захочется. Но без боя Реджина сдаваться не собиралась. Чем она могла пожертвовать? Что могла отдать взамен? Может, не отказ? Предупреждение? Почему категорическое нет? Ну и что, что родительский комитет против! Она возьмет все на себя. Мисс Мюррей оказалась железной: отказ есть отказ. Они же сами попросили разрешения? Разрешения не будет. Да как она может быть такой дубовой и тяжелой? Как и вся ее мебель в кабинете. Так и хочется постучать по лбу, чтоб проверить. Но, мисс Мюррей, погодите.! Реджина, вы же не можете ставить под удар свою карьеру в таком шатком состоянии? Разве вы еще не новичок? Реджина заламывала руки, почти умоляя. Черт бы все побрал! С какого момента все пошло не так? Зачем Мэрлин вообще написал это письмо? Будь он неладен! Как это все отменить? Мисс Мюррей недоумевала от такого напора: это что же, личный интерес? Пора махать белым флагом, королева сдается. Не выдавать же еще и Эмму и их личные отношения? Кто знает, что у этой мисс Мюррей на уме. Этих правил Реджина пока тоже не знает. Осталось только одно: набрать Эмму, сказать лично. Перед тем, как письмо официально будет направлено. Только с того конца никто не отвечал. Телефон отключен. Торопливые сообщения посыпались: одно обгоняя другое. Где ты, Эмма? Ответь мне, сейчас это очень важно!***
Эмма почти бежала к зарядке, долго искала незанятую ячейку, уселась прямо там, на полу. До вылета еще два часа: надо предупредить, что планы изменились! Скорей! Телефон очнулся, моргнув экраном. Посыпались сообщения о пропущенных, уведомления с почты Темной Свон, прощания от Калифорнии, еще какая-то фигня. Реджина! Сама написала ей. «Эмма, ответь сразу, как можешь! Это важно!» «Черт, Эмма, не могу дозвониться до тебя. До Мэрлина тоже. Где вы там? Это очень срочно» «Эмма напиши мне или позвони что угодно» Эмма читала, а пальцы стягивались холодом. Тревога просто пробиралась под кожу вместе с этим ледяным морозом. Последнее заставило ее вздрогнуть: еле удержала телефон в руках. «Мармелад!» Только не это слово! Что угодно, только не это. Все разом обрушилось на нее: заплаканная Ингрид на пороге, весь этот кошмар, лживые обвинения, осторожные допросы, пугающая неясность. С Реджиной беда. Что-то очень плохое случилось. Только это понятно. Эмма вскочила, набирая номер, прижимая трубку к уху, а слышала только свое сердце, бахающее прямо в голову. Не сильно ли поздно для звонка? Она уже потеряла и время, и пространство. — Эмма! Слава богу! Наконец-то! — Реджина, — глотала Эмма слова, — что еще за мармелад? Ты меня до чертиков напугала! — Эмма, где ты? Куда вы пропали? — Мы в Окленде. Что за мармелад? Ты можешь мне ответить? — Окленд? Почему вы в Окленде? — Мы в аэропорту! Вылетаем в Огасту. Погоди! Ответь мне. Про этот, чтоб его, мармелад. Тяжелый выдох сорвался и полетел в сторону Эммы. Она зажмурилась, принимая слова. — Вам нельзя сюда лететь с выставкой. — В смысле? Что значит нельзя? Мы же уже билеты взяли! Реджина, как это понимать? — Слушай, Эмма, это не телефонный разговор. Когда вы вылетаете? Когда вы будете в Портленде? Я встречу вас! Отправь мне данные. — Но ты так и не объяснила ничего! Реджина! — Эмма. Просто поверь мне. Надо поговорить. Как прилетишь, сразу все объясню. Молчание. Только слышно сопение со стороны Эммы. — Больше никогда не используй это слово. Ненавижу его. И все, что с ним связано. Пауза повисла между ними, застряли слова, и оператор оказался ни при чем. — Напиши мне время прилета и рейс. Мне жаль, что оно тебе так ненавистно. До встречи. Реджина повесила трубку. Эмма вновь уселась на пол, утыкаясь лбом в холодные ладони.***
— Время — забавная штука, — задумчиво произнес Мэрлин, глядя в овальное окошко, на цыпочках обходя темы, связанные с новостями от Реджины. — Мы как будто летим в будущее, на три часа вперед. Понимаете, путешествуем во времени? — хохотнул он. — Летим навстречу солнцу. Он глянул на Эмму, на Гвен, но, кажется, никто не желал разделять с ним энтузиазма. За окошком темень, мелкий дождь, провожающий их в дорогу, размазался при взлете. До солнца еще много часов. — Ну чего ты раскисла, сестренка? Мы же еще не знаем ничего. Зачем думать о плохом, пока не знаешь всех деталей? — Перестань меня успокаивать! Она ясно сказала, что с выставкой нельзя. Какая разница, по какой причине? Гвен тронула ее руку, и Эмма вздрогнула, обернувшись. — Это не ее вина, в любом случае, — мягко улыбнулась Гвен. — Что-нибудь придумаем, когда прилетим. — Что-нибудь? Как в предыдущей школе? — Ну ничего, сейчас принесут закуски, и Эмма сразу расслабится, — обратился Мэрлин скорее к Гвен. Эмма скрестила руки на груди и закрыла глаза. Линзы совсем высохли, пришлось сменить их на очки еще в поезде. Но заснуть ей не удалось, даже несмотря на то, сколько часов эта длинная дорога уже у них отобрала. Казалось, этот день длился целую неделю и все никак не хотел заканчиваться. Поскорее бы, поскорей. Отвлечься бы на что-нибудь. Время. Расстояние. Никогда еще Огаста не казалась такой далекой. Мысли роятся, роятся, копошатся. Отвлечься. На что отвлечься? Покурить бы. Почему в самолетах больше нельзя курить? Всем было бы гораздо легче. Всепоглощающее гудение самолета не успокаивало, только больше тревожило. Долгие часы в небе, под ногами ничего. Никакой опоры. Никакой информации. Написать бы хоть одно сообщение, еще раз спросить: с тобой все в порядке? Почему мармелад? Тебя же никуда не увезут? Скажи, Реджина, что все будет хорошо! Я торопилась к тебе, я так торопилась. Не прогоняй меня, не отталкивай. Не уезжай сама. Я столько за тобой носилась по всем этим городам, но вечно отстаю. Я звонила, писала, мысленно звала тебя каждый вечер. Что в ответ? «Реджина не может сейчас говорить». Гудки в трубке.***
В Огасте нет своего аэропорта. Туда можно добраться только из Портленда — на автобусе, на машине, на поезде. Почти так же тяжело, как и до Сторибрука. Но Сторибрук — малюсенькая точка, а Огаста — столица всего штата. Но все они соединяются через Портленд. Он горел столько раз, что его прозвали Фениксом Мэна. Но каждый раз восставал из пепла вновь. Как можно гореть, когда море так близко? Все это Эмма помнила еще с истории штата, но всегда ее удивлял этот момент. Ей не нравился ни этот город, ни Рокленд, ни весь этот изломленный хребет, тянущийся по восточной границе штата, ведущий прямиком в Сторибрук. В это время в Портленде даже пахнет так же, как и там: влагой, мокрым деревом, опавшей листвой. Осенью. Тоской. Какой-то непонятной неизбежностью. Ветер со всех сторон, нападающий, пытающийся сбить с ног с каждым новым порывом. Глаза-хамелеоны за запотевшими стеклами цеплялись за людей, пытаясь выловить единственный знакомый силуэт. Где она? Где? Вот она! Улыбка на встревоженном лице. Эмма продиралась сквозь поток людей, не теряя Реджину из вида. Ей нужно узнать, понять, нужно! Еще ближе. Все губы ее искусаны. Складка между бровей, словно поселилась там на долгое время. Эмма остановилась за пару шагов. — Ты не обнимешь меня? — сползла улыбка, опустилась ниже родинка. Эмма шатнулась в ее сторону, словно желтый шуршащий лист, но колыхнулась обратно. — Реджина, я… Я почти два дня не мылась, — глупая улыбка, прячущая правду. Реджина сцепила руки в замок. — У тебя усталый вид. Хочешь, перекусим сначала? Где все остальные? — Они чемоданы забирают. — Хочешь отдохнуть? Мы можем и попозже поговорить. — Реджина… Ты просто не представляешь, что я успела себе понапридумывать, пока сюда добиралась. Мне надо знать! Сейчас! Пожалуйста… — Но ты ведь уставшая. Где вы остановились? — Нигде. Мы пока не можем рисковать деньгами. — Можете остановиться у меня. — Нам же нельзя в Огасту. Восточные края Портленда умываются морем. Точно, как в Сторибруке. Ночью, перед сном, если сильно вслушаться, жмуря глаза, можно подумать, что слышишь море, разбивающееся о скалы. Каждая новая волна пытается забраться выше, старается найти лазейку, постоянным напором смягчить хоть один скалистый резкий выступ. Но волна только разбивается вдребезги, рассыпаясь на множество искрящихся капель. Не сгладить, не добраться. Отказ на каждый вопрос. Тупик за каждым поворотом. — Ты мне скажешь уже? В чем дело? Эти губы. Сжатые в кривую линию, сбегающую вниз уголками. Этот взгляд. Пока еще с надеждой. Реджина репетировала эту речь дольше, чем тогда для матери на день благодарения. Как забавно, он совсем не за горами. Скоро можно будет праздновать юбилей всему ее прошлому году, который начался как раз с той поездки. Она только встретила мисс Тинкер. Только год прошел. Будто целая новая жизнь. Почему-то ей кажется, что скоро и она закончится. Смешно. Грустно. — Реджина, ты скажешь уже или нет? — Черт! Это будет нелегко… Послушай, я сделала все, что могла… Мэрлин увидел это со стороны. Первым порывом, как и обычно, было одно желание — броситься туда. Встать рядом. Улыбнуться. Вырулить. Рассмешить. На локте рука Гвен сжалась непривычно железным хватом. — Дай им время. И ей. Позже. Позже. Позже Эмма будет перематывать этот момент раз за разом, спрашивая себя, когда все пошло не так. Ругая телефон, религиозных фанатиков, президента соединенных штатов, плохую погоду, осеннюю хандру, усталость от перелета. Лучше бы Портленд сгорел еще один раз, последний. И она вместе с ним. Позже Эмма будет вспоминать самолет, на котором так долго летела сюда, но так и не прибыла на место. Будет отчаянно хотеть сесть в другой, чтобы перелететь во времени в другую сторону и все исправить. Но так не бывает. Это всего лишь забавная иллюзия, игры разума уставшего человека, вглядывающегося в иллюминатор, рассекаемый струйками дождя. Мэрлин видел это со стороны. И психологом быть не надо, чтобы стало ясно: люди ругаются. Не так, как обычно: без криков, без взмахов руками. Руки, наоборот, скрещены у груди, железным замком. И от этого видно, как грудь вздымается на каждом вздохе, будто дышать хочется все чаще и чаще. Но она сжата в тисках. Мэрлин уже это видел: они с Эммой не разлей вода почти уже больше четырех лет. Но ему было странно видеть, что Реджина ведет себя точно так же. И теперь уже не ясно, кто из них море, а кто скала. Почему так сложно попасть на малую родину? Разве не наоборот должно быть? Почему прилететь в Сан-Франциско казалось в сто раз легче во всех смыслах этого слова? Ведь малая родина на то и родина, что вы знаете друг друга уже так давно, что некоторые моменты хочется уже и забыть. Но вы все равно друг друга помните. Ты все равно знаешь номера рейсов автобусов, название остановок, улиц. Ты помнишь, что было написано мелом на твоей подъездной двери три года подряд, пока ее не перекрасили. Разве сюда не легче вернуться? Ведь ты прилетала сюда столько раз в своих снах, кружила, собиралась приземлиться. Но просыпалась в другом городе. Почему умчать с друзьями в Таллахасси проще и веселее, чем прогуляться по улицам Сторибрука до моста? Потому что в Таллахасси вы можете приехать еще много раз. А в прошлое вам уже никогда не купить билет. Почему весь штат Мэн так старательно ее выталкивает, будто чует чужие мысли, другую кровь? Без родины, без дома, без семьи. Девушка с другой планеты смотрит на другую так, будто они и правда с разных планет. На фоне объявлений о посадках и предупреждений, посреди потока людей и запаха кофеен, всего за несколько километров от моря, в часе езды от Огасты стояли две девушки по разные стороны полосы. Никто не кричал. Но слова! Они били сильнее. Хлеще неожиданной пощечины. Мир раскалывался прямо на две части, расходился плитами: вырастали новые скалы прямо из земли, тянулись, загромождая свет, рушились камни в море шумной россыпью. Слова ранят сильнее ударов. Никто ничего не видел, кроме Мэрлина. Реджина плакала, теснее обнимая себя руками. Эмма тоже бы расплакалась, если бы не шестичасовое самолетное обезвоживание. Никто из них больше ничего не говорил. Самое главное уже было сказано. Они смотрели друг на друга, будто продолжая тот не услышанный никем диалог. Реджина пошатнулась, шагнула назад. Заглянула в чужие глаза-хамелеоны напоследок и ушла, кутаясь в плащ. Эмма смотрела ей вслед, не в силах ни двинуться, ни вздохнуть. Неожиданно она вздрогнула: телефон завибрировал. Сообщение: «Приветствуем вас в штате Мэн». Вы дома. Входящий звонок.***
— Ты как? — спросил Мэрлин, пряча зажигалку в карман. Эмма выдохнула дым, глядя по сторонам будто в поисках урны. — Мэри Маргарет позвонила, — невпопад ответила она, взглянув наконец на Мэрлина. — Мэри Маргарет? — И Дэвид. Спросили, почему не предупредили их. Еще хотят знать, когда выставка. И нужна ли нам помощь. Мэрлин молча смотрел на нее, на ее сигарету, на блуждающий взгляд. Она не стряхивала пепел. Он так и торчал горячим острием на кончике. Вот-вот сорвется. — Эм, ты как? — Я сказала им, что в Огасте нас не будет, и чтобы они сами приезжали, если смогут. — Приезжали куда, Эмма? — Сюда. Куда же еще? Секунду. Мне надо сделать звонок. Пепел свалился. Мэрлин слушал разговор. — Мисс Фокс? Я не слишком рано? Это Эмма. Эмма Свон. Узнали? Извините, если я не во время… Да, да. Я по работе на самом деле звоню. Мы сейчас в Мэне. Слышали про наш проект? — улыбнулась грустно она. — Да, поэтому и звоню. Мы ищем площадки. Что-нибудь абсолютно нейтральное. Я помню, вы упоминали своих знакомых. Что-то связанное с… Мэрлин слушал слова, но совсем не узнавал тона. Еще одна сигарета, разговор окончен. — Мэрлин, слушай. Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что. Как менеджер проекта. — Да, конечно. Все, что пожелаешь. — Напиши в нашей группе, что мы ищем место… я не знаю, что-нибудь подешевле. Или перекантоваться где-нибудь. На время, на пару дней… — Эмма, Эмма, остановись. Ты же мне ничего не рассказала! Объясни хоть что-нибудь. — Мы остаемся в Портленде, потом поедем в Льюистон, Бангор. Будем останавливаться в каждом крупном городе не больше дня. Пока нет данных от мисс Фокс, ничего дальше этого сказать не могу. В Огасте нас не ждут. Или даже наоборот — будут ждать наверняка, — нервно хохотнула она. — Вот и все. Пока что все, — бросила она сигарету, зло задавливая окурок ногой. — Это что? Война? — рассмеялся Мэрлин, но лицо Эммы заставило его перестать веселиться. — Ты напишешь или нет? — переспросила она. Мэрлин мотнул головой и скрылся в здании аэропорта. Эмма осталась одна. Закурила еще. Надо было сразу покурить, как сошли с самолета. Стало бы легче. Сейчас уже ничего не помогает. Поправила грязные волосы рукой. Ей бы помыться. Скинуть все с себя. Она еще раз вдохнула осеннего воздуха полной грудью, задышала часто, будто только сейчас можно было дышать опять после всего того, что было сказано. Хотелось бы поплакать, да нечем. Осень не пахнет листвой и влагой. Осень пахнет немытым телом, которое не хочется поднимать с постели. Она пахнет таблетками, перебираемыми раз за разом, чтобы без лишних побочек. Пахнет твоей постелью, простынями, впитавшими пот. Слезами, несбывшимися надеждами, неслучившимся поступлением. Осень пахнет безнадегой.***
Реджина распаковывала коробки. Те самые, что стояли тут уже давно. Раскладывала вещи, а голос Эммы в ее голове все повторял те слова. Тогда она проговорила их тихо, но сейчас они вскрикивали внезапными вспышками повышенной громкости. Делать что угодно, лишь бы это закончилось. Реджина достала одежду, развешала на плечики ровными рядами. Жаль, что посуды грязной нет, да она почти и не питалась дома. Здесь имелась уже какая-то своя, какую-то она уже разобрала. Самое главное — кофейник, маленькие чашечки к нему. Квартира, что выделили ей как государственной служащей, содержала кое-какую мебель. Самое нужное из этого — столик, правда, света на нем маловато. «Светильник» — занесла Реджина дополнительный пункт в список. Убрала зимние теплые кардиганы и свитера на верхнюю полку, пристав на цыпочки, но тут же вернула их ниже. Как одеться завтра? Все зависит от ветра: смотря, с какой стороны подует. Точно, как в Сторибруке. Осень дышала в затылок сыростью и гниющей листвой. Раньше осень пахла для нее иначе. Теперь все иначе. Все вообще теперь другое. Как вернуться к тому моменту? Но ведь Реджина же ей говорила! Она сказала ясно: «Эмма. Давай подождем. Поехали ко мне, там поговорим нормально. Ты отоспишься, поешь. Помоешься. Все, что угодно». «Зачем ехать туда, где нас не ждут?» «Я тебя жду! Я тебя столько ждала! Ты же не можешь вот так вот уехать!» Из нужной мебели — книжный шкаф. Реджина расставляла книги. Вот эту они вместе обсуждали, вот эта до сих пор у Эммы в списке «обещаю почитать, честно, ради тебя». Вот эти давно пора отдать, только жалко с ними расставаться. «Ты так говоришь, будто это только ты ждала! Я вечно за тобой гоняюсь. Я не успеваю, не успеваю за тобой. Мы проделали такой путь! Для чего? Для того, чтобы ты опять меня оттолкнула? Сколько мне еще нужно услышать отказов от тебя и от всей твоей семьи?» «От всей моей семьи? Да что ты такое говоришь вообще?» Узнать правду может быть тяжело, принять — еще сложнее. При чем тут вся ее семья? Это же мисс Мюррей! Зачем вообще Мэрлин отправил этот дурацкий запрос? Мало им что ли проблем? Эмма вспыхнула вновь, защищая друга. Реджина закипела, зашипела, разлилась словами. Море разбивалось о скалы. Ветер сносил все. «Мы все равно поедем в Огасту, раз ты так настаиваешь, и проведем эту выставку прямо у этой твоей мисс Мюррей под носом!» «Не глупи, Эмма! Ты совсем ее не знаешь! Она и есть мармелад, такой мармелад, что мало не покажется!» «Не говори это слово больше!» «Да что не так с этим словом? Речь не про это, а про официальный запрет от нее». «А разве не ты тут самая главная? Это же твой департамент!» «Я тебе не богиня, Эмма, я всего лишь подчиненная. У меня есть свое начальство». «Она никто мне, эта Мюррей! Буду делать, что хочу!» «Я. запрещаю. Тебе». Молчание в ответ. Только укор во взгляде. Как ты посмела?! Мне запретить! «Эмма, да тут же нет ничего личного, понимаешь? Это же просто работа!» «Тут и правда нет ничего личного. Вообще ничего личного! Теперь я вижу». «ЧТО? Ты. Такое говоришь?» Реджина села на пол, прямо у шкафа, открыла что-то наугад. Да, вот так должна пахнуть осень — книгами. Слезы капали на бумагу, коробя ее, она бугрилась от влаги. Остальные слова не хотелось вспоминать, но ничего не поделать: они все еще звучали в ее голове. Она приняла решение. Нужно ехать в Сторибрук. Как можно скорее.***
— Это правда так может быть? — не веря глазам, рассматривала Эмма помещение. — Как ты и просила, — улыбнулся ей Мэрлин, пропуская Гвен вперед себя. — Перекантоваться. Ребята из птичьей лапки сразу откликнулись, я набрал, ну и вот, — развел он руками. — Студия. Как ты любишь. На пару дней одолжили. Можно жить тут. Как ты и любишь, — еще раз улыбнулся он. Краски, плакаты, стулья, какой-то неизвестный ей инвентарь. Что-то театральное, кажется. Костюмы. Хлам. И правда: как она любит. Мэрлин продолжал делиться радостными новостями: — Хотя рядом, буквально за углом, есть хостел, совсем недорого, это вам не Сан-Франциско. План я приблизительно накидал, но нужно много согласовать… Эмма бросила сумку на пол и достала то, что сейчас ей так было нужно: бумага и чернила. — Что ты собралась… ты, что? Будешь рисовать? Сейчас? Ты же в душ хотела. — Попозже. У нас же выставка не за горами. Я даже пост написала. На, нужно отправить, — протянула она ему листок, на котором неровные торопящиеся буквы обещали войну всему этому миру. ___________ [*] — слова из песни исполнительницы Nina Simone песни Ain't Got No — I Got Life. Можно перевести как: У меня нет ни дома, ни обуви, Ни денег, ни класса, Юбки, свитера тоже нет, Ни духов, ни постели, Да и мысли все кончились. [**] — слова из песни исполнительницы Nina Simone песни Ain't Got No — I Got Life. Можно перевести как: И что у меня есть? Почему я все еще жива все равно? Да, что у меня есть такого, что никто никогда не отнимет? … У меня есть жизнь, моя свобода. У меня есть моя жизнь.